ИБРАГИМ
Мы присели за столиком в летнем кафе. Ветерок приятно обдувал разгоряченные пляжным зноем тела. Ветви деревьев перешептывались между собой зелеными губами листьев.
-Как тебе вино?- поинтересовалась жена.
-Великолепно. Такое впечатление, что вино – это кровь винограда. А виноград делится своей жизненной силой с нами.
-Смотри, какие прекрасные ножки тянутся по стеклу, если его покрутить, разглядывая сквозь него уходящее за горизонт солнце.
-Да, дорогая. Именно так нас и учил в свое время отличать хорошее вино от дурного пожилой сомелье. Ты помнишь?
-Конечно, помню. Все было так романтично, но совсем по-другому.
-Согласен.
Было здорово просто лениво сидеть на берегу моря, который вот-вот покинет солнце. Жара спала. Первые бокалы отличного красного вина выпиты. За соседним столиком расположился сухопарый мужчина с банданой на голове, в переделанных из бывших крутыми в свое время джинсов шортах. В руке он держал вытянутой формы бокал с золотистого цвета жидкостью.
Нам захотелось поговорить с ним. Что-то подсказывало, что разговор может оказаться интересным.
-Простите, а вы откуда приехали? Хотите мы попробуем угадать? – вопрос к незнакомцу показался в этой обстановке каким-то вполне естественным.
-Давайте, попробуйте,- поддержал неожиданную игру мужчина.
— Питер. Сто процентов даю, что вы из Санкт-Петербурга,- с уверенностью заявила моя жена.
-Верно. Я из Питера. Ржевка.
Я был поражен проницательностью своей жены.
-Как вы угадали?- поинтересовался незнакомец, — ведь у меня на лице не написано, что я с берегов Невы и Финского залива, тем более, что у меня морда татарская.
Мужчина снял солнцезащитные очки и продемонстрировал свою явную принадлежность к соплеменникам Габдулы Тукая и Мусы Джалиля. Черты лица однозначно подтверждали это.
— А это не важно, кто вы по национальности. Петербуржцы очень отличаются от других чем-то неуловимым в своем поведении. Какой-то такой налет интеллигентности что ли в них присутствует. Человек может быть даже грубоват, а вот интеллигентность такая в нем сидит, что никакой грубостью не вытравится. Я это в вас сразу увидела.
-Спорить с вами не стану. Но всему лучшему в себе я обязан моим родителям, а все, что есть во мне плохое – это уже и есть собственно мое.
— А как вас зовут?
-Ибрагим.
Мы тоже представились. Завязался легкий разговор обо всем и ни о чем. В бокалах заплескалась отрекомендованная Ибрагимом мадера. Он затянулся беломориной.
-Вы удивительный человек, Ибрагим. Даже курите то, что уже никто сейчас не курит. Найти такую реликтовую папиросу в мегаполисе сложно.
-Просто невозможно, если не знаешь мест, — довольная улыбка расползлась по лицу Ибрагима.
Смуглая кожа прожглась дневным светилом почти до самых костей, превратив Ибрагима почти в уголек. На фоне прожарившейся плоти бандана смотрелась контрастным пятном, а белки глаз посверкивали сквозь стекла очков. Вокруг становилось темно.
Как только наш собеседник узнал, что мы с женой врачи, разговор потек в другом русле.
Оказалось, что отец Ибрагима преподавал в Военно-медицинской академии. Подполковник военно-медицинской службы не только был прекрасным кардиологом, но и передовым ученым. Дело в том, что американцы, соревнующиеся с Советским Союзом в освоении космоса, никак не могли выйти на долговременные программы пребывания на орбите. Приходилось все время сворачивать исследования раньше срока и досрочно возвращать на Землю астронавтов.
Отец Ибрагима разгадал загадку реакций человеческого организма в невесомости на три года раньше североамериканцев, и роль нашего нового знакомого была здесь сродни подопытной лабораторной мыши.
Ибрагим долго объяснял разницу в кровоснабжении на Земле и в космосе. Кое-что было вполне понятно, благо профессиональная врачебная подготовка помогала это сделать. А другое все-таки оставалось в тумане. Вникать во все тонкости ретроспективного восстановления исследовательского ноу-хау было лениво. Однако история подвешенного под пятиметровым потолком на разобранной раскладушке Ибрагима с датчиками по всему телу была восторженно нами принята, чему загоревший петербуржец был несказанно рад. Вероятно, ему прикосновение к тайне было приятно, а нам через него было любопытно представить как при помощи обыкновенной раскладушки с брезентовым дном и разума нашего ученого мы обскакали в очередной раз США.
