Естественно, я знаю, что я — гений, изобретатель. Я это понял, когда был ещё ребёнком. Я постоянно в детстве что-то изобретал. Правда, плохо помню, что именно. Что-то вроде прибора, который мог засекать привидений, или, например, лазерную рогатку. Да-а, а однажды, когда я посмотрел кино про летающие тарелки, то придумал рацию, по которой можно было бы разговаривать с пришельцами, но она так и осталась в чертежах, потому что, когда я начал искать для неё детали (я учился тогда в пятом классе), то понял, что я не знаю их языка и не смогу с ними нормально разговаривать. Чертежи я, правда, потерял, жалко. Вот, если бы я с нынешними знаниями взглянул на них, то усовершенствовал бы их, кое-что переделал бы, а рацию бы модернизировал так, что она принимала бы сигналы с разных планет.
Ещё вчера мне это было не под силу, но не сегодня. Буквально пару минут назад я придумал машину времени. И, как только соберу её, вернусь в детство, возьму все свои разработки, наброски, и… вернусь обратно, доделаю, покажу, кому надо, потом отправлюсь в будущее и посмотрю, как там мир с моими изобретениями живёт. Конечно, там, в будущем я буду покорителем мира с огромными возможностями и с огромным состоянием. Обязательно!
Вам, всем здесь находящимся, конечно же, хочется знать, что из себя представляет и как работает моя машина времени. Я это чувствую своим носом, я чую запах вашего нездорового любопытства. Я ощущаю его своей кожей. Слушайте вы все!
Для того чтобы начать сбор моего изобретения, нужно три пары наручных часов «Электроника», естественно, работающих и показывающих число, месяц и год. Дальше слушайте внимательно. Одни часы должны идти по московскому времени, другие — на две минуты отставать, а третьи на две минуты спешить. Две минуты — это, на самом деле произвольный отрезок времени, и, естественно, его можно изменять до бесконечности. Но это формальности.
Далее мы делаем вот что: часы, которые показывают московское время, не трогаем, а на часах, которые спешат, ставим время, на которое они должны спешить (в данном случае это две минуты), год, месяц и число не трогаем. И, как только мы устанавливаем время на «спешащих» часах, то сразу же переносимся в будущее. Чтобы вернуться обратно, мы должны установить московское время на «отстающих» часах и всё будет О.К.. Аналогично, если нам надо в прошлое, то на «отстающих» часах ставим время, куда надо отправиться, и, соответственно, чтобы вернуться, на «спешащих» часах устанавливаем московское время и VOILA.
Ну, как вам, господа? Я знал, что вам понравится. Знал. А потому, как только я получу три пары наручных работающих часов «Электроника», я выберусь из этого дерьма и отправлюсь назад, в прошлое, за своими чертежами, чтобы осуществить свои детские мечты и собрать эту долбаную рацию, и связаться с этими вонючими клопами — пришельцами, из в-рот-их-мать говённой планеты Хренириус и тогда… ты слышишь меня, педик? А, что? Нет. Я не знаю, где твой сраный плюшевый мишка… Я стану КОРОЛЁМ МИРА!!! Да-а, педик очкастый, КОРОЛЁМ МИРА! Да что ты, твою мать, заладил: где мой плюшевый мишка, где мой плюшевый мишка. Я не знаю, где твой плюшевый мишка. Но, если хочешь, очки-дурачки, в рот тебя ногами, то, когда я выберусь и разбогатею, то я тебе куплю сотни или даже миллионы плюшевых мишек. Хочешь? Ты слышишь меня? Не реви. Не реви на меня. Не реви, сказал. Замолчи. Замолчи, сука! ЗАМОЛЧИ!!
— Достолевский, ты чего разорался, изобретатель хренов? Достал уже. Дебош тут устраиваешь, псих ненормальный.
— Вы не понимаете. Это изобретение века!
— Сейчас санитаров позову, изобретение века. И Медведкина не трогай!
— Это машина времени.
— По-хорошему не понимаешь? Хочешь успокоительного, больной? Я сказала, Медведкина не трогай! Хочешь? Будет. Я тебе такую машину времени устрою.
— Валяйте, шмаляйте, пуляйте, гуляйте. ХА-ХА-ХА! Колите своё успокоительное. Всё равно оно на меня не действует, знаете, почему? Потому, что я изобрёл сыворотку. Знаете, где она? Она у меня в мозгу, навечно, слышите?! Она не действует! Неудачники, ХА-ХА-ХА!!!
Больного скрутили санитары, вкололи ему успокоительного, одели смирительную рубашку, с трудом успокоили разбушевавшихся больных в этой же палате, и, спустя какое-то время всё стало опять спокойно. Кто-то просто лежал, скрестив руки на груди, кто-то кивал головой, кто-то задумчиво смотрел сквозь решётчатое окно, а Медведкин постоянно повторял одну и ту же фразу: «Где мой плюшевый мишка?»
Эпилог.
«Мысли их абстрактны, своего рода гениальны…»