У него была первая любовь. Единственная и неповторимая. Сколько он себя сознательно помнил, столько и любил. Она была старше на девять лет, а их дачи разделял невысокий забор. Он помнил даже самую первую встречу. Ему уже исполнилось три с половиной года, и Баба Дуся первый раз согласилась остаться с ним летом на даче одна.
В первый же день Он вырвался от Бабы Дуси и бочком, неуклюже, как он тогда бегал, но достаточно шустро рванул к калитке. Запретная зона – «за калитку не ходить», всегда страшно притягивала его. Мир за калиткой казался огромным и полным неизведанных тайн. Их дедушки поставили у общего забора большую, деревянную лавочку, чтобы жены-подружки могли посидеть, посудачить после огородных работ. Баба Дуся как раз успела нагнать беглеца у этой лавочки …
Но он и так уже замер, как вкопанный. Он увидел Ее. Вокруг неё, державшей на коленках какую-то куклу, были и другие девчонки, но он глядел только на Нее. У Тани была уже порядком растрепавшаяся прическа «конский хвост», длинные русые волосы, светлый халатик, сандалии и постоянно спускавшиеся гольфы, которые она подтягивала каждую минуту. Она тоже увидала его.
-Ой, какой хороший! Баба Дуся, это Павлик, да? – в глазах ее сиял восторг. Она подошла, присела перед ним на корточки, и так нежно взяла его ручку, прошептав с придыханием: — ма-а-ленький… Баб Дусь, а можно, я с ним погуляю?
-Ой, Танечка, я боюсь…Он у нас знаешь какой бойкий, еще убежит от тебя, заиграетесь с девчонками, — идея препоручить его на время и сварить наконец-то спокойно обед соблазняла Бабу Дусю, да было все-таки страшновато.
-Ну баба Дусечка, честное слово, я его от себя никуда не отпущу…
Вот так все и началось. Наверное, Она была из тех девочек, которые с детства испытывают материнский инстинкт, или просто обожают малышей, мечтая о братишке, который заменил бы им неживых кукол… И Баба Дуся была очень довольна. Теперь она успевала переделать любые дела. Вскоре она убедилась, что Тане можно полностью доверять, и уже не бегала к забору каждые 5 минут посмотреть, как они там. Девочка была очень ответственной. Ей никогда не надоедало играть с ним, как тем взрослым, которые только и мечтают, чтобы к ним не приставали.
Старший брат Павлика ведь тоже не жаждал общения с ним… Слишком велика была разница, и должно быть, Валерка уже слишком привык к роли единственного ребенка в семье, а тут вдруг: «не обижай маленького», или «помог бы чем-нибудь»… Павлик раздражал его … Ну что такое младший брат, пеленки и машинки, если тебе 13 лет?
Таня же вкладывала в него душу. «Няня» — звал он ее тогда, даже не догадываясь о смысле слова, а просто переделав имя «Таня». Она занималась с ним, играла в его любимых солдатиков, в Ее интерпретации превращенных просто в человечков, для которых они делали домики из песка, а потом и из старых коробок из-под обуви. А еще она попросила свою маму, и та привезла из дома ее старые кубики с буквами, потому что они играли в школу. Так что к концу лета Павлик уже знал весь алфавит.
Игра с ним развлекала Таню нисколько не меньше, чем его. Брат даже начал было дразнить соседку «мамашей», девочка злилась, но отказывать себе в удовольствии не собиралась.
Но ей, разумеется, надо было иногда и отдохнуть от него. Тогда она убегала гулять с девчонками и мальчишками с их улицы, а он сидел у себя на террасе и пытался представить, что означают эти запретные для него «Напруд» или «Кбакам». Старший брат был в этой большой компании «энергетиков», как называлась их часть дачного поселка, заводилой, еще бы, на целый год старше остальных! Проситься с ним было совершенно бесполезно, да Баба Дуся ни за что бы и не отпустила его с Валеркой. Правда, и с Няней дальше общей скамейки и ее участка его тоже не отпускали, все-таки слишком он был еще маленький.
