Ее звали Вероника Штамм.
Она не была китаянкой, но считала, что глаза у нее китайские. Когда ее спрашивали: «Кто ты?», она отвечала: «Монголоид». Так ее научили. На самом деле она была немкой.
В дамской сумочке Вероники всегда лежало удостоверение, где указывалось, что она «Инвалид детства». Иногда доставала его Вероника из сумочки, открывала осторожно и склоняясь низко, сутулясь, пыталась вчитаться в эти два слова. Ее выпуклые глаза елозили по буквам, приплюснутые губы беззвучно шевелились, дурашливый вид становился еще дурашливее. Слюна скапливалась во рту, готовясь вот-вот перелиться через нижнюю чуть оттопыренную губу. Почувствовав избыток жидкости, Вероника шумно втягивала слюну обратно и сглатывала ее, причмокивая губами.
Ее мышление работало по аналогии. Когда-то она уже слышала подобное: инвалид войны. Вероника много думала над этими словосочетаниями. «Инвалид войны – человек, который пострадал от войны, — раскладывала по полочкам Вероника, — а инвалид детства – человек, который пострадал от детства». Но Вероника не была довольна своим умозаключением, потому что знала, она родилась такой еще до начала детства. И детство, которое она уже прожила, ей нравилось. И даже хотелось снова туда вернуться. Потому что там она была счастлива.
Вероника часто думала о том, что страдания приходят извне. Поэтому она никак не могла быть инвалидом детства. Детство – в ней, а страдания, которые она испытывала, всегда – от других людей. Внутри у нее ничего не болело, все органы были в порядке, она все делала самостоятельно и даже готовила сама себе еду. Другие инвалиды детства не могут делать то, что умела Вероника.
Она знала, что у нее на одну хромосому больше, чем у здоровых людей и у тех инвалидов, которые не могут быть самостоятельными. Это было ее особенностью. Ей очень хотелось гордиться своей хромосомой-плюс, вот только если бы не отношение к этой особенности других людей. До тех пор, пока Вероника не ходила в школу, ей жилось очень хорошо. Она играла с детьми, и ни один ребенок не замечал ее дефекта. Наоборот, дети Веронику очень любили. Она была хохотушкой, и так заливалась смехом, что остальные, глядя на нее, начинали тоже безудержно смеяться.
Когда Вероника смеялась, глаза ее совсем пропадали, вместо них едва виднелись рыжие черточки из ресничек. Смеющийся рот полностью открывал ряды редких зубов. В щель между каждым ее зубом смог бы запросто поместиться еще один такой же зуб. Так что вид у нее был еще тот. Вероника стала понимать это намного позже. А в детстве никто ее уродства не замечал. Замечали только ее необыкновенную доброту. В детстве у нее было много подруг, а когда сверстники пошли в школу, все подруги куда-то подевались.
Потом уже никто так крепко не дружил с Вероникой. В школе над ней насмехались, особенно мальчишки. Вероника очень расстраивалась из-за этого и часто, возвращаясь домой после уроков, ревела громко. И никто не мог ее утешить. А дальше – больше. Переходя их класса в класс, одноклассники менялись. Становились выше ростом, изменялись их черты лица. В девочках появлялась женственная округлость, мальчики превращались в молодых мужчин. Только Вероника росла по сантиметру в год, а потом и вовсе остановилась. А детское выражение впечаталось в ее личико на всю жизнь.
Вероника осталась маленькой, кругленькой, с лицом, неотделимым от своей особенности. Как и многие дауны, она носила очки с мощными диоптриями. Она смотрела на себя в зеркало и думала: «Есть люди еще меньше ростом – это дети. Значит, я – не совсем маленькая. Я средне маленькая. У меня маленькие ножки и ладошки. Но они такие прилежные, как у взрослых, и умеют много чего делать».
С возрастом речь ее немного выправилась — Вероника уже меньше шепелявила и многие слова научилась произносить правильно. Она стала следить за своей одеждой. Была всегда чиста и опрятна. Единственно, чем она так и не овладела, это — чистописание с правописанием. Писала она криво, несуразно, с невероятными ошибками. Дисграфия стала ее пожизненным приговором. И если надо было заполнять какие-то бумаги или бланки, то Вероника диктовала, а другие люди записывали под ее диктовку. Это были добрые люди, недобрые отказывались заполнять бланки.
Постепенно Вероника научилась жить со своей инвалидностью. У нее появился друг. В Доме Инвалидов, куда она иногда ходила, познакомилась она с Томми. Родом был он из Туниса, там жили его родители, говорил он на английском языке, а глаза у него были такие же японо-китайские, как и у Вероники. Когда Томми приглашал ее вместе поужинать, то они шли в китайский ресторан, ели обязательно палочками, как настоящие китайцы, и Вероника чувствовала себя снова счастливой.
Единственное, что ей мешало, это взгляды некоторых людей. Она замечала, как кто-то, не скрываясь, разглядывал ее, при этом лицо его принимало совершенно дурацкий вид. Такие люди смотрели на нее так, как если бы она была дурочкой, или умственно-отсталой, или еще какой-нибудь инвалидкой, что вообще не соответствовало действительности. Вероника считала себя нормальной. Ну, может быть, немного медлительной, чем другие. И если кто-то догадывался о ее инвалидности, то только по глазам. Так думала Вероника.
В Доме Инвалидов предложили ей участвовать в проекте, посвященном людям с даун-синдромом. Этот проект носил смешное название – «Поцелуй в ушко». Как-то спросили Веронику, есть ли что-то, что поразило ее больше всего на свете.
«Да, – ответила Вероника, — Поцелуй. Поцелуй в ушко».
«Почему?».
«Потому что всё в одно ухо влетает, а в другое вылетает. А поцелуй в ушко – остается. Это щекотно и запоминается на всю жизнь».
В рамках проекта выпускался журнал с таким же названием. В нем публиковали люди-дауны свои впечатления и мысли. Некоторые писали свои истории сами, а некоторые, как Вероника, диктовали их другим. Вероника была снова счастлива. До сих пор встречались книги, репортажи и статьи о даунах. Но никто никогда еще не давал слова таким, как она. Теперь смысл ее жизни окрасился в новые тона.
— Вероника Штамм?
— Да.
— Проходите. Располагайтесь.
— Спасибо.
— О чем будем сегодня рассказывать?
— Я видела сокровища Августа Сильнейшего.
— Прекрасно! Итак! Диктуйте, фрау…
«Сокровища Августа Сильнейшего. Когда я вошла в сокровищницу, то почувствовала себя принцессой. Я видела вблизи блестящие камешки. Мне нравится блеск и все блестящее. Я собираю такие камешки в шкатулку. Она закрывается за замок. Там драгоценности. Никто не должен знать об этой шкатулке. Моя любимая драгоценность называется «Праздник князя Августа». Я хотела бы жить во времена Августа. Я бы с ним разговаривала. О сокровищах.»
Март 2007 года, Фризойтэ, Германия
