Посвящается резному дубовому креслу, оставшемуся в наследство от бабушки Есть вещи – как вещи, о них мы не будем. Есть вещи – как вехи, есть вещи – как люди, Есть вещи – как трудные долгие вздохи, Есть вещи – секунды, есть вещи – эпохи. Присядь-ка на это дубовое кресло, Проникнись, …
На мокром асфальте звёзды лежат, не подобраны, и в луже, как в ванне, луна, забавляясь, плещется. Сегодня со мною ночь – словно фея, добрая, сегодня она – не истица, я – не ответчица. И нынче мы с ней – бесшабашные – по-приятельски, возьмём – да и спрыгнем вдвоём со всего …
Ох, дал же Бог попутчика Мне в электричке утренней… Кепчонка нахлобучена, А взгляд, как мука, муторный… И ноги – две ходулины – Под лавкой перекрещены, И бровь – как загогулина Над глаза тёмной трещиной… Наколка – хулиганская… И голос, криком сорванный… И вся тоска афганская – В зрачках, червоно-чёрная… Звонил …
В кабинете твоём, как всегда, всё насквозь прокурено, И философы на столе – деловитой стопочкой, А на узком окне – орхидеечка хищно-робкая Полосатый свой глаз на меня из горшка прищурила. У камина (конечно, камин!) – пуделёк антрацитовый. Не иначе, Агриппа? Всё правильно, как положено… Два бокала Бордо, до краёв золотых …
Подворотенка, дворик на Соколе, из окон – перезвоны гитарные, и сердечко взволнованно ёкает от подростковой чистой испарины. На углу расчудеснейшей булочной «каллорийками» пахнет изюмными, а за «Строгановкой» переулочки от цветущих садов обезумили. И на Врубеля, и на Поленова в молодой лебеде у штакетников жмурят очи коты суверенные, насмехаясь над миром …
Подворотенка, дворик на Соколе, из окон – перезвоны гитарные, и сердечко взволнованно ёкает от подростковой чистой испарины. На углу расчудеснейшей булочной «каллорийками» пахнет изюмными, а за «Строгановкой» переулочки от цветущих садов обезумили. И на Врубеля, и на Поленова в молодой лебеде у штакетников жмурят очи коты суверенные, насмехаясь над миром …
Лю-блю, — забулькали сосульки, Лю-бить, — горланили грачи, Лю-бви-и-и-и! – стонали переулки, Людей ворочая в ночи. Люстринной теменью мерцала Любовь, лаская дерева. Люби! – сползало покрывало, Люби! — спадали кружева…
Толци, говорят, и отверзется, и, может быть, стоит пробовать. Щедроты судьбы — как дерзости, — ни кесарева, ни богова. И милости — как немилости, всегда отдавать с процентами, а истины — ежли в минусе — намоченными полотенцами — на лоб, охлаждать мечтания и грёзовый жар рассоловый. Эх, знать бы о …
В августе-месяце по старенькой лестнице на высокий и шаткий забор взмахнём с тобою вдвоём под коринковый чёрно-зелёный узор да с глиняной крынкой собирать коринку, и первую ягодку берём, на вторую смотрим, третью примечаем, а четвёртая — целовальная, изо рта в рот сок сладко-лиловый течёт, да по губам, по щекам, по …
Первым золотошвейкам и вышивальщицам посвящается. Вышиваю картины простым гобеленовым швом, продеваю в иглу шерстяную упругую нитку. Вышиваю картины с упрямой старинной попыткой делать так, чтоб изнанка было идентична с лицом, без узлов и хвостов: вышивальный известный приём. И не нужно ворчать, что себе это явно дороже, что изнанки никто никогда …