Ибрагим ненадолго прервал рассказ. Смачно затянулся до жути крепкой папиросой и на время зажмурил глаза от удовольствия. Это было удовольствие и от внимания, и от ностальгической сладости воспоминаний, и всасывающегося через альвеолы легких никотина.
-А почему вы не пошли по стопам отца?- поинтересовалась жена.
-Я пошел. Но меня не пустили. Химичка на экзаменах стала на дыбы и ни в какую не пропустила в мединститут.
-А на следующий год можно было попробовать поступить еще раз.
-На следующий год я ушел в армию. В армии я был стукачом, а потом работал подонком.
Вероятно, на наших лицах Ибрагим увидел недоумение, и, убедившись в полученном эффекте, пояснил:
-В армии радистом служил,- и продемонстрировал несколько вариантов стука, не забыв SOS.
-А подонок – это водолаз? — догадался я.
-Верно. Водолазом работал 8 лет. Кстати, профессию получал в юном пионерском возрасте. Сами клеили ласты и маски, погружались на глубину. Меня это все здорово интересовало. Но помотало меня по Союзу в командировках уже в другой профессии. Объездил и облетал всю страну от Камчатки до Ташкента. Был и в Архангельске, и в Мурманске. Но больше всего мне понравился Ташкент. Там я впервые попробовал лагман. Кстати, вы знаете, что такое настоящий лагман?
-Да, конечно. Здесь на побережье в каждом кафе подают лагман.
-Это не лагман. Это пародия на лагман. Лагман на Черном море я пробовал только в одном кафе — «Золотые ворота». Везде в других местах было только одно название.
-И в чем подвох?
-Лагман – это большущий кусок бездрожжевого теста, который крутят и вытягивают в единую тонкую круглую нить. Именно эта нить и есть лагман. А вот к нему и добавляется наваристый, чтобы ложка стояла, бараний бульон и овощи. Сама нить лагмана обдается кипятком, но ни в коем случае не варится. Я хотел угостить своего товарища настоящим лагманом, но нигде не мог найти правильного. В некоторые заведения общепита, я даже не заходил. В коробке для мусора видел упаковки из-под лагманной лапши. А это уже совсем не та технология. Вкус и название тогда должны быть другими. Только в «Золотых воротах» я увидел узбека и турка, которые ловко, не таясь, производили волшебное блюдо.
Ибрагим прикрыл веки, как бы вспоминая картину и вкус настоящего лагмана.
-Да, это был настоящий лагман.
Мы поверили ему безоговорочно.
— Зарабатывал всегда очень много. ЭВМ были большие, а специалистов по их починке и настройке почти не было. Мы с Левой были нарасхват. – Продолжил Ибрагим.- У меня был дежурный чемоданчик — дипломат, в котором было очень удобно привозить свежие фрукты. Так как каркас у дипломата был достаточно прочным, то и виноградинки были одна к одной, и персики были не помятые. Любил я эти командировки в Ташкент.
— А там разница в часовых поясах была?
— Семь часов. Главное было не ложиться спать в первый день, дотерпеть до вечера.
— Напробовались, наверное, настоящих узбекских блюд?
-Да. Плов настоящий, шурпа настоящая, лагман настоящий. А фрукты… а рынок… Рынок в Ташкенте – это отдельная песня. Главное на нем – это торговаться. Если не торгуешься и сразу соглашаешься с озвученной продавцом ценой, то ты, вроде, как и не уважаешь его. Мне удавалось вдвое скидывать цену от стартовой. И продавцы при этом оставались довольны.
Ибрагим так вкусно подавал общеизвестные истины, пропущенные через собственный опыт, что слушать его было бесконечно интересно.
-Ибрагим, вы сколько лет уже ездите сюда?
-Почти всю жизнь. Шучу. Как только вышел на пенсию, то сразу стал приезжать на побережье с открытием сезона. И сразу стал ездить надолго. Мне много не надо: палатка, спальный мешок, котелок, утром по тропе в ближайшее кафе перекусить, видами насладиться. Здесь я по-настоящему отдыхаю.
-Простите, вы, получается, из-за горы, где расположились нудисты?
— Да, мы нудисты. Сегодня вот попробовал на ближнем пляже поплавать в плавках. Так неудобно получилось. Всё мешает. Бррр.- Ибрагим брезгливо помотал головой.
