В зале от сигаретного дыма щемило глаза, а пространство гудело взволнованное алкоголем и оговорками по Фрейду. Вдобавок, музыка заглушала любую мысль. У стойки бара стоял молодой человек. Он долго смотрел на отражение электрической лампочки в пустой пивной кружке, потом резко, точно решил нечто важное, заявил:
— Между Вавилонской и Пизанской башнями, как и между двумя Заветами, я выбираю вторую!
-Опять надрался, – усмехнулся бармен, виртуозно жонглируя шейкером, – стихи читать будешь?
Молодой человек ничего не ответил, только посмотрел вдохновенно и пошел, шатаясь к сцене.
Сквозь музыку доносились обрывочки разговоров.
— Я думала наконец то ты нашла! – кричала гладенькая брюнетка.
— Что? – перекрикивала музыку подруга.
— Своего единственного, говорю, нашла!
— Ну, так, как бы, это самое, сама знаешь! Может оно, это самое, так и есть, как бы, просто я его, как бы, ну это самое, как Галька, сама знаешь, слишком уж. Ну вот, как бы, это самое, он как бы и привык, что у меня, это самое, как бы, на столе, ну и там все остальное, как бы это самое… Ну вот, как бы, но я, это самое, теперь сама знаешь, как бы все! – она подвела черту в воздухе.
— Правильно – поддержала брюнетка и чувствовалось, что наконец – то, она сбросила ношу зависти.
Музыка резко вырубилась. Стало не уютно. Слишком громко заскрипели ножи о тарелки, у кого- то со звоном рассыпалась мелочь, зашуршали платья. Смешки, кашель, дробь пальцев по столу, сливались в тревожную какофонию, в которой чересчур отчетливо прозвучала последняя фраза брюнетки:
— А мне, знаешь, так этот пиджак надоел!
Но дослушать не удалось.
Молодой человек, вскарабкался на сцену. Выхватил из – за пояса пистолет. Выстрелил. Все притихли. И в наступившей тишине, юноша заявил: «Экспромт, господа!», и при этом так улыбнулся, что в него захотелось влюбиться.
Смутьян закрыл глаза и загнусил поэтическим воем:
Я все время лгу? – нет!
Это я память гну.
Когтями в хребет вошла
К черту стерву – сну отдаться бы!
Молодой человек мотнул головой, точно сбросил паутину с лица.
— Нет! Не то! Вот другое!
Я за рубеж двадцати пяти
Отправляюсь без паспорта, денег и визы.
В багаже лишь надежда, что должно повезти, да ощущение, что я башня из Пизы.
Все время падаю, но не вниз, а вверх
Не полет, а все же движение
Легко дается только смех..
Вдруг раздался второй выстрел. Мальчик, схватясь за грудь, упал. Все обернулись на сидящего за столиком в углу. В одной руке тот держал пистолет, другой вытирал жирный от курицы рот.
— Не люблю плохой поэзии, — спокойно пояснил он, коснувшись языком кольца, продетого в нос. Из- за другого столика шумно поднялся огромный боров, вынул обрез и наставил на кольценосого.
— Ты, что, совсем сдурел!!! Парня – то, зачем мочить, эстет хренов! У пацана день рожденья сегодня, а ты ему даты совместил!
— Не дури, опусти обрез! На фига тебе это, Ваня? – вмешался еще один лоб.
— Нет! Пусть объяснит, чем ему поэзия не понравилась! Может ему и Пушкин не нравится? – все больше заводился боров.
— Нет! Не нравится! – кольценосый смотрел на собеседника через прицел.
— Пушкин не нравится?! Ты слышал, ему Пушкин не нравится! Чурка косоглазая!
— Да остынь ты! – тщетно пытался успокоить их второй. Но Ваню понесло, — Пушкин наше все!!! «Там дуб стоит высокий… Златая цепь на дубе том..» — кричал он со слезами на глазах, и тряс золотой цепью на груди.
— Опусти пушку! Отдыхать мешаешь! – посоветовал мен в белой рубахе отодвигая Калашниковым листья пальмы. Его Калаш уставился прямо на Ванюту.
— А ты, ушлепок, с косоглазым за одно, что ли? ДА? Может и тебе Пушкин не нравится: — Ванька было уже не остановить.
— Я Лермонтова люблю! – мен от ярости стал белее своей рубахи. Друг «миротворец» сразу понял — пахнет жаренным и, тоже продемонстрировал наличие оружия!
Спокойно г- г- господа! Да-да-давайте без истерик! — еще один господинчик, держа в каждой руке по гранате попытался сгладить углы, но скандал разрастался, как гриб.
— Да, Лермонтов рядом с Пушкиным и не валялся! Одно конючанье! Я демон! Я демон! Злой урод! Шизофреник!
— А меня с детства от шестистопного ямба тошнило! – сплюнул мен. Тот час вся орда его орликов поднялась. Щелкнули затворы.
Ванятка оценил ситуацию и с криком «Погиб поэт невольник чести!» стал палить по шобле. Все закричала, завизжало. Откуда ни возьмись, появились сторонники Есенина и Агнии Барто. По центру зала стоял господинчик с двумя гранатами и отчаянно заикаясь орал:
Ху- ху-хули- хули- хулиганы!
!ули -хулиганите!
Отда-да-давайте- ка на -на- наганы
А то ба- ба-батьку раните!
Вот это резонанс! – подумал раненый поэт, — пора, пора сматываться. Но не тут то было. Сил хватило лишь вытянуть руку и слегка приподнять голову. Поэт даже не чувствовал боли. Просто сквозь гром канонады и свист пуль- дур он вдруг услышал, как секундная стрелка аккуратно, стежок за стежком подшивает всех: бармена, гладенькую брюнетку, кольценосого, Ванька, двух чаек за окном и просто прохожих, к их собственному времени, а его нити оборвались и болтаются по ветру. Хотя откуда взяться ветру в этом маленьком клубике.