Научи меня любить


Научи меня любить

Марфа Ивановна казалась себе женщиной деловой и серьезной. Она работала заместителем директора средней школы в небольшом провинциальном городке, и это ее вполне устраивало.
Коллеги прозвали Марфу «железной леди» и «стойким оловянным солдатиком» за исключительную преданность школе, советовали завести любовника, втайне надеясь, что за время состоявшегося романа Марфуши, они отдохнут от ее творческих изысков и педагогических требований.
Марфа Ивановна пропадала в школе до позднего вечера и возвращалась c работы домой, потеряв всякий интерес к жизни. Вот и сегодня, в конце рабочего дня, она направилась во Дворец Машиностроителей, чтобы поздравить спонсоров школы с юбилеем завода.
На площади перед Дворцом Машиностроителей царило праздничное оживление. Подъезжали машины с гостями из ближнего и дальнего зарубежья, собралась элита города, толпилось множество зевак, желающих прорваться на торжество.
Прорваться было трудно: милиция окружила Дворец кордонами, тщательно проверялись входные билеты…
«Хорошее начало!» – вспомнила Марфа Ивановна о том, что забыла пригласительные билеты дома, и теперь вся ее творческая бригада, в составе учительницы вторых классов Агнессы Львовны Маевой и юных чтецов-второклассников, явилась на торжество самозванцами.
Но как обычно, Марфу Ивановну приняли за организатора праздника, послушно пропустили во Дворец и пожелали спокойного, без эксцессов, юбилейного вечера.
Второклассники весело и шумно расположились в гостевой комнате за сценой.
Марфа Ивановна чувствовала себя неуютно среди нарядных, взволнованных артистов, заранее сожалела о напрасно потраченном времени, в мыслях своих была далека от этого Дворца, от этого юбилея, от дверей, в которые вроде смотрела, а вроде и не смотрела, а просто стояла, обернувшись лицом к сцене.
Из-за кулис неожиданно появился мужчина. Он бегло осмотрел собравшихся и задержал свой взгляд на Марфе Ивановне. Их взгляды встретились!
Она почувствовала странный толчок где-то в левом подреберье, какое-то необъяснимое волнение, исходившее от его глаз, и эти глаза нашептывали ей о чем-то важном, необходимом, о чем она раньше помнила, а вот сейчас почему-то забыла. Время стало протекать гораздо медленнее или просто остановилось. Все краски и звуки поблекли.Это настораживало и пугало.
Марфа уже не различала ничего вокруг, кроме глаз мужчины.
— Господи! – проговорила она. – Что со мной? – и снова странные воспоминания нахлынули на нее.
Она вспомнила дом в горах, долгие зимние вечера у камина, прогулки в зимнем саду, снег, осыпающийся с веток деревьев, губы, стынущие на морозе после поцелуев, вспомнила вкус этих поцелуев, любовь, которой когда-то им хватало на двоих!
Но только было все это в какой-то другой ее жизни, в каком-то другом временном измерении…
Марфа попыталась рассмотреть лицо мужчины, но это у нее не получилось, она могла смотреть ему только в глаза – все остальное перестало существовать!
Она улыбнулась, но не ему, а самой себе и подумала о том, что все, что было в ее жизни до сегодняшнего дня, было незначительным и ненужным.
Громкие крики и истошный смех второклассников вернули ее в реальные события.
-Борис Моисеев!!! Борис Моисеев!!!!! – истошно кричали дети.
–Где вы видите Бориса Моисеева? – строго спросила Марфа Ивановна.
–Вон он! Вон он! Там стоит! – наперебой кричали малыши и показывали пальцами на мужчину, глаза которого ее так взволновали.
Мужчина сорвался с места и сбежал вниз по ступенькам: чуть не сбил Марфу Ивановну с ног. Она схватилась руками за его свитер и не отпускала, а он успел удержать ее за плечи.
— Ой, здравствуйте! — сказала от неожиданности.
— А мы знакомы? – удивился он.
-Нет. Мы незнакомы!
-А почему мы незнакомы?
Ей показалось, что коридорчик, в котором они стояли, закружился, и все в нем закружилось и завертелось, и зазвенели рождественские бубенчики.
— Вы не ответили на мой вопрос, – повторил он. – Разве мы с вами незнакомы?
— Вы не можете меня знать! – испугалась Марфа. — Я человек неизвестный!
— А я известный? Ну, и чем же я так известен? — он как будто осуждал свою известность и завидовал ее неизвестности.
Час назад он столкнулся с этой женщиной в фойе Дворца Машиностроителей, но она не узнала его, хотя толпы поклонников бежали к нему за автографами. Она и сейчас не вспомнила эту встречу.
-Ну, и кто я, по-вашему?
–Вы Игорь Моисеев! – Марфа была уверена в том, что он Игорь и не понимала, почему все называют его Борисом.
-Борис, — тихо подсказал он, внимательно вглядываясь в ее лицо.
— Ой, простите, я ошиблась! – быстро-быстро проговорила она. – Мне показалось, что вы Игорь. Мне почему-то всегда хочется называть вас Игорем.
-Да? – улыбнулся он одними глазами.
-Когда я со своими друзьями говорю о вас, то почему-то все время называю вас Игорем, а меня все время поправляют и говорят, что вы Борис.
Мужчина заглянул ей в глаза, потом его взгляд пробежал по ее лицу, погладил лоб, щеки и остановился на ее губах. Теперь он смотрел только на ее губы.
— Поправляют, — повторил ее интонацией. – А когда вы говорите обо мне, вы все время смеетесь!
— Почему смеемся! – рассердилась она. – Мы не смеемся!
— Сколько агрессии! – отметил он и опять впился взглядом в ее глаза и губы.
— Когда мы говорим о ваших песнях, — начала было Марфа, но он перебил ее. — А когда вы говорите о моих песнях, это значит, вы говорите обо мне?
-И тогда я почему-то называю вас Игорем!
-А все знают, что я Борис.
Мужчина смотрел на нее задумчиво, словно размышлял, кто она такая? Наверное, фанатка? Наверное, интересуется его творчеством? Наверное, была на его концертах? Однако что-то не совпадало.
Час назад он разговаривал с этой женщиной в фойе,но она, вероятно, уже забыла их разговор.