Когда его увозили в конце лета домой, с ним случилась настоящая истерика, он кричал: «Хочу с Няней», брыкался и раздавал тумаки. Брат мрачно смотрел на него, а когда мать совсем выбилась из сил, просто схватил его поперек, как бревно, и запихнул в «Запорожец». Таню спрятали от него где-то на террасе, где она молча проливала слезы.
Он не забыл ее, как умеют быстро забывать маленькие дети. Он мог без конца рассказывать о Тане воспитательнице в детском саду и даже совершенно посторонним людям, потому что родители уже просто не могли этого слышать.
И он дождался! Следующим июнем окрепший серьезный бутуз сидел в машине, окруженный свертками с вещами и игрушками и ехал к Бабе Дусе на ВСЕ ЛЕТО!!! Рядом сидел злой Валерка. От его надежд вольно провести лето на даче не осталось и следа после того, как отец ознакомился с последней страницей его дневника в конце года. Кажется, брату предстояло заниматься какой-то «титатикой».
Однако и самого его ждало разочарование — Таню привезли только в середине лета, а до этого она целый месяц провела в пионерском лагере. Она была рада ему, очень, и все-таки не успевала уделять ему столько же времени, как и в прошлом году. Ребята устроили шалаш где-то на полянке в кроне двух огромных стоящих рядом деревьев, и постоянно были заняты там какой-то необыкновенно интересной игрой «в рабойников». Его с ними не отпускали, так что слезы практически не высыхали… А потом дико повезло! После клятвенных Таниных заверений о полной безопасности и ответственности, он был отпущен на поляну! С Таней! Он научился правильно произносить ее имя, потому что Валерка уже начал было дразниться «нянькой».
Правда, в шалаше Ей пришлось выдержать небольшой бой – Брат, непререкаемый авторитет среди «энергетиков» сразу заявил: «Зачем он нам здесь нужен», да и остальные поддержали, что маленьким не место среди разбойников. И когда уже, казалось, Павлик должен был быть изгнан, Она сказала что-то вроде: «Ну что ж… И не надо. Я тоже больше тогда не играю». «Ну и уходи», — раздались голоса… Он даже задрожал тогда от страха — мысль, что Ее могут прогнать из-за него, показалась ему просто ужасной. Он, помнится, даже приготовился к драке, сжал свои маленькие кулачки, и ему казалось, что вид у него был просто устрашающий. Все смотрели теперь на Валерку в ожидании командирского решения. И тут Валерка почему-то сдался. «Ладно, ребята, он не помешает. Будет у нас дозорным, врагов высматривать». В этот день Павлик возвращался домой переполненный гордостью. Он – дозорный! Нужный человек в шайке!
И это лето пролетело слишком уж быстро… И следующее тоже… Он рос, и его больше не прогоняли из компании. Брат стал относиться к нему снисходительнее, и у них даже завелись общие тайны – Павлик не выдал отцу сломанного, взятого без спросу из сарая мопеда, а Брат стал брать его «на пруд» по секрету, без разрешения бабы Дуси.
Когда компания не собиралась, в основном днем, он постоянно торчал у Нее. Даже когда Она не играла с ним, он все равно не уходил. Он совершенно не мешал Ей. Она любила читать, стоя на коленках на скамейке и опираясь локтями на большой деревянный стол в теньке у них в саду. Тогда он сидел напротив, рычал, изображая грузовик, и катал из одного конца стола в другой свой железный самосвал, набитый всевозможными игрушками…
… В очередное лето что-то неуловимо изменилось, и он сразу почувствовал какую-то опасность. Ему было уже 7,5, и он превратился из крепкого бутуза в худенького мальчика с острыми лопатками и постоянно саднящими от новых царапин коленками. Был уже конец июля, а Она только первый раз приехала в этом году на дачу после выпускных и вступительных экзаменов. Брат тоже сдавал какие-то экзамены у себя в институте, где уже отбарабанил первый курс, и приехал всего на пару недель раньше Ее. Впрочем, эти две недели Валерка почти не показывался на участке. Павлик только слышал по ночам, как Баба Дуся охает, держась за сердце. Она не спала, ждала, когда же внук вернется домой. Где-то у баков ребята собирались с мопедами, кажется, курили, включая чей-то переносной магнитофон. Баба Дуся явно не справлялась с ситуацией, и основным ее аргументом было: «Вот я расскажу отцу». Но, очевидно, Брат знал, что не расскажет. Баба Дуся всегда была к нему чересчур снисходительна, «первый внук – последняя любовь», шутила мама.
В первый же день Ее приезда Павлик гордо сидел рядом с ней на «общей» скамейке на улице, и, пыхтя, выполнял задание – вырезал из картона фигурки из привезенной Таней специальной книжки. Они собирались устроить маленький театр, и Таня, не растерявшая за эти годы любовь к педагогике, одновременно пыталась сложить из бумаги сложную конструкцию сцены и объясняла ему, кто такие артисты и почему, чтобы стать артистом, он обязательно должен научиться правильно выговаривать букву «л», которая больше походила у него на «в». Стройненькая, невысокая, такая взрослая и серьезная, она казалась ему эталоном красоты. Волосы больше не торчали у нее «конским хвостом», а были коротко пострижены, что придавало ей особенно милый вид.
И тут калитка их дачи резко хлопнула, и из нее вывалился Брат с новым гоночным велосипедом, явно куда-то намылившись. Однако, увидев их, он почему-то прислонил велик к забору и подошел, пробормотав приветствие и странно ухмыляясь. Она подняла голову и произнесла «Привет» таким нарочито равнодушным голосом, что Павлик даже решил посмотреть на нее. Брат довольно развязно поинтересовался, чем это они занимаются. Она ответила что-то ехидное. Между ними происходил странный разговор, совершенно ни о чем, однако через несколько минут Она уже улыбалась, а Брат, наоборот, постепенно мрачнел, и стоял, переминаясь с ноги на ногу.
Павлику это совершенно надоело. Он хотел играть в театр. Он начал дергать ее за рукав, сначала потихонечку, потом сильнее. Она не сказала «отстань», она никогда так не говорила ему, а просто посмотрела, нет, не раздраженно, скорее виновато, но он после этого перестал ее дергать и сидел, сложив руки и исподлобья глядя на досадную помеху в виде собственного Брата. Наконец Валерка ушел, и они снова взялись за работу. Но Павлик с удивлением заметил, что Она не сразу отвечает ему на вопросы, а ножницы режут почему-то криво.
Остаток дня прошел как обычно, театр был доделан, и Баба Дуся с Бабой Мариной уже вечером собрались смотреть подготовленное представление на большом столе в Ее саду. Однако каково было общее удивление, когда они увидели у калитки Валерку, заявившего, что тоже желает приобщиться к искусству и посмотреть. Баба Дуся просто не верила своим глазам, ведь на весь поселок уже раздавалась музыка, звучавшая на поляне у баков, где, она была уверена, и должен был сейчас находиться старший внук. Павлик был очень горд – столько публики, и Брат увидит, какой он хороший артист. Представление прошло «на ура». Баба Дуся засобиралась домой, и взяла Павлика за руку – пора было ужинать. Оглядываясь у калитки, Павлик увидел, что Брат и не собирается уходить, а о чем-то разговаривает с Ней, небрежно опершись на перила их крыльца. Жгучее чувство обиды обожгло его: «А он! Пусть он тоже идет ужинать!» Баба Дуся сильно дернула его за руку. «А ну пошли, говорю тебе. Ишь ты, какой стал!»
С этого вечера его любовь вступила в свою горчайшую стадию. Почти все дни напролет Она проводила не с ним, а с Братом. Баба Дуся была просто счастлива – Валерка больше не шлялся с компанией по ночам, и точно знала, что если его нет поздно дома — то он сидит на общей скамейке с Таней. Таня была ответственная девочка, она могла ей доверить и старшего внука тоже. Нет, она не забыла про Павлика, порой старалась поиграть и почитать с ним, когда было время, но этого было так мало!!! Она ускользала от него, Ее крал этот вредный, противный Валерка. Стоило ему появиться, и Она поневоле старалась побыстрее закончить чтение, и, погладив его по светлым волосикам, смотрела на Павлика все тем же немножко извиняющимся взглядом.
Правда иногда она, к неудовольствию Брата, брала его с ними на озеро. Это были счастливые моменты! Они забегали с ней в воду, брызгались там, а потом она терла его лохматым полотенцем, и смеясь, закутывала в него. А Валерка смотрел на них с берега немножко недовольный, но с невольной улыбкой. И Павлик чувствовал себя в эти моменты победителем.
В сентябре Павлику предстояло пойти в школу, и его увезли на целую неделю. Раньше. Остальные вернулись к сентябрю. В Москве его муки ревности только усилились. Валерка звонил Ей, где-то с Нею встречался, и он знал об этом… Иногда Таня разговаривала с Павликом по телефону, спрашивала его про школу… Но он был обижен на нее.
Как же так? Могла бы Она навестить и его? Но нет, у них дома Она никогда не бывала, даже родители этому удивлялись. Как потом решил Павлик, возможно, ей неловко было общаться с тетей Валей и дядей Сережей, которых Она знала с детства, в несколько иной роли… Но тогда он думал, что Валерка специально не приглашает Ее домой, чтобы не делить Ее с ним… Может быть, и в этом он был недалеко от истины…
На дачу следующим летом Брат поехал не со всеми на машине, а с Таней на электричке. Павлик уже был там, когда они приехали, катался со своим приятелем на новом велике, таком взрослом, что до педалей дотягивались одни только мысочки. Он был все еще обижен и уклонился от распахнутых объятий… Но все-таки ужасно рад снова видеть Ее рядом каждый день…
В это лето у «больших» снова сколотилась компания из бывших «разбойников», а ныне юношей и девочек, уже разбившихся по парочкам, и собирающихся по вечерам все в том же модернизированном шалаше.
А потом между Валеркой и Нею что-то произошло. Никто никогда так и не узнал, что именно… Бабки судачили друг с другом, пытаясь понять, почему внуки, которых они, если честно, уже почти поженили в своих мечтах, не только больше не встречаются, но явно сторонятся друг друга. Видя его на улице, Она сразу менялась в лице, разворачивалась и шла в противоположную сторону. Один раз, когда их с Братом послали в поселковый магазин, они увидели Таню в длиннющей очереди. Валерка сделал порыв подойти к ней, но Она, приветливо кивнув Павлику, моментально бросила очередь и быстрыми шагами вышла из лавки, хотя была уже за несколько человек от кассы. После этого случая Брат провёл остаток лета, закрывшись в маленькой комнате, а на все попытки его оттуда выудить только грубо хамил Бабе Дусе.
Когда Она уехала, Павлик не видел. Скоро уехали и они. Чувство беды преследовало его. Ее ссора с Братом вовсе не радовала его, ему казалось, что Таня почему-то разлюбила и его тоже… Он не помнит, как прошло первое сентября, и только когда мама сказала: «Вот Таня твоя даже разговаривать бы с тобой не стала, если бы узнала, как ты учишься», взялся за ум и нагнал всю программу… Матери, правда, пришлось дать слово, что Таня ни о чем не узнает… Брат же запустил институт, ругался с родителями, и мать не раз пила успокоительное, также, как и Баба Дуся, дожидаясь его домой. Впрочем, домой он иногда и вовсе не приходил. Отец орал, но все было бесполезно. За проблемами с Валеркой перестали замечать, какие оценки приносит Павлик, и он начал учиться исключительно на «отлично». Иногда родители неделями не подписывали его дневник, и Павлик научился подписывать его сам, подписью отца, потому что учительница возмущалась. В дневнике были только пятерки, и изредка мелькали, к его огорчению, четверки, в основном по чтению, больно неинтересными казались ему нравоучительные рассказы Толстого и природные зарисовки Пришвина.