Нам стало любопытно побеседовать с представителем необычного сообщества.
— А много вас там, за горой?
-С каждым годом становится все больше, – с какой-то гордостью произнес Ибрагим.- В прошлом году наши отвоевали еще один пляж за второй горой.
-То есть теперь и за вторую и за третью гору в одежде лучше не заходить? – заулыбались мы.
-Именно так. Снимай штаны и заходи смело, — поддержал нашу весёлость нудист со стажем.
-А санитарно-гигиенические нормы как вы при этом соблюдаете? Это вопрос к сыну питерского врача.
— Без проблем. Есть скала. Рядом ущелье. Там всё усеяно человеческими минами. Иногда, правда, можно вляпаться в них в прямом смысле слова. Но на то и примета есть хорошая, и море рядом, чтобы от неприятностей отмыться в прямом смысле слова.
-А готовите как там?
— Мы все друг друга знаем. Годами ездим. Берем с собой плитки. Но я часто хожу в кафе. Мне нужна обстановка.
-Ибрагим, а жена у вас есть?
— Любимая женщина? Была. Я ей такие шубы из Ташкента и Самарканда возил в советские времена. Она у меня бухгалтером была. Красивая.
Ибрагим сделал паузу, глубже затянулся папиросой. Было не понятно, он вновь возвращается к былому с тоской и горечью или с приятными чувствами. Торопить возвращаться из прошлого нашего собеседника мы не стали.
— Квартиру дочери отписал, – продолжил Ибрагим.
Ночь накинула на небо черное одеяло тьмы. Яркие лампочки звёзд загадочно подмигивали нам. Ветерок, запутавшись в ветвях деревьев, что-то шептал и рассказывал. Было хорошо сидеть на берегу моря, пить приятный напиток и узнавать историю незнакомого человека.
-Вы не боитесь возвращаться за гору по такой темени, ведь все ноги можно переломать?
Ибрагим искренне рассмеялся.
-Я здесь все козьи тропы знаю, а не то, что человеческие. Могу с закрытыми глазами и без фонарика пройти туда-сюда,- бахвалился наш визави.
Вероятно, это преувеличение было не так велико и не так далеко от истины, так как Ибрагим казался нам вполне живым и здоровым, без признаков перенесенных травм от многочисленных падений со скал. Было заметно, что Ибрагиму нравится разговаривать с нами, делиться кусочками из своей жизни, быть интересным собеседником.
— Ибрагим, а вы не боитесь собак? Здесь так много собак развелось,- спросила жена, -я так их очень боюсь. Они какие-то непредсказуемые, злые и дикие.
— Я собак не боюсь. Я сам собачник. У меня в Питере королевский пудель. Самая умная собака в мире.
— Я читал, что королевский пудель на втором месте по сообразительности после восточно-европейской овчарки, — решил проявить свою эрудированность я.
— Ерунда!- категорично заявил Ибрагим.- Почитайте Конрада Лоренца «Человек находит друга». Там всё чётко изложено. Только королевский пудель.
-Да, да, да!- тут же согласилась моя жена.- У нас тоже был королевский пудель. Я сама его выбирала, ухаживала, дрессировала. Найд. Его звали Найд. Умнейшая собака. Член семьи. Он всё понимал. Он брал все медали на выставках. Мы ему фигурную стрижку делали как у Артемона в «Буратино».
-А это уже собаке не к чему. Собака должна быть собакой. Не надо никаких фигурных стрижек,- возразил Ибрагим.
— Когда Найд умер, то я проплакала почти неделю. Как будто человек ушёл. Я ведь говорю, что он был членом семьи. Невероятный пудель. У меня даже большая портретная фотография его хранится. Глаза умные-умные.
Было интересно видеть двух собачников, взгляды которых на породу, воспитание и дрессуру питомцев, их оценки во многом совпадали.
Щенячно-собачная тема была с явным желанием продолжена всеми участниками разговора.
Официант появился неожиданно. Вежливо предупредил о скором закрытии заведения. Время пронеслось незаметно. Уходить совсем не хотелось.
Мы тепло распрощались с Ибрагимом. Мне показалось, что ему очень хотелось еще поговорить. В его глазах виднелась глубокая грусть.
Ибрагим пошёл в сторону горы, а мы отправились в противоположную.
-Что ты по этому поводу думаешь, дорогая?
— Счастливый человек. Он ни о чём не думает. Ездит сюда надолго каждый год, наслаждается жизнью.
-Мне почему-то кажется, что он так и не догнал своего счастья.