А было это так. Вместе с группой артистов он вошел в фойе Дворца Машиностроителей,где их должен был встречать администратор. Среди людей, толпившихся у гардероба, заметил Марфу Ивановну, подошел к ней и громко сказал:
— Здравствуйте!
Она также громко и весело ответила: «Здравствуйте!» – и уставилась через парадные двери куда-то на площадь.
— Ну, и куда же нам пройти? – недовольно спросил он, удивляясь такому скромному приему.
– Туда! – она махнула рукой в сторону гардероба.
– Может, вы меня проведете и разденете? — настойчиво поинтересовался он.
– Почему я должна вас раздевать? – удивилась она. — Я похожа на гардеробщицу?
Он виновато посмотрел на гардеробщиц, и как бы извиняясь за тон Марфы ивановны, сказал:
-На гардеробщицу вы не похожи. Думаю, вы администратор.
-Я замдиректора, – не понимала она.
-Тогда почему вы не хотите меня раздеть?
-Вас раздеть? – язвительным тоном переспросила она. – Прямо здесь?
-Вы приглашенная! – рассмеялся он.
–Я поздравитель! – ответила таким тоном, что если бы люди, которых она пришла поздравить, услышали ее слова, то огорчились бы непременно.
–Тогда зачем вы сюда пришли??? – он не понимал, почему на этом празднике нашлось место для посторонних.
Она не стала ему отвечать, подумала только о том, сколько времени ей придется проторчать и перемерзнуть на этом юбилее из-за какого-то дурацкого поздравления.
А тут кто-то крикнул: «Смотрите! Борис Моисеев!!!»
В толпе зашумели, заулыбались, стали подходить к ним и окружать плотным кольцом.
-О ком это говорят? – спросила без тени любопытства, она была так далека от его имени.
Он оглянулся и крикнул собравшейся толпе, как кричат случайно привязавшимся по дороге собакам и кошкам: «Где? Где Борис Моисеев??? – и это прозвучало, как «Брысь!!! Кто его видел?!»» – и все разошлись, пристыженные, что могли так обознаться.
-Почему такой ажиотаж? — не поняла она. — Может, этот певец сегодня приедет? – и не назвала его по имени. — Говорят, будет московская эстрада, — сообщила равнодушно и снова уставилась в парадные двери и смотрела куда-то за площадь.
И тогда он спросил:
-А зачем нам нужен этот Борис Моисеев? Зачем он нам такой?
Она переспросила:
— Какой такой?
-Ну, вот такой! — в его ответе звучал вопрос.
-Педрилла? – не поняла она.
Он отшатнулся от нее, но, все-таки, продолжил разговор.
-Это что-то новое, я такого… слова еще не слышал.
-А он такой? – она смотрела на него так доверчиво и так наивно, что он не захотел ее обижать.
-Нет, он не педрила и не голубой. Хотя, слово «голубой» мне нравится больше.
-Почему?
-Посмотрим на это слово, видите, какое оно? – он произнес это слово по слогам. – Го-лу-бой!
И она неожиданно увидела это слово и радостно заулыбалась. Оно было все воздушное, доброе, эфемерной легкости.
-Нравитcя? – спросил сердито.
-Да.
-Почему?
-Небо голубое!
Марфа вспомнила небо, речку и небо в речке и снова заулыбалась.
-А что еще голубое?
-Цветы!
-Где вы видели цветы голубые?
-В поле. Колокольчики!
-Сорняки??? Репей???
Ей не понравилось, что колокольчики мужчина сравнивает с сорняками.
-Это скромные цветы, неброские, их сразу не заметишь, очень красивые! А вам, наверное, нравится все яркое, экстравагантное, дорогое?!?
Он задумался над тем, какое все ему нравится, но тут подошел администратор Дворца и прервал их разговор.
-Извините, — сказал администратор, — но вас уже ждут.
-А я вот тут просил женщину, чтобы она меня раздела.
-А почему вы просили ее об этом, когда я вас ждал у дверей? — оправдывался администратор.
— А я, может быть, хотел, чтобы меня раздела эта женщина, — он заглянул Марфе в глаза, и она неожиданно спросила: «Почему у вас шапка такая?»
Он переглянулся с администратором:
-А какая у меня должна быть шапка?
-С дыркой на макушке!
-С чем??? – изумился администратор.
— Ну, вот здесь, — Марфа указала артисту на макушку, — могла бы быть дырка!
-А я, может быть, у себя самого на макушке дырку прикрываю, — улыбнулся он. – А почему вы так заинтересовались моей шапкой?
-Сейчас модно «хвостик» через дырку в шапке выставлять. Вот здесь и вот так! – Марфа показала, где и как модно выставлять «хвостик».
— Хвостик? – в замешательстве переспросил администратор.– Хвостик, по-моему, в другом месте растет, — он подмигнул Моисееву.
-А я ведь в шапке!!! Разве вы не заметили???
-Ну, вот же, — указала она рукой на его макушку, — очень милый, светлый «хвостик»!
Администратор закашлялся и поспешно предложил: «Идемте, пожалуйста, отсюда поскорее! Вас все уже заждались!»
— Хорошо, – ответил он. — Идемте! – и снял шапку, и все, кто стоял рядом, рассмеялись, — такая неожиданная у него была прическа — весь затылок выбрит, как у японца, и только на макушке красовался озорной веселый «хвостик».
Но она уже не заметила и не запомнила всего, что произошло. Это был транзитный эпизод в ее жизни.
Всякое общение с людьми Марфа Ивановна воспринимала, как слепой дождик: вроде и есть дождик, а вроде и нет его! А вроде и так хорошо, потому что всегда солнечно! Она для всех оставалась «ТАБУЛА РАЗА» — чистым холстом, на котором можно было изобразить портрет этой женщины каждый раз по-новому.
Мужчина хотел улыбнуться ей на прощание, но она уже незаметно исчезла из фойе.
И вот теперь они снова встретились и снова в дверях, и опять она смотрела на него так, будто общалась с кем-то через его глаза по ту сторону реальности. Его насторожил ее взгляд, он подумал: «Врешь! Ты просто моя фанатка и плохая актриса!»
-Вы были на моих концертах! – заявил он.
-У меня нет времени и денег на концерты! – возразила она.
-А сколько, по-вашему, стоит билет на мои концерты?
-Долларов двадцать или сто.