Казалось, Павлик хотел доказать, что он-то не «обалдуй», это слово он часто слышал по отношению к Брату. По выходным они ездили к Бабе Дусе на ее московскую квартиру, и тогда Павлик просил ее позвонить Бабе Марусе, узнать, «как та себя чувствует». Баба Дуся послушно набирала номер, а Павлик сидел, замерев, рядом на маленькой табуреточке, и ловил жадно каждое слово, которое будет сказано о Ней, стараясь ничего не пропустить… Но бабули больше беседовали о болячках, пенсиях, а когда переходили к внукам, Баба Дуся только жаловалась на Валерку…
А потом… Потом появилась Эта. Так ее называли все, даже мама с папой и Баба Дуся. Брат перестал хамить родителям и шляться по ночам. Он вообще стал каким-то слишком спокойным и безразличным. Эта поселилась в их квартире, нагло и бесцеремонно ворвалась на кухню, заняла место перед телевизором. Все молча и враждебно отнеслись к ее вторжению. Это можно было назвать словами «холодная война». Мама вежливо уступала ей любимое место за столом, а папа спрашивал, какую программу она хочет смотреть. А Эта не терялась. Брат равнодушно выполнял все, что она хотела. Павлика, правда, она решила задобрить. Каждый день приносила ему то шоколадку, то коробку конфет.
С таким же, если не с большим успехом, Эта могла кормить каждый раз нового мальчика. Все ее шоколадки оседали в подъездном мусоропроводе к удивлению уборщицы. А весной Эта одела длинное белое платье, и они с Братом поженились. Одна радость – родители отправили их жить в квартиру Бабы Дуси, а Бабу Дусю поселили в Валеркиной комнате. Теперь он мог слушать все телефонные разговоры с Бабой Мариной… В основном это были сетования на раннюю свадьбу любимого внука, которого «окрутили», и еще «облапошили». Понижая голос, говорили про какие-то «уже три месяца». Брат, как показалось Павлику, не выглядел облапошенным, скорее, ему было все равно.
Павлик на «отлично» закончил второй класс, и ему вручили Грамоту. Грамоту он аккуратно упаковал, заложил в большую книжку сказок и повез с собою на дачу – показать Тане. «Эти», как теперь назывались Брат с женой, вместе взятые, отправились в свадебное путешествие на море. Брат даже обещал ему привезти какую-то особенную ракушку, в которой хранится шум моря. Брат вообще стал относиться к нему мягче и как-то душевнее, даже попытался поиграть с ним как-то, когда приезжал к родителям. Но Павлику было неинтересно с ним играть. Он не знал, как должны разговаривать солдатики, и не умел так смешно придумывать сюжеты. Валерке казалось, что Павлику интересна стрельба и оружие…
… И вот, тихонечко, как будто боясь что-то спугнуть, Павлик весь свой первый день на даче простоял под забором, пытаясь понять, удобный ли момент будет для того, чтобы зайти к Ней в гости. Он уже становился тактичным и осторожным. Наконец, в щелочку он увидел, что Она появилась во дворе в тренировочных брюках, с тяпкой в руках, и направилась к грядке. У Бабы Маруси прихватило поясницу, как он слышал днем от своей бабули, и она не показывалась из дома.
Павлик выбрался с участка, и тихонечко постучался в калитку, скорее для формы, чем чтобы его услышали, а потом также тихонечко вошел. Подошел так незаметно, что Она даже вздрогнула, когда почувствовала, что кто-то стоит рядом. Ужасно обрадовалась, обняла его и крепко прижала к себе.
— Ух какой ты! Большой, глазища-то умные! Ну, чего стоишь, будешь мне помогать?
Он радостно кивнул. Она принесла ему маленькую тяпочку и показала, как отличить сорняки от едва взошедшей морковки. Они тяпали, весело болтали, и он рассказывал ей все на свете – про школу, про вредную Настьку Смирнову, которая начеркала ему в тетрадке каракули, про оценки и спортивную секцию, в которую его отдали родители. Не рассказывал только про Эту. Почему-то он со страхом ждал, что Она спросит его что-нибудь про Брата. Но она ничего не спрашивала. Наверное, бабушка итак все рассказала Тане, и Ей все равно, радостно решил он.
Настала почти прежняя, безоблачная жизнь. Таня никуда не убегала с подружками, купаться они ходили вместе, и она сидела на берегу с учебниками, готовясь к институтским экзаменам. Иногда она уезжала в Москву на эти самые экзамены, но всегда возвращалась на другой день, довольная. Ему казалось, что Она совершенно не грустит и не вспоминает про Брата. Наконец-то Она была в его полном распоряжении. Когда Она не занималась, то читала ему книжки, которые привозила специально из Москвы для него – видимо, свои любимые с детства. Он слушал, довольный, что его не заставляют читать самого, как дома. Впрочем, часто Она говорила, что у нее уже «отсох язык», всовывала ему книжку и просила почитать ей. И он читал, даже не замечая, что занимается своим нелюбимым делом. Иногда они играли в бадминтон на полянке. Только почему-то Баба Маруся была не очень довольна его посещениями.
— Пошла бы с ребятами, что ли, погуляла… Ну что ты все с маленьким, как нянька? Своего уже скоро заводить надо будет…
Таня насупливалась, но не отвечала. И не шла в компанию, так же каждый вечер собиравшуюся «у баков». Впрочем, ее подружек, кажется, не было, кто-то был в Москве, кто-то постарше тоже выскочил замуж.
Через месяц Брат с женой вернулись с моря, и Эта изъявила желание провести недельку на даче. Баба Дуся засуетилась, готовя молодоженам комнату. В день их приезда Павлик ушел к Тане и просидел у нее до самого обеда. Часам к двум послышались громкие голоса за забором. Она тоже услышала их, и они, не сговариваясь, переместились на террасу. Однако голоса донеслись и туда.
Мамин голос вопрошал:
— Ну где же Павлик? Всю неделю не виделись, а он опять у соседей торчит! Мам, ну позови ты его, — обращаясь к Бабе Дусе.
И голос Брата:
-Я сам за ним схожу.
Павлик почувствовал, как задрожали руки у Тани. Она отложила книжку и быстро произнесла:
-Павлик, иди домой! – очень строгим и каким-то чужим голосом.
Он молча замотал головой с такой силой, что она чуть было не оторвалась.
Дверь на террасу открылась, и на пороге появился Брат.
— Здравствуй… Павлик у тебя?
Глупый вопрос, подумал Павлик, ты же не слепой, видишь, что я здесь.
-Здравствуй. Он уже идет домой, да, Павлик? – ее голос был совершенно спокоен, а дрожащие руки она спрятала в карман.
-Ага… — он помолчал, — ты как…вообще? Учишься?
-Да. Сдаю экзамены, — голос ее стал нетерпеливым.
-Ну… Он тебе, наверное, мешает готовиться? Как вообще… институт?
Она молча, всем своим видом выражая: «Что тебе надо?», вынула руки из кармана и крепко ухватила Павлика за плечи.
-Ну, мы пойдем, — поникшим голосом произнес Брат, — Павлик…
Но Павлик почему-то, сам не зная, отчего так упорствует (ведь не навсегда же его забирали, ведь он еще сможет сюда придти?), вцепился в ее руку.
Тогда она наклонилась к самому его ушку и мягко, нежно прошептала: «Иди, маленький, хорошо? сейчас пока иди… Ну я прошу тебя…», а потом вдруг порывисто прижалась губами к его макушке.
Брат взял его за руку и они пошли, молча, оба с опущенными головами.
Дома Эта уже вовсю выступала.
— Я не понимаю, как Вы отпускаете ребенка к чужим людям на весь день? Вы даже не знаете, чему его там учат, может быть, настраивают… Он и так волком глядит на меня.
Они сели обедать, и вдруг Брат сделал то, чего никогда раньше не делал. Посадил его к себе на колени, и поцеловал. В то самое место на макушке…
****
Ну что такое 15 лет? Это один миг для взрослого человека, и это огромное количество лет, когда ты всеми силами стараешься наконец превратиться из ребенка в мужчину, смотришь на себя Ее глазами и пытаешься представить, чтобы Она сказала или подумала, увидев тебя наконец таким высоким, сильным, спортивным, авторитетным среди ровесников. У него был уже разряд по самбо, по шахматам, высшее образование (Бауманский!), и, как говорили, очень интересная внешность. Младший сын не вырос «обалдуем», не употреблял спиртного, и вообще — «удался».
Дача была продана в тот же год, когда у Валерки родился сын. Во-первых, ему не везло с работой, и срочно нужны были деньги, а во-вторых, родители решили обменять свою квартиру на бОльшую, так, чтобы и у Павлика, и у Бабы Дуси были отдельные комнаты. После того, как совместное времяпрепровождение на даче закончилось, дружба Бабы Дуси с Бабой Мариной практически сошла на нет. Сначала они еще частенько созванивались, а потом повздорили из-за какой-то ерунды, как это бывает у пожилых людей.
Но сейчас Баба Дуся стала совсем уже старенькая, ноги были больные, так что сама почти что не передвигалась, сильно отяжелела… Любимый внук Валера почти не появлялся… Поэтому не удивительно, что за помощью она обратилась к Павлу. Ей вдруг ясно представилось, что она долго не протянет, приснился какой-то сон, который она любила пересказывать всем подряд. Короче, суть была в том, что хочет она «перед смертью» повидаться со своей старинной подругой. Баба Марина обрадовалась, пригласила их в гости. Жила она теперь вместе с Таниной семьей, завещав на нее квартиру. Увидеть Таню… И чтобы она увидела, что он, наконец-то, давно не ребенок… Догадалась, что у него мужские мысли и… У него были самые красивые девушки у них на курсе, но почему-то он так и не сумел перерасти эту детскую мечту…
Доехали они с трудом… Старушки долго обнимались и вздыхали в коридоре… Таня, открывшая дверь, широко улыбалась ему:
-Павлик! Какой же ты стал! Взрослый. Даже не могу поверить, что это ты… Хотя вижу, что ты… — она засмеялась, и поцеловала его в щеку.
Он только смущенно улыбался в ответ, пытаясь глядеть на нее исподтишка. Ну что это такое! Почему он стесняется! В жизни не стеснялся ни одной девчонки… Когда она отвернулась от него, Павлу удалось ее немножко разглядеть. Она была совершенно такая же, стройная, с короткой стрижкой, 15 лет как будто прошли для нее совершенно незаметно. Он почувствовал, что сердце у него бешено заколотилось.
Прошли в комнату, старухи долго устраивались на диване, пока Она хлопотала на кухне и таскала на стол тарелки. Из кресла с любопытством таращилась на них девчушка лет 8-ми – Ее дочка. Вышел и муж, к разочарованию Павла, давно нарисовавшего в своем воображении его злодейский облик, очень даже приятный и симпатичный человек. Они поговорили с ним, и Сергей рассказал ему о своей фирме, заинтересовался профессией, которую получил Павел. Ему нужен был хороший программист… В общем, они явно начинали симпатизировать друг другу, и Павлу показалось, что Тане это очень приятно.
За столом он продолжал исподтишка рассматривать Ее и обнаружил несколько тонких морщинок вокруг глаз. С некоторым даже страхом Павел ждал, что разговор может свернуть на Валеру, но бабушки были сильно увлечены обсуждением последних нововведений министра здравоохранения, а она, как и когда-то, к его радости, ничего не спрашивала о Брате.
Потом все вдруг дружно переключились на Павла, заставив его краснеть, чего с ним давно уже не случалось.
-Гляди, Маруся, на нашего жениха. Вот же повезет кому-нибудь…
-А ты еще у нас не собираешься женится, Пашка? – засмеялась Она.
-Не-е, — он быстро замотал головой почти так же, как в детстве, вызвав новый приступ смеха у присутствующих.
-Правильно, Павлик, не женись, — сказала Она, — рано тебе еще. Жалко тебя отдавать в плохие руки.
Все шло как-то не так, как ему виделось в своих мечтах. Она явно считала себя взрослой тетенькой, снисходительно обращалась к нему, видя в нем молокососа – верзилу, в голове которого только пиво и компьютеры. Его так и подмывало рассказать про свой шахматный разряд, продемонстрировать интеллект. Она и не догадывалась, какая большая часть его внутреннего облика была заложена именно Ею, какое влияние оказала Она на его характер, увлечения и душевные склонности.
Ее муж вовремя начал разговор о программировании, здесь он может показать свои способности. Но для нее, кажется, тема была неинтересной, она только радовалась, что Сережа может помочь Павлику с работой после института.
И тут Баба Маруся начала совершенно не к месту:
-А помните, как Павлик был в Танечку влюблен? По пятам за ней ходил, везде за ребятами бегал?
Вот уж совершенно ни к чему! Таня, тонко улавливая его недовольство, улыбнулась чуть грустно, и перевела разговор на другую тему. Позвала дочурку и стала выспрашивать у гостей, похожа ли она на нее. Наверное, он слишком быстро ответил «нет», так что девчушка даже надулась, ей хотелось быть похожей на маму. В самом деле, в девочке не было ничего от Тани, по крайней мере, от той, которую он помнил. Вылитый папа… Темноволосая, шустренькая, кареглазая…
Уезжали шумно, бабушки уже пятый раз начинали прощаться заново, проливая слезы. С выражением снисходительного терпения он сидел на табуретке в кухне. Таня вышла к нему и его сердце замерло, догадываясь, что она хочет спросить… Только не спрашивай, ну пожалуйста, ну пусть ты не хочешь о нем спрашивать…
Она замялась, как будто чувствуя его сопротивление. Спросила другое:
-Ну что, Паша, сильно я изменилась?
— Не-а… Совсем не изменилась.
-Ну ведь ты врешь, ей-Богу, ну, скажи честно, как старый друг.
Он удивился — он говорил совершенно честно…
-Ладно… — она как-то поникла.
Не спросит, радостно подумал он…
И вдруг сказал, неожиданно для самого себя:
-Ты и сейчас прямо такая же, как на той фотке, в сарафане…
Она по-настоящему испугалась:
— На какой…в сарафане… Когда ты это видел, где?
— Да буквально недавно. Может, неделю назад…
…Она молчала.
-У Валерки в бумажнике лежит, — он встал с табуретки, и, стараясь не глядеть на нее, попросил:
— Слушай, у тебя всегда хорошие книжки были… Дай мне что-нибудь почитать такое… для души.
— Я даже не знаю, что тебе будет интересно, — пробормотала она, явно находясь еще в своих мыслях.
-То, что интересно тебе, я думаю…
Тогда она посмотрела на него вдумчиво, сказала «ладно, сейчас» и вышла из кухни.
Бабушки уже напрощались и Баба Дуся, наклонившись, как могла, старалась обуться без его помощи.
-Ну что такое! Позвать не могла?! – возмутился он, усаживая ее на банкетку, которую уже принес из комнаты Сережа.
Таня вышла из комнаты, и протянула ему книжку:
-Вот, моя любимая.
-Тут какой-то листок внутри.
Она замотала головой:
-Нет, нет, оставь, это тебе.
Дома он развернул тетрадный листочек в клеточку, на котором ее почти детским почерком было написано стихотворение, датированное числом пятнадцатилетней давности:
СОЛНЫШКУ.
Мальчик, милый, нежный, ты забудешь
Нежную привязанность свою…
Вырастешь, и девушку полюбишь,
И, конечно, скажешь ей: «Люблю»…
…Но как мне не скажешь, не сумеешь!
Искренность дитя досталась мне…
Никому так больше не поверишь,
И оставишь все в наивном сне…
Никого не обовьешь руками
За свою ничтожную вину…
Вырастешь, не вспомнишь, как же звали
Звездочку заветную твою…
«Глупая ты, Танька», — подумал он. У него была первая любовь. Единственная и неповторимая.
Ароматное стихотворение. Мастерски написано