РЕПОРТАЖ С СЕДЬМЫХ НЕБЕС


РЕПОРТАЖ С СЕДЬМЫХ НЕБЕС

Она была фотографом. Или как сейчас принято говорить – свободным фотографом. Пейзажи, портреты, кошки, собаки, море… Больше всего мне нравились ее жанровые фотографии. Она рассылала их в журналы, газеты, интернет-издания. Зарабатывала какие-то копейки. Как ни странно, ей этого хватало. Я всегда считала ее счастливым человеком. Она занималась тем, что ей нравилось и, кажется, совершенно не думала о будущем. В глазах — постоянная искорка, та, которую дарит только Бог. Та, которая бывает только у людей, постигших какую-то немыслимую тайну…

Однажды мы гуляли вдвоем по городу и вдруг небо занавесили чудовищно-темные тучи. Народ ускорил шаг, торопясь добежать домой до того, как на город обрушатся небеса, потоки воды, ураган и Бог знает что еще. Я крепко схватила ее за руку, но она вырвалась, прошептала: «Ты иди, иди…» Искорка в глазах блеснула оттенком безумия. В такие минуты спорить с ней было бесполезно, уж я-то знала…
Она вернулась часа через три, мокрая как котенок, попавший в канализацию, в порванных джинсах и с блуждающим взглядом, закрылась в своей комнате, и я услышала лихорадочный стук пальцев о клавиатуру. Еще несколько недель она ходила сама не своя, а потом в одном из самых известных журналов вышла ее статья. Уж не знаю, каким образом она сделала ТАКИЕ фотографии, где в нашем городе она нашла точку, чтоб можно было сделать ТАКИЕ снимки, но у нее получилось что-то потрясающее. Взгляд на вечерний город с небес… Наверное, я не смогу описать в точности, для этого просто не придумано слов. А вот она смогла бы. Может быть даже в стихах… Тогда она начала свою статью так: «Я веду репортаж с седьмых небес…» Именно за этот репортаж она и получила премию чего-то там в чем-то там… Как жаль, что я не придавала этому значения, я всегда была до жути земной и обычной, и никакие седьмые небеса мне не грозили. Думаю, что не грозят и до сих пор…

Странные все-таки существа – близнецы. Нам многие завидовали, добавляя свои вздохи веским: «Вам здорово, вас двое…» Да, нас двое. Было двое. Но мы всегда были врозь. Нас обобщали только отражение в зеркале и бабушка, любившая нас, таких разных, абсолютно одинаково.
Но однажды бабушки не стало. У нее отказали почки. Когда мы поняли, что это конец, наш мир рухнул. Несколько дней наши сердца останавливались после каждого тяжелого стона, но, увы, помочь не смогли даже мои молитвы. Бабушка умерла, держа меня за руку. Сестренка же все эти пять дней просидела у себя в комнате и вышла зареванная только когда все закончилось. Бабушка не смогла объединить нас даже своей смертью. После похорон сестра кинула в сумку фотоаппарат и уехала автостопом по стране. Она оставляла свое горе на снимках, делила его вот таким образом, уменьшая пустоту в сердце. А я? Что было делать мне? Мне нужно было что-нибудь земное. Всего лишь человек, с которым можно было бы поплакать.

В тот злопамятный год в школу, где я проработала уже несколько лет, пришел молодой учитель. Поскольку разница в наших возрастах была небольшой, завуч попросила помочь ему адаптироваться именно меня. Я помогала ему с конспектами, планами уроков, знакомила с коллегами. В день учителя в школе, как заведено, был небольшой сабантуй. Мы сидели за одним столом, весело хохотали, периодически отплясывали какие-то немыслимые танцы, ловили на себе понимающие, скептические, завидовавшие взгляды пожилых учителей, и мир становился ярче. Но всего на несколько часов. В тот день у Саши отец не вернулся с моря. Ушел на рыбалку на самодельной лодке и не вернулся. Я знаю, Саша винил себя. Ведь они могли уйти вместе и все было бы по-другому, но… Но он весело танцевал и смеялся в то время, когда… Мы помогали в поисках всей школой. Я старалась быть все время рядом, не уставая повторять, что все будет хорошо. Но Александр не верил. И он был прав. Лодку прибило к берегу близлежащего села через неделю. Рыбака нашли через две… А еще через неделю после этих похорон я хоронила свою бабушку.

