Посторонним вход

В моём городе вечер и я не желаю домой,
Быть может, это любовь. Да откуда она?

Да нет, я была нормальной. Самой обычной. Такой как все. Так что когда я видела надписи «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЁН», то как всякая законопослушная гражданка, прилежно начинала чувствовать себя посторонней. Так всё и началось.
Да, именно так всё и начиналось всякий день после восемнадцати ноль-ноль, когда я заканчивала работу. Я шла к тебе, на ту самую мелкую улочку – старенький и незаметный приток Сумской, где половина домов была брошена, а вторая ждала этого с нетерпением. Вот туда я и приходила к тебе, в заброшенный дом в самом начале улочки. В землю Посторонних.
Ты жила совсем не так, как другие посторонние. Ты и была не такая, как они. Хотя они тоже были разные, только я не приходила к ним. У них было страшно. Или безнадёжно. И они тоже были – не страшные, конечно, а безнадёжные. И дома, в которые приходили посторонние, старели намного быстрее. Как-то незаметно разбивались мутные стёкла, а фанера, заменявшая их, гнила и трескалась. Штукатурка отваливалась с потолка целыми пластами и плесень ползла по внезапно почерневшим обоям, и даже ветер в пустых проёмах и комнатах пах плесенью. И наконец городские власти обращали внимание на аварийный дом. Делали они это коротко и энергично: «НА СНОС». И посторонние покидали свой дом ради другого, который тоже через полгода снесут.
А вот у тебя всё было не так. Ты жила на четвёртом этаже того дома, в большой и светлой комнате, и в ней по странному капризу природы всегда были целые стёкла в окнах. В здоровенной этой комнате, даже зале, в дальнем от двери углу стояла твоя гордость – чудесный диван. Ты нашла его почти целым, и Брюква с Саньком бесконечно волокли его по лестнице, пыхтя и матюкаясь шёпотом (это ещё до того, как Брюква совсем спился, и Санёк ещё не попал под поезд – глупо, собирая бычки на Южном вокзале). Таки приволокли, и ты долго чистила его, заправляла вылезшие пружины, штопала обивку. Он стал почти как новый – изжелта-белый монстр, странно домашний в огромном пустом зале. На диване жила ты, завернувшись в толстый клетчатый плед, оставшийся, наверное, ещё с тех времён, когда ты не была посторонней.
Так вот, я приходила в дом номер какой-то, не то один, не то три по улице КтожЕёПомнит, поднималась на четвёрнтый этаж, проходила через пустые комнаты (в некотороых из них можно было провалиться сквозь пол – вниз, на третий этаж, оттуда – на второй и т. д.) прямо в твой зал, там стоял диван – жёлто-белый, а на нём жила ты – маленькая, рыжая, веснушчатая, со здоровенными немного раскосыми глазами, в своём вечном несуразном пледе. Я приносила поесть, иногда ещё какого-нибудь дешёвого вина, иногда пиво в пластиковой полторушке, и тогда появлялись другие посторонние, а с ними – костерок на полу, хлеб водка и сигареты, купленные со сданных бутылок (а это и есть посторонние – которые охотятся за пустыми бутылками).
Это были странные существа, настоящие посторонние – кому вход был запрещён всюду. Кто жил в заброшенных домах, подвалах, на скамейках и под столбами и просто в ворохе поношенного тряпья, которое считали одеждой. (А паренёк с влосами чуть не до пояса – его так и звали, Хип – вообще жил в церкви. Нашёл на окраине никому ненужную церковь, приволок раскладушку и жил себе). Они ни капли не смущались, не стенали, не «пытались вырваться из лап нищеты» и всё такое прочее. Они просто жили там, как ты жила в клетчатом пледе на диване. Как я жила в трёхкомнатной квартире с мужем и сыном.
И земля посторонних была такая же, как другие земли. И посторонние были просто люди, они ели и спали. И тебе так же было тепло летом и холодно зимой, у тебя была такая же кровь и такие же слёзы, просто ты – была посторонней. Поэтому я приходила в твой дом не то три не то один. А ещё потому, что другой такой как ты не было. А ещё…
А ещё потому что к ночи посторонние расходились. А ты поднимала край пледа, чтобы я могла забраться к тебе на диван и немножко пожить с тобой. Я зарывалась замёрзшим носом в твои рыжие волосы и расстёгивала твою тёплую рубаху и джинсы тоже. Я снимала с тебя одежду и ты снимала с меня одежду. А когда снимать уже было нечего, я находила губами твой сосок а потом утром я ехала на работу в переполненном трамвае, и ты спала под клетчатым пледом на огромном диване. Места на нём было на двоих.
Так было.
А потом твой дом снесли. Я до сих пор не знаю, куда ты девалась в тот день. Я успела спасти только клетчатый плед, зато видела как кирпичи вперемежку с арматурой сыпались на старый диван. А тебя я никогда больше не видела.
А ведь я была нормальной. Просто в моём городе слишком любят писать «ПОСТОРОННИМ ВХОД…».
Знаешь, я до сих пор не уверена, была ли ты на самом деле. Если ты снишься до сих пор, то что это значит? Но это твой клетчатый плед. У меня, правда, другой диван, поменьше, серый, зато он почти новый. Я забрала его у мужа, когда уходила. И комната эта не такая большая и светлая, и пол кое-где провалился, но я стараюсь держать её в чистоте.
Я не знаю, что будет, когда этот дом снесут. Я просто живу на диване.

10.09.2001
Нюрка