-Почему вы думаете, что сто? — он снова разглядывал ее как сувенир на рождественской елке.
Она не ответила.
-Тогда, где? Где мы с тобой виделись? – потребовал он ответа.
-Нигде!
-Нигде???
-Никогда!
Он внимательно посмотрел ей в глаза:
-Чувствуешь, слово-то какое, НИКОГДА?
Ее испугало это слово. Ей показалось, этот мужчина мог материализовать любое слово, любой звук, цвет, любое движение души! Он мог потрогать все это руками, пощупать, перебросить с ладони на ладонь, продемонстрировать, словно видеозапись, опробовать на вкус. Заставить других прочувствовать вместе с ним, и, прочувствовав, отпустить обратно.
-Ну и по каким приметам вы меня узнали? – взгляд его стал лукавым, обольстительным.
Она ощутила идущую от него волну веселья и радости и снова услышала звук рождественских бубенчиков, испуганно поежилась, — ей показалось, кто-то рядом проскандировал: «По идущим в школу детям городов и деревень!» — она оглянулась, увидела двух парней, похожих на близнецов, с черными, до плеч волосами и сразу отметила: «Из группы Моисеева!» – и снова ощутила эфемерность, нереальность всего происходящего.
-Вы что же это, разбросали по городам и весям своих детей? В каждом городе и в каждой деревне оставили по ребенку? – сердито выговаривала она ему.
Казалось, он только на миг удивился ее словам. Он всматривался в ее улыбку, в ее глаза, вдыхал и вбирал в себя ее запах, ее смущение, ее робость.
-Весям? Весной? Значит, весной я оставил здесь своего ребенка?
-Весям, означает по деревням! – возмутилась она.
-Я никогда не был в деревне! – с сожалением произнес он.
-Вы спросили, по каким приметам я вас узнала? А ваши мальчики, — она кивнула в сторону «хвостатых» близнецов, сказали: «По идущим в школу детям городов и деревень!»
Он рассмеялся:
-Но как вы догадались, что эти мальчики мои? На них-то это не написано! И потом, они сейчас ничего не говорили!!!
Он озорно улыбался, ожидая, как она поступит дальше, а у нее от волнения дыхание перехватило, ей показалось, она сейчас упадет: все вокруг завертелось, закружилось и зазвенели рождественские бубенчики! Она схватилась руками за его свитер и не отпускала. И сразу же подбежали охранники, готовые оторвать Марфу Ивановну от свитера артиста, но он взглядом приказал: «Не тревожить!» — и как-то загадочно улыбнулся Марфе.
-Простите, – испуганно проговорила она. – У меня закружилась голова.
-Я знаю, – ответил он ей ласково. – Я все про тебя знаю!
Происходило то, чего она не понимала, и в чем не давала себе отчета, а потому решила немедленно уйти из Дворца Машиностроителей и забыть о том, что с ней приключилось: направилась к дверям, но он встал у нее на пути и почти сдвинул куда-то к лестнице. Теперь он стоял совсем близко. Бесцеремонно и требовательно рассматривал Марфу Ивановну. Его взгляд пробирался куда-то к ней под свитерок, останавливался у нее на губах и возвращался к ее глазам. Она отвернулась, подумала, что так он испепелит ее взглядом, испепелит всю, без остатка, а пепел развеет над городом, и в каждой пылинке этого пепла будет пульсировать ее любовь.
-Давай, убежим! Бог с ним, с концертом! – потребовал он.
-Куда? – удивилась она.
-Неважно куда!
-Но зачем??? – зачем было куда-то убегать, если через пять минут они разбегутся, каждый в свою жизнь.
-Ты бы ушла со мной, если бы знала зачем? — изумился он. — Тебе платят за это?
-За поздравление? – не поняла она. – Это моя работа.
-Эх ты, учителька! Видно, плохо ты в школе училась. Ты была плохой ученицей.
-Неправда, — возразила она. – Я была одной из первых учениц!
Он передразнил ее: «Я была первой ученицей!!!» — отошел в сторону и стал одним из толпившихся у сцены людей: не подходил, не обращал на Марфу никакого внимания.
«Хам какой – то!» – подумала она и обрадовалась, что ее реальность, ее восприятие жизни к ней вернулись.
Марфа стала видеть, слышать, ощущать и понимать себя, а потому радостно улыбалась всему свету, так как снова стала самой собой – заместителем директора школы, железной леди, стойким оловянным солдатиком!!!
Но он опять подошел к ней, опять заглянул в глаза, и опять она ощутила его магическое обаяние. Его глаза дурманили ей душу, наполняли безумными желаниями. Она тяжело вздохнула и отвела взгляд — только так она могла защититься от этого мужчины.
-Где твой муж? – спросил он. – Здесь?
-Бывший муж живет в Москве. У меня нет мужа.
-Ничего бывшего не бывает. Ни в этой жизни, ни в прошлой, раз уж ты так за прошлое держишься.
-Но он бывший муж! – настаивала Марфа.
-Все, что было в прошлом, всегда идет рядом или за нами.
Она не понимала, к чему он это говорит.
-Ну вот, к примеру, — объяснял он,– как про тебя говорят со стороны твоего мужа? Они говорят так:
-Она жена…, — он подал ей реплику. – Чья ты жена? Как зовут твоего мужа? Кто он по профессии?
-Дмитрий Борисович Бессонов. Режиссер.
-Вот! – продолжал он ее воспитывать. – Ты жена Дмитрия Борисовича Бессонова-театрального режиссера!
Теперь он смотрел на нее так, будто хотел сказать: «Вот и я про тебя кое-что знаю, а то все неизвестная, да неизвестная…»
Она смутилась. Он перехватил ее смущение, перебросил с ладони на ладонь и вернул ей обратно.
-Так вот где, оказывается, театральные режиссеры держат своих жен! – сказал так, будто театральные режиссеры отправляют своих жен в ссылку.
-Это твои дети? – он указал на ее второклассников. – Где твои дети? С кем они сейчас?
-Сын сейчас в Минске.
-Муж в Москве, сын в Минске, а тебя что сюда занесло?
Она не ответила.
Тогда он подошел к Агнессе Львовне и чуть слышно спросил:
— Она живет одна?
— Да.
— Совсем-совсем одна? – и взглянул на Марфу так, будто ее некому защитить, и каждый, кому вздумается, может ее обидеть. А она, вот такая беззащитная, стоит сейчас перед ним и некому ее пожалеть.
-Многие так живут, – вздохнула Агнесса Львовна, вспомнив про свою одинокую жизнь. – А вы как попали на юбилей?
-Случайно.
-Вот и ее сюда случайность занесла!
-А случайность на случайность дают что? – спросил он у Марфы, и сам себе ответил, — а случайность на случайность дают событие. К тому же, рождественские дни, пятница…
Марфа подумала, что он суеверен и переспросила: «Какая пятница?»
-Стра-а-а-шная пятница, — ласково произнес он и снова закружил, завертел ее своим взглядом.
Она смутилась и стала смотреть куда-то в сторону. Но он подошел с той стороны, куда она смотрела.
-Скажи, твой муж до Москвы работал здесь? — он постучал каблуком в пол. – В этом театре?
-Это не театр. Это Дворец.
-А ты в нем принцесса?
-Я не принцесса. Я работаю в школе.
-А вы щелкунчик! – вмешалась в разговор Агнесса Львовна.
-А вы орешек! Знаем мы такие орешки! – он подхватил Марфу под локоть, и вывел из коридора подальше от посторонних глаз.
Марфа хотела возмутиться, но не успела.
-Согласитесь, — настаивал он, — здесь гораздо спокойнее, чем там, в суматохе, когда об вас все толкаются и мешают разговаривать. Какие нахалы!
-Да! – согласилась она. – Нахалы! – и хотела вернуться к своим второклассникам, но он не пропустил ее.
-И вы теперь не признаете театр, потому что обиделись на театр?
Он наступал на Марфу так, что она поднималась все вверх и вверх по лестнице.
-У нас в театре нечего смотреть, вечное ощущение пыли и грязи.
-Грязь???
С какой грязью пришлось столкнуться этой женщине? Но, сопоставив слово «пыль» со словом «творчество», он переспросил: «Атмосфера такая?» — вспомнил о своих концертах, и глаза его засветились безудержной радостью.
-А здесь сцену чисто вымыли? Ты не забыла проверить??? — в голосе прозвучали строгие, почти грозные интонации.
Марфа подумала, что пора бы и рассердиться на него, но не рассердилась. На этого человека невозможно было сердиться. Он озорничал и проказничал, словно ребенок. Был прост и доступен в общении, весь светился радостью, и это уравновешивало их отношения.
-В нашем театре сейчас безвластье и безвременье, — это сказывается на постановках, – объяснила она.
-А где ты обычно сидишь в зале? В ложе, или там тоже пыль и грязь? – он улыбнулся рифме « в ложе тоже» и ждал ответа.
-Не все ли равно, где я сижу? – не захотела отвечать Марфа.
-И все-таки, — обиженно спросил он, – где ты обычно сидишь в зале?
-Я сижу в зале, где-нибудь сзади!
-Ох! Как сказано! – он поморщился, как от кислого яблока и повторил как стишок, — А где ты сидишь в зале? А я сижу в зале! – и разозлился. – А я сижу в заде!
-Я сказала сзади, а не в заде!
-Так ты любишь сзади, а спереди сидеть не любишь?
-Впереди сидеть я не люблю, — начала Марфа, но, заметив его нахальный взгляд, возмутилась. – Не хамите мне!
Он развел руками:
-Ну что вы? Ну, как можно?
Теперь он смотрел на Марфу Ивановну и думал: «Да она никакая! Некрасивая! Смешная! Вот какая!» — и это его радовало, и он готов был спеть ей песенку про каких-то девчонок, которые сидят по домам, как камешки, и ничего в жизни не смыслят!
Но она снова разгадала его мысли. Ему показалось, она подслушивает его мысли, различает мелодии и слова песен, которые постоянно вертелись в его голове.
— Ты не зритель, – заявил он. – Ты наблюдатель.
— Как это?
-Ты наблюдаешь, правильно ли актер играет свою роль, как режиссер выстраивает свой спектакль, соответствуют ли декорации и свет задуманному.
-А как надо смотреть? – не понимала она.
-Надо просто смотреть, просто слушать и радоваться, и получать от этого удовольствие.
— Расслабиться, когда тебя насилуют?
— С такими, как ты, наблюдателями трудно общаться, трудно работать, а сегодня на концерт, думаю, придут одни наблюдатели.
Он почувствовал себя неуютно и сожалел о том, что поделился с этой женщиной своими опасениями.
Но у нее были свои мерки по отношению к искусству.
-И какой режиссер тебе нравится сейчас? — мрачно спросил он.
Ей хотелось ответить: «Вы, — но она почему-то ответила, — Тарковский!»
— У, ностальжи! – презрительно усмехнулся он.
«Ностальжи» было сказано про Марфу, и она обиделась за себя и за Тарковского.
— Кто подсказал тебе фильмы его посмотреть?
— Сама как-то определилась в своем выборе. Смотрела-смотрела разные фильмы и выбрала для себя Тарковского, Филлини, Бергмана.
-А после них тебе все неинтересно!!! Назови, к примеру, две этикетки его фильмов. Понимаешь, о чем я говорю? Ну вот, хотя бы, к фильмам «Ностальгия» и «Жертвоприношение».
— Свеча в руке и Дерево.
— Чему тебя Тарковский научил?
-Не научил. Заставил. Заставил по-иному смотреть на такие понятия, как ЖИЗНЬ. СМЕРТЬ. ДУША. Объяснил суть этих явлений: жизни, смерти, души… Раскрыл понятие СВЯТОСТИ, трагедии раздвоенности плотского и духовного, объяснил, что самым мучительным пороком является ГОРДЫНЯ от иллюзии, что человек независим и ему ничто не угрожает…
Она оживилась, стала рассказывать еще что-то о сыне, о маме…
Он почти не слушал, о чем она говорила, так как знал все, что она могла сказать, он просто смотрел на нее, просто радовался, а глаза его по-прежнему говорили: «Давай убежим!»
Она вздохнула. Стала смотреть в окно. Он прислонился к стене и тоже стал смотреть в окно – вроде на небо, а вроде и не на небо, а куда-то дальше и выше неба, и они стояли так довольно долго, слегка соприкоснувшись рукавами…
Он стал говорить чуть слышно, что-то нашептывать, и его шепот проникал в городской шум, поднимался над городом, наполнял тревогой и нежностью застывший морозный воздух:
На свете все переменилось,
Даже простые вещи:
Таз, кувшин, вода…
Когда стояла между нами,
Как на страже,
Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда…
Пред нами расступались миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги.
И птицам было с нами по дороге.
И рыба подымалась по реке,
И небо развернулось пред глазами,
Когда СУДЬБА по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке…
-Знаешь, — поделилась Марфа своим секретом. – Тарковский, когда тяжело заболел, тоже спал с Библией в руках.
-Тоже? Ты тоже спишь с Библией в руках?
-Иногда помогает, – улыбнулась она.
Он сразу представил себе Марфу в платочке и всю ее комнатку в иконках.
-У меня только две святых иконки! – почему-то оправдывалась она. – Мне их мама подарила!
Он повторил ее слова «иконки» и «мама», будто взвесил своих ладонях и потом как-то очень бережно, очень трогательно вернул ей эти слова обратно.
-Почему ты такая?
-Какая такая?
Его глаза пели и смеялись и закручивали ее в какой-то танец. Лестничная площадка, на которой они стояли, вся была соткана из солнечных бликов, рекламных огоньков, теней и звуков, проникавших в здание через окна. И эти свет и тени вели между собой свою игру: появлялись над головой каруселью, уходили под ноги, забегали за спину и снова возникали впереди…
Марфе подумалось, что вот сейчас он станет дирижировать всем этим чудом. Она стояла, боясь пошевелиться, иначе на нее обрушился бы весь тот каскад музыки, движения и света, который вертелся вокруг.
— Почему ты ушла от мужа? — спросил он, задумавшись о чем-то очень болезненном и печальном. Может быть, эта встреча напомнила ему о каких-то проблемах? — Тебе было с ним неуютно?
— Мы не любили друг друга, – Марфа вздохнула и тут же рассмеялась. — Как говорит моя мама, мой муж был «Просто Зомби».
Он передразнил ее:
-Как говорит твоя мама! – и хотел спросить, — а что ты сама о своем муже знаешь? — но вдруг ощутил слово ЗОМБИ, испугался за Марфу. — Зомби? Зомби? Ты жила с Зомби? — в его глазах мелькнули смятение и тревога.
-Это уже в прошлом, – успокоила она его.
-Твой Зомби был голубой?
-Нет.Он не голубой.
-А если бы был голубым, ты бы от него ушла?
-Нет, если бы любила.
-А как бы ты жила с человеком, который тебе изменяет?
-Мной нельзя играть, но меня легко обмануть.
-Тебя легко обмануть, или ты хочешь, чтобы тебя обманывали, потому что тебе нравится, когда тебя обманывают?
-Мужчина не моя собственность. Он ничего не должен мне за мою любовь. Если я выбрала этого человека, значит, признаю его образ жизни.
— Значит, все УСЛОВНО?
— Конечно, – она удивилась, почему он этого не понимает.
— И ты допускаешь определенную СВОБОДУ ВЫБОРА для каждого человека?
— Естественно.
— Я спрашиваю об определенных свободах.
— Каждый вправе выбирать то, что ему нужно в жизни.
— Как ты считаешь, ВЕРНОСТЬ – чувство врожденное?
— Приобретенное, если человек любит, он верен.
— А если любишь, не изменяешь? И никогда не изменяла?
— Однажды, — горестно вздохнула Марфа, вспомнив о чем — то грустном, — я бросилась в омут с головой от боли, от отчаяния, когда поняла, что любимый человек уходит, навсегда уходит…
-Тебе было так больно? – он спросил с таким участием и так нежно, что Марфе стало жаль себя, но она не захотела возвращаться в свое прошлое, а потому не ответила.
-Ну и как последействие? Не стало еще хуже?
-Я спаслась.
-Спаслась, уйдя в омут с головой?
Марфа подумала о том, что у каждого ОМУТ свой, и как бы прогулялась рядом с его омутом, как бы слегка коснулась его омута, но проникать туда не захотела, а только устрашилась бездны чувств, в которой так одиноко и горестно бьется его душа.
Она улыбнулась ему так по-доброму, так по-домашнему, что им обоим стало тепло и уютно, но он опять стал ее расспрашивать:
-Ну и кто твой мужчина сейчас?
Он знал, эта женщина ответит на любой его вопрос, только почему-то пожалел, что спросил об этом.
-У меня нет мужчины.
Ему показалось,она солгала ему. А она подумала, что в ее жизни нет человека, который бы заполонил ее сердце, как послеоперационный шов, от которого все болит и без которого уже НИКАК НЕЛЬЗЯ.
-Как же ты живешь без мужчины? Как Маша Распутина? – и тут же пояснил, – это Маши никак не касается, просто по аналогии с фамилией.
— Я веду госпитальный образ жизни, – пошутила Марфа.
— Ты болеешь? – он готов был сию минуту броситься искать деньги и докторов на ее лечение.
— Устаю на работе так, что дома уже все делаю лежа: лежа читаю, лежа проверяю тетрадки, лежа готовлюсь к педсоветам…
-Лежа с кем?
-Ни с кем, — удивилась она. – Знаете такие стихи «Приду домой и сразу упаду»?
-Упаду с кем?
-Упаду от усталости. Устаю так, что ничего от жизни не хочется.
— Тебе не хочется жить???
— Я сказала: «Ничего от жизни не хочется».
-Это одно и то же!!! Уходи немедленно с этой работы!!!
-Но у меня нет другого образования! Разве я могу работать где-то еще???
— Переучивайся! – взорвался он. – Я учусь и переучиваюсь всю свою жизнь! Если человек не учится, то превращается в…, — он не сказал, в кого превращается человек, не желающий учиться всю свою жизнь, не захотел обижать Марфу, которая явно не понимала, зачем ей нужно переучиваться и уходить со своей работы.
Тогда он стал объяснять ей это на своем примере:
-Моя работа — это моя жизнь! Я работаю по пятнадцать, шестнадцать часов в сутки! Вечные переезды, гостиницы, концерты, съемки на телевидении, репетиции до изнеможения! Но знаешь, мне это нравится! Конечно, приходится от многого отказываться. У меня нет времени на то, чтобы просто расслабиться, поразмышлять, просто поваляться в постели. Нет времени на то, чтобы вдоволь пообщаться с близкими людьми, но это ПЛАТА за то, чтобы осуществлять мои самые безумные проекты и воплощать их потом на сцене.
Ты говоришь, работа вампирит тебя? А я вампирю свою работу, и чем больше я работаю, тем больший заряд энергии получаю. Знаешь, о чем я сожалею больше всего? О том, что в сутках только двадцать четыре часа, и я не успею сделать все, что задумал!
-Не путайте СУДЬБУ с ПРОФЕССИЕЙ! – ответила Марфа, сообразив вдруг, как истово, как самозабвенно этот человек трудился! Как безоглядно, по-рыцарски, вел себя в простом общении, и каким жестким непримиримым становился, когда речь заходила о его творчестве.
-Скажите, — прервал он ее размышления, — а что вы делаете по вечерам, лежа « в», или лежа «на»? Где вы спите?
-В постели! – удивилась Марфа.
-Я знаю! Вы читаете! – и взглянул на нее с сожалением. – Нет! Вы не читаете! Вы листаете журналы, курите папироски, пьете кофе.
-Я не пью кофе, предпочитаю горячее молоко.
-Что ж, здоровая пища! А почему вы не пьете кофе?
-Невкусно!
Он никогда не задумывался о вкусе кофе. Кофе – неотъемлемая часть его жизни, его работы.
Марфе захотелось увидеть дымную, кофейную атмосферу его репетиций, чашку, из которой он пьет кофе.
-А что вкусно? Какие напитки вы предпочитаете, лежа в постели по вечерам?
-Предпочитаю все, что вкусно, а все что вкусно – дорого! Поэтому не предпочитаю ничего! Но, когда замерзну или получу стресс, то пью спирт!
— Вы говорите о стрессах, как о зарплате! – его всего передернуло от мысли, что Марфа Ивановна по вечерам и по праздникам, лежа в постели, пьет спирт. – А что, так холодно и голодно в вашей квартире, что вы все время под одеялом и пьете спирт?!
— Как в блокадном Ленинграде! – не задумываясь, ответила она, и он оттолкнул ее от себя взглядом — разве можно так шутить???
Марфа вдруг увидела блокадный Ленинград — город, который знала только по телевизионным программам и книгам, в ее сознании отпечаталась картина каких-то улиц, каких-то серых зданий, окна домов, заклеенные крест-накрест бумажными лентами, черный от копоти снег, вереницы голодных, измученных людей. Куда они все идут? Почему идут так медленно? Почему они все идут за водой? Почему за водой?
И снова услышала его голос:
— А по каким признакам вы узнаете стресс? Руки дрожат???
Она обиделась.
-Руки не дрожат! Состояние такое, будто я неделю плакала!
-А плачете вы только тогда, когда что-то НЕ ПОЛУЧАЕТЕ???
— Неправда! – она пыталась объяснить ему себя. — Во мне тогда все дрожит! Каждая частичка меня дрожит!
-А!!! – сказал он пренебрежительно. – Вы вся ДРЕБЕЖЖИТЕ!!! — слово «дребезжите» произнес с московским выговором. — Примете рюмку и ДРЕБЕЖЖИТЕ!
Она задохнулась от возмущения.
— Ну, знаете! Вы, прямо, какой-то!! Какой-то!!! Вы какой-то тип!!!Горе какое-то!!!
-Ну, вот такой я! – он рассмеялся. — Шапка с дыркой!!!
Марфа тоже рассмеялась: на этого человека невозможно было сердиться, рядом с ним ей было бесконечно радостно и уютно.
-Знаете, — поделилась она своим секретом, — когда мы разбегались с мужем, сын вывесил в детской комнате ваш портрет. Все удивлялись — зачем? А я — ничего, привыкла… Когда мы столкнулись с вами в фойе, я все понять не могла, откуда вас знаю — такое знакомое лицо!!! А, оказывается, это из-за портрета!!! – она радостно улыбалась своему открытию.
-А портрет был в траурной рамке! – зявил он, словно на портрете могло быть изображено что-то такое, о чем Марфе знать не полагалось. Глаза стали грустными-грустными.
— Вы там очень красивый! – успокоила она его.
— Я красивый?!?
Он почему-то рассердился, потом щелкнул каблуками, как гусар, и поклонился ей. – А так я вам не нравлюсь? – и потрепал себя по светлому загривку.
За время разговора она не заметила, какая у него прическа, как он вообще выглядит, потому что летела на его глаза, как мотылек летит на ярко зажженную лампу!
Непроизвольно, не отдавая себе отчета, в том, что делает, он разлохматил ей волосы и поцеловал куда-то в щеку…и сразу все перед глазами у нее завертелось, закружилось, как в калейлоскопе: пол , потолок, окно, и зазвенели рождественские бубенчики, казалось, вот сейчас, она взлетит над облаками, над заснеженным городом и окажется где-то в невесомости, где-то между небом и землей!!!
Он легонько отстранил ее от себя, сильно сжав при этом за локти, и слегка встряхнул. Сообразив, что произошло, Марфа отшатнулась в сторону, а он поднял руки вверх, игриво и ласково произнес: «Я не дерусь!»
Ей было неловко и стыдно. Он снова легонько встряхнул ее за плечи:
-Я тебе нравлюсь?
-Разве вы можете не нравиться? Ваши песни, ваши шоу…
— Которых ты никогда не видела и не слышала!
Он ткнул себя пальцем в грудь и спросил, как спрашивают у иностранцев, не понимающих русский язык.
– Я тебе нравлюсь?
-Да! – на одном выдохе ответила Марфа.
-Как просто сказано!
Он дал ей понять, что такими словами не шутят, но, прочувствовав это «Да», оставил его в своем сердце.
А она вдруг подумала о том, что вот она, Марфа Ивановна, заместитель директора средней школы, железная леди, стоит сейчас в промерзшем холле и рассказывает приезжему артисту о себе все подряд, как в поезде рассказывают историю своей жизни, случайному попутчику.
-Ты моя? – спросил он.
Она не понимала, о чем он ее спрашивает, она уже вернулась в свою реальную жизнь.
— Ты моя звездочка?
Она пожала плечами — не знала, о какой звездочке он говорит.
А в это время в холл вбежала организатор юбилея, взволнованная, улыбающаяся, огорченная и стала отчитывать актера, как маленького мальчика, которого вечно нужно где-то разыскивать:
— Уже закончилась торжественная часть! Уже объявили концерт!!! А вас все нет!!! А вы даже переодеться не успели!!!
-Не надо так волноваться, — успокоил он организатора, — переоденусь после концерта,- и, уже сбегая вниз по лестнице, оглянулся на Марфу:
-Ты будешь моей! Ты будешь моей звездочкой!
-Я очень хочу посмотреть ваше шоу! — воскликнула Марфа.
-Ты считаешь, что это шоу???
-А разве нет? А что это такое?
Но вот она увидела, как артист, на глазах у изумленной публики проделал свой фантастический трюк!
Подобно отважному торреро, он шел к своей РАМПЕ!!!
Марфа увидела его костюм — черный, с серебристыми блестками! Лунный, воздушный плащ с меховой опушкой так изящно обхватывал его тело! Как зачаровывающее видение, необычайное и пугающее по красоте, перед восхищенной толпой предстал Человек-Бог! Человек-Дьявол! Человек-Актер!
Гордый! Прекрасный! Недосягаемый!
Это ошеломило!!!
Он оглянулся на толпу, и возвысился над этой толпой, потому что понимал ее грешную суть. Но в нем не было ВЫСОКОМЕРИЯ, он ПОДАРИЛ ЛЮДЯМ свой восхитительный взгляд, покоривший каждого, кто наблюдал эту картину…
С грустью и, думая о чем-то невозможном,артист взглянул на Марфу, а она уже слилась с толпой и вместе со всеми весело смеялась над сценой, исполненной только для нее одной, с таким великолепным талантом и изяществом!
Перехватив взгляд артиста, Марфа непроизвольно послала ему воздушый поцелуй.
По его лицу пробежал гнев! Но, увидев, что его гнев испугал Марфу, увидев ее перепуганные глаза, он улыбнулся ей и только взглядом ПОКАЗАЛ, что ее поцелуй –это частичка ее души, которая летит к нему, невидимая для всех, но желанная для него, и, подождав, пока ее поцелуй коснется его губ, он вдохнул этот поцелуй в себя и выпил его весь, без остатка!
А потом он вернул Марфе свой поцелуй. Ей показалось, она увидела легкую дымку, направляющуюся от его губ к ней. Она ощутила, как плавно и медленно поцелуй приближается к ее губам и слегка приоткрыла рот, и этот поцелуй вошел в нее, и она выпила его весь, без остатка! Глаза у нее закрылись, а из сердца вырвался тихий стон…
Актер еще раз выглянул со сцены в коридорчик, улыбнулся Марфе и скрылся за кулисами.
Марфе Ивановне почему-то показалось, что все это время она находилась в каком-то мистическом странном сне, который пролетел, как один короткий миг, как яркая вспышка кометы, которая внезапно вспыхнула над горизонтом, расколола небо на две половинки и исчезла так же быстро, как и появилась.
Она взглянула на часы и с ужасом отметила, что с того момента, как вошла во Дворец Машиностроителей и остановилась в коридорчике перед сценой, время не сдвинулось ни на секунду. Остановились ли часы, или остановилось время, Марфа не знала, и только задавала себе один и тот же вопрос — было ли все то, о чем она так ясно помнила на самом деле, или же все это ей только привиделось? Привиделось, за один короткий миг, когда актер случайно появился в дверях и заглянул ей в глаза…
Но тут Агнесса Львовна потащила Марфу Ивановну в зал на концерт Бориса Моисеева, и той уже некогда было поразмыслить над тем, что же все-таки такое произошло на самом деле.
В зале было безумно холодно. Стылый неподвижный воздух наполнял зал. Марфа Ивановна куталась в свой тонкий цыганский платок и пыталась согреться. Она запуталась в беспокойных мыслях и только машинально аплодировала артистам.
Агнесса Львовна постоянно толкала ее в бок и ядовито повторяла: «Да он – гей! Гей!»
И понимая, о чем говорит Агнесса Львовна, Марфа Ивановна еще сильнее куталась в свой тонкий цыганский платок, но удивительнее всего было то, и она отдавала себе в этом отчет: она любила этого человека, она любила его всю свою жизнь!
В Марфе Ивановне уживались два существа. Вот она – Марфа Ивановна из провинциального маленького городка, который постепенно поглощал ее, делая частичкой однородной безликой толпы, и вот она – Марфа, про которую все говорили, что у нее третий глаз во лбу, так точно порой она могла предугадывать события и судьбы людей, оставаясь при этом человеком деловым и серьезным, далеким от суеверий и предрассудков.
— Агнесса Львовна, — строго спросила Марфа Ивановна, — о чем со мной говорил Борис Моисеев?
— А он с вами не разговаривал! – изумилась та. — Спросил только, что вас занесло на этот юбилей.
— Но как же, ведь он и вас о чем-то спрашивал?!?
Марфа Ивановна почему-то испугалась, страх заполонил все ее существо.
-Вспомните! Вспомните хоть что-нибудь из того, что произошло! — настойчиво и взволнованно просила она Агнессу Львовну «вспомнить обо всем», что той даже неловко как-то сделалось за коллегу.
-А ничего не произошло, – усмехнулась Агнесса. – Когда он сбегал по ступенькам, то чуть не сбил вас с ног, а вы пытались схватить его за свитер, будто боялись упасть, а потом вы ходили друг против друга, как два кота на масленице. А потом вы исчезли!
Агнесса Львовна задумалась над тем, куда можно было исчезнуть, вот так вот вдруг и сразу, и с любопытством взглянула на Марфу Ивановну, а та вспомнила рождественские бубенчики, ей захотелось плакать — так неуютно и тревожно сделалось в ее душе. Она беспокойно вздыхала, постепенно погружаясь в атмосферу смятения и тревоги.
Все казалось ей нереальным, мистическим, происходящим не в зале Дворца Машиностроителей, а на какой-то другой, воображаемой ПЛАНЕТЕ, где бродит полумесяц, звенят бубенчики, поет изящный, красивый мужчина – полубог, полудьявол, прибывший на эту грешную Землю, чтобы взглянуть на их человеческую жизнь… Она вспомнила его глаза – ласковые, лукавые, загадочные…
Он понимал порочную суть людей, для которой пел свои песни, он видел перед собой публику, жаждущую ПОРОКА, желающую вкусить этот порок и пропустить этот порок через свое сердце.
— Вы все порочны, — пытался он объяснить это зрителям, — а те кричали, смеялись и плакали от восторга.
— Я научу вас любить! Я преподам вам урок! – он ИСПОВЕДОВАЛСЯ в своих песнях, говорил людям СВОЮ ПРАВДУ, раскрывал им великое таинство любви. И в этом была загадочная самоуверенность актера, которую многие восприняли за высокомерие, но это было особое высокомерие, в котором выражалась покорность судьбе.
Марфу Ивановну потрясло это откровение, этот « молчаливый» разговор со зрителем.
Но тут Агнесса Львовна толкнула ее в бок и удивленно проговорила:
— Вы только послушайте, о чем он говорит??? Игорем себя называет!
— Вас приветствует Игорь Моисеев! – звучал из-за кулис такой родной, такой знакомый голос.
В зале послышался ропот: «Нас разыграли? Это подстава?»
-Не удивляйтесь, — говорил актер. – Сегодня у меня счастливый день. Правда. Перед началом выступления ко мне подошла женщина, которая разгадала мое настоящее имя… Это имя знают немногие, только самые дорогие и близкие мне люди… БОРЯ — ГОРЕ…
Горе всегда ходило за мной по пятам, и тогда я решил отделаться от него, считая, что горе заключается в моем имени. И тогда я решил избавиться от своего имени!!! Но вот сегодня Горе ушло! А имя осталось! Сегодня я счастлив и хочу поделиться с вами своей радостью!
Марфа изумленно воскликнула:
— Это я сказала, что мне почему-то все время хочется называть его Игорем!
— Ну, как вы не понимаете, — возмутилась Агнесса Львовна, — он шутит с вами и с нами по типу того, что во всякой шутке есть доля правды! А вы всему верите, прямо как маленькая! Лет — то вам уже сколько?
— Но мне почему-то все время хочется называть себя Игорем!!! – крикнул со сцены актер и закрутил концертную программу с новым очарованием.
Мужчины, которых было большинство в зале, готовы были выпрыгнуть из кресел, чтобы приветствовать его, но Марфе Ивановне показалось, что все эти мужчины смотрели на на актера томно и нежно, им всем хотелось примерить на себя его любовь!
Она тяжело и грустно вздохнула. По залу блуждал лунный плавающий свет, перебегая с лица на лицо каждого зрителя, подчеркивая фантастичность происходящего на сцене и в зале. А со сцены струился яркий, искрящийся юмор, эфемерная легкость, будто и не люди вовсе пели и танцевали, а эльфы спустились с небес и завораживали, обволакивали своей красотой и теплом, КУПАЛИ зрителей в бесконечной к ним нежности и любви, дарили им свою безудержную радость!
Марфа стала понимать значение и связь слов и действий, молчания и звука, танца и мелодий…
В какой-то момент ей открылся громадный мир, такой знакомый уже и, тем не менее, постоянно углубляющийся до бездонности! Этот мир переселился в нее! И она знала, он будет жить в ней постоянно, даже ночью, во сне!!!
Но вот она снова услышала его голос:
— Где ты? – обращался к залу актер. – Где ты, звездочка моя?
Он побежал к зрителям в зал, а те тянулись к нему руками, прикасались к его одеждам, дарили цветы.
-Сейчас он подойдет к нашему ряду! – испуганно проговорила Марфа.
-Почему вы так думаете? – удивилась Агнесса Львовна и внимательно посмотрела на Марфу, и та отвечала ей потерянным голосом. – Но он сказал, что я его звездочка…
— Да когда же он вам все это сказал??? Когда??? — задохнулась от возмущения Агнесса Львовна.
«Я схожу с ума!» – подумала Марфа. Она стала похожа на маленького, несчастного, замерзшего котенка, который заблудился в чужом подъезде и не знает, куда приткнуться. А навстречу ей бежал артист Борис Моисеев. Он радостно улыбался, словно они договорились встретиться здесь, в зале.
«Мне все это привиделось! – говорила себе Марфа. – Не было ничего!» – она стала смотреть мимо артиста, куда–то в первые ряды, только бы не смотреть в Его обольстительные глаза!!!
Он перестал петь. Звучали одни хоры.
Лунный черный костюм оттенялего бледное лицо, серебристый воздушный плащ с меховой опушкой так изящно обхватывал его тело.
-Я уже где-то видела этот костюм!!! — Марфа вспомнила, что этот костюм ПРИВИДЕЛСЯ ей, когда артист проделал свой изумительный трюк с воздушным поцелуем! — Но тогда мне все это привиделось! А сейчас? Или сейчас мне это все ПРИВИДЕЛОСЬ, или тогда ПРИВИДЕЛОСЬ?
Она запуталась во временных понятиях, перестала ощущать реальность и знала только одно — она столкнулась с огромной, непонятной ей силой, способной прокатиться через нее вулканом, испепелить, швырнуть в другие временные пространства, другие временные измерения, откуда обратной дороги нет!
Марфа Ивановна взглянула на человека, с которым столкнула ее судьба. Она хотела рассмотреть и запомнить его лицо.
Актер стоял на таком сквозняке и холоде, что ей невольно подумалось: «Простудится!»
Она хотела передать ему свою цыганскую шаль, только бы он не замерз! но постеснялась это сделать. Он разгадал ее желание и улыбнулся ей, и прожектора несколько раз осветили ее взволнованное лицо.
Марфа оглянулась на зрительный зал, но весь зал, казалось, смотрел только на нее, и некуда было спрятаться от этих любопытных зрительских глаз!!! Она охнула, закрыла лицо руками, опустила голову, потом взглянула на мужчину, сидевшего рядом и сразу догадалась: «Да он из группы Моисеева!!!»
Мужчина скосил на Марфу глаза и наблюдал происходящее с холодным любопытством!
Фонограмма закончилась. Актер не уходил на сцену и глаза его были такими печальными.
Фонограмму включили снова. Он не пел. Недоумение пробежало по залу. Зрители тревожно переговаривались: «Что он делает? Почему не поет? Что происходит?»
Марфа, скрестив руки на груди, смотрела на актера как на икону, потом спрятала руки под платок, попыталась улыбнуться, но улыбка эта получилась жалкая, вымученная, несчастная, и сразу беспричинный гнев и страх заполонили ее душу