Не помню как все это время я вела свои уроки, не помню как спала, ела. Смотрела ли телевизор? Во что одевалась? Мир распался на частицы, отразился от моей боли, скопировался в чужой и соединился вновь, вобрав в себя лишь два существования – мое и его.
Санечка ждал меня после уроков, сидя на подоконнике в коридоре. Мы ходили по городу. Заходили в какие-то кафешки, сидели на лавочках в парке. Мы даже не разговаривали. Просто были рядом. А потом… Как-то проводив меня домой, он поправил мой шарф, сказал: «Ты одевайся потеплее, ладно?» — и поцеловал в холодный нос. Это была первая фраза за несколько недель. Именно эта фраза разбила горе как хрустальный бокал на мельчайшие осколки. Оно осталось, царапало сердце острыми краями, но уже не было таким… вмещающим в себя ВСЕ.
Мир снова обрел яркие очертания, но все еще продолжал существовать только для нас двоих. Не знаю, почему мы выбрали какое-то… детское поведение, возможно, так было легче, но я до сих пор продолжаю благодарить и учителей, и учеников за то, что они отнеслись ко всему с терпением и пониманием.
Во время моих уроков вдруг могла открыться дверь, и голос Сашки громко шептал в образовавшуюся щель: «Я приготовил кофе, как ты любишь, бросай эту мутную математику, я жду тебя в препараторской». Нет, у меня хватало ума не уйти с урока, но и перестать улыбаться я тоже после этого не могла. А девчонки вздыхали. Саша был… нет, не красавчиком. В нем было то, что всегда определяет настоящего мужчину. Это не какие-то определенные черты, это подсознательно и это чувствуют только женщины. Впрочем, почему я говорю в его отношении «был»? И есть. Я видела его недавно. Он почти не изменился. И, надеюсь, он меня хотя бы узнал.
А еще мы любили стрелять в кабинете военрука. Вообще-то я неплохо стреляю, и майор об этом знает, ведь он сам меня учил на несколько лет раньше, чем Сашу, но всегда с улыбкой смотрел как я, прикидываясь неопытной ученицей, держала винтовку в руках. А Саша ставил для меня стул на парту, показывал как правильно облокотиться, потом обнимал и меня, и винтовку, ставил правильно мои руки, говорил: «Закрывай правый глазик», — и тут же сам прикрывал своей ладонью мой глаз. Его касания были такими нежными, что мне действительно, как нерадивому ученику, так ни разу и не удалось попасть в мишень.
А еще мы как подростки бегали друг за другом по школьным лестницам, в шутку дрались конспектами уроков, курили в форточку в препараторской. А еще…
Как-то мы остались дежурить на дискотеке для старшеклассников. К Саньке пришли друзья. Ученики вели себя хорошо, чего не скажешь о нас… Мы поднялись в препараторскую… Пиво и карты… Мне очень стыдно. Играли парами. Мы с Сашей продули. Наказанием был… поцелуй. Я заявила, что не стану целоваться при всех. Саша взял меня за руку, вывел в неосвещенный коридор и прижал к холодной стене. Я все еще надеялась, что он остановится, что всего лишь прошепчет на ухо, мол мы обманем их, скажем, что сделали это. Мы столько времени вели себя как дети, и сейчас я ожидала именно детского поступка. Но он коленом раздвинул мои ноги, отчего узкая короткая юбка поползла еще выше. Потом по ноге заскользили его длинные музыкально-красивые пальцы. Я ощущала дрожь. Свою или его? Пальцы добрались до оголенного участка кожи под чулками и застыли в удивлении. Да, я всегда, в отличие от своей сестры, любила красивые, пусть и не совсем удобные вещи. Ближе чем кожа быть невозможно, я чувствовала, как стучит сердце в кончиках его пальцев…
Где-то на первом этаже звучала музыка и шум детских голосов, за дверью препараторской громко разговаривали друзья Саши, а мы целовались, словно завтра должен был наступить конец света, и у нас была последняя возможность узнать друг друга ближе.
Это и была последняя возможность. Первая и последняя… Близнецы все-таки странные существа. Ну почему она позвонила именно в этот момент? Почему она вообще позвонила? Когда затренькал мой мобильный, мы бросились в рассыпную, как нашкодившие котята. А потом мир рухнул в очередной раз. Сестрица отчитала меня как первоклашку. Я позволяю себе сумасбродные вещи. О нас с Александром говорит весь город. До нее дозвонилась подруга невесты Саши – Бог мой, как она ее нашла? – и все рассказала. Эта самая невеста ждет ребенка, а этот паршивец – это она о Санечке! – все откладывает свадьбу из-за меня.

Я ушла из школы. Сбежала. Мне казалось, что теперь у меня на руках умерло уже два человека. Только пережить все это мне пришлось одной. Наверное, я снова бродила по городу. Не помню ничего, только снег под ногами – тающий, грязный и жалкий. Скованный болью в ледышки, плачущий проталинками между деревьев. Наверное, я не спала, не ела. Сестра нашла меня в больнице. Говорят, я потеряла сознание, скатилась по лестнице в парке и заработала сотрясение мозга.
Честно говоря, сестра выглядела не лучше. Мы сидели, обнявшись, на панцирной больничной кровати и рыдали. Именно на этих серых простынях койки хирургического отделения она произнесла фразу, которая стала для нее роковой…
Сестренка посмотрела в мои зареванные, затуманенные болью глаза и зашептала, поспешно выталкивая слова:
— Знаешь, я тебе завидую. Я никогда не испытывала таких чувств. Я бы отдала все, чтобы влюбиться… Не просто влюбиться! Я согласна умереть ровно через год после того, как в мою жизнь войдет безумная любовь.
И с таким отчаянием она это произнесла, что я испугалась, прижала ее к себе:
— Глупая, зачем ты так говоришь! Ты влюбишься, обязательно влюбишься, вот увидишь, но разве можно так говорить – умереть через год? Я не хочу этого больше слышать!
— Ты не понимаешь! – закричала она, потом вытерла слезы и произнесла уже своим обычным, чуть холодным голосом, — ты ничего не понимаешь.
Наверное, я действительно ничего не понимала, или не хотела понять. Но это уже не имело никакого значения. Ее слова были услышаны. И словно роспись на оконном листе с неба прорвался дождь.

И все равно, именно после этого мы стали ближе. Стали друг другу доверять, а может быть, просто принимать друг друга такими, какие есть. Я интересовалась ее статьями, обсуждала с ней фотографии. Она спокойней относилась к моим попыткам навести в доме красоту и порядок. А так же перестала считать сумасшествием решение математических задачек в свободное время. Однажды я спросила:
— А почему через год? Почему на любовь ты отвела так мало времени?
Она не зашипела в ответ, как сделала бы это раньше, не закричала, что я ничего не понимаю. Она не задумываясь ответила:
— Я не хочу просто любви – увиделись, понравились, умерли в один день, а на самом деле просто терпели друг друга всю жизнь. Я хочу такую, чтоб провода перегорели. Но такая любовь не может длиться вечно. Даже год – это много. Такие чувства, как вспыхнувший клочок бумаги, горят ярко, но недолго. Я ТАКИЕ хочу. Но когда они погаснут, мне незачем жить. Я много об этом думала, и я к этому готова.
Наверное, мне стоило отвести ее к психиатру, но разве могла я подумать, что с любовью можно действительно заключить сделку…

Они познакомились первого июля. Я хорошо запомнила эту дату. До нашего общего дня рождения оставалось несколько дней, у сестренки было ужасное настроение, она всегда так тяжело переносила это, словно ей прибавляли не год, а двадцать килограмм. Я старалась не трогать ее, потому что никогда не могла найти нужных слов, но, видимо, такие слова все же были…

Он был на несколько лет старше, и он был… женат. Впрочем, он не скрывал этого. Просто заметил, что девушка не в себе, что-то сказал, потом еще что-то… Несколько месяцев они разговаривали по телефону каждый день. Она говорила, что это ПРОСТО знакомство, они ПРОСТО болтают, потому что им есть о чем говорить и им интересно говорить. Но я-то видела ее глаза. Теперь в доме только и слышно было – Игорь, Игорь, Игорь, Игорь.
Я устроилась на новую работу, приходила поздно. Она ставила передо мной ужин и без умолку рассказывала о своем Игоре – что сказал, как сказал. Они даже не встречались. Жили в одном городе и не встречались! Сначала потому, что он все-таки женат, потом… потом потому, что она испугалась. Поняла, что влюбилась, что это именно ТАКИЕ чувства, и испугалась. Но отсчет уже пошел…

Однажды я пришла домой и поняла, что она сорвалась. Ужина не было. Сестренка сидела в кресле перед невключенным телевизором, в чуть дрожащих руках чашка с остывшим кофе и давно погасшая сигарета. Я села на подлокотник и обняла ее.
— Я была с ним, — чуть слышно прошептала она. – И мне еще никогда в жизни не было так…
Я кивнула. Она могла бы вообще ничего не говорить. Я и так все чувствовала. До слабости в коленках, до пустоты в голове и до переполненности сердца.

А часы продолжали тикать…

Они встречались редко. И оба каждый раз испытывали чувство вины. Сестренка часто говорила:
— Я так люблю его… Каждую черточку. Мне кажется, в нем вообще нет недостатков. Но я! Я же совсем не такая. Зачем ему я? У него жена такая красивая. Я ее видела. Зачем ему я?
Конечно, я придумывала каждый раз какие-то слова утешения. Но на самом деле я, кажется, знаю, зачем ему была нужна именно она. Она умела любить. Как с тем репортажем. Она сумела сделать так, что каждая минута с ней была седьмыми небесами.

Заканчивался июнь. А вместе с ним и год, отведенный на ТАКИЕ чувства. Сестренка совсем об этом не вспоминала, по крайней мере, ни разу не сказала ни слова. Она продолжала жить Игорем, телефонными разговорами и редкими встречами. Однажды я успела вернуться до того, как он ушел. Спокойный, уверенный в себе, сильный. Мужчина. Я сразу вспомнила Александра. Возможно, Игорь не был способен на сумасбродные поступки, но он как раз то, что нужно было моей сестре. И в глазах у него… так много. Сразу всего не прочтешь. А она… Я думаю, что она прочла, разгадала, расшифровала. Он разрешил ей это сделать.

Я достала им путевки на неделю в Крым. Для жены мы придумали целую легенду. Я хотела, чтоб первого июля они были вдвоем…
Именно в этом и была моя ошибка. Может быть, нужно было, чтоб в этот день она была со мной? Игорь вернулся один. А ведь сестренка, выросшая на море, отлично плавала. Но первого июля Черное море сильно штормило…

Я часто думаю о справедливости этого мира, о сбывшихся желаниях и свершившихся сделках. Прихожу на кладбище, где кованой и выкрашенной в черный цвет решеткой огорожены несколько холмиков, оставляю цветы. А один цветок бросаю на пока еще пустое место. Я знаю, что это место для меня. Я тоже придумаю сделку. У меня хватит на это сил. И пусть она откроет мне путь туда… на седьмые небеса, потому что здесь одной мне больше делать нечего.

0 комментариев

  1. natalya_plehanova_Natk@

    Мы не умеем прощаться,-
    Прочитав первую половину до поцелуя, мне вспомнилися стих Ахматовой «Мы не умеем прощаться»

    Мы не умеем прощаться,-
    Всё бродим плечо к плечу.
    Уже начинает смеркаться,
    Ты задумчив, а я молчу.

    В церковь войдем, увидим
    Отпеванье, крестины, брак,
    Не взглянув друг на друга, выйдем…
    Отчего всё у нас не так?

    Или сядем на снег примятый
    На кладбище, легко вздохнем,
    И ты палкой чертишь палаты,
    Где мы будем всегда вдвоем.

    А вторая часть… столько всего, даже не знаю это не рассказ…
    слов не подобрать, может быть хорошо, что «мы не умеем прощаться»

  2. eduardfil

    «мы теряем друзей и любимых нам женщин
    не поверив движению чистой души…»

    Всегда полно этих — но! Хотя и не каждое прикосновение должно оканчиваться танцем… Почему люди одиноки ? Уметь любить — это ведь тоже огромный дар и посильнее поэтического. Только знаешь Наташа, у настоящей любви… чувства вины быть не должно.
    Ты молодец, я люблю читать и твои стихи и твою прозу!

Добавить комментарий