Всё, что случается,
случается навечно.
Но мы придём,
мы выкрутим все свечи
из стосвечовых лампочек Лодыгина,
которые повсюду понатыканы,
чтоб освещать пространство для экстаза:
священный трепет у иконостаса
и крепкий трёп за спинами у мам,
когда раздольно странствовать умам
по безударным и трёхдольным переулкам,
где вздорный смех разносится так гулко,
как невозможно прозвучать на самом деле,
как невозможно быть убитым на дуэли,..
когда от грохота и гула Чёрной речки
не слышно выстрелов.
И все на свете свечки
мы погасили мощным дуновеньем, —
сказалась тренировка: тридцать
дней рожденья
сегодня позади, а это значит,
что тьма кругом.
Ничто не обозначит
кто был тогда убит на самом деле?..
Чья пуля – дура?..
И в чьём та пуля – теле?..
Так темнота и гул реки тревожный
случившееся делает возможным,
возможное – всего лишь вероятным
и умозрительным.
И так тысячекратно,
За кратом – крат,
Снижая напряженье
и пафос: не Евгений он, а Женя!
Представьте, что Татьяна залетела,
так запросто Онегина оженят.
И нет стрельбы, убийства нет, поскольку
К чему стрелять, когда мы дружим семьями:
Танюша, Женечка, ну и Володя с Ольгой…
На днях рождения детей
приходится втыкать всё больше свечек,
и заговорщицки подмигивать друг другу,
как бы говоря:
всё, что случается,
случается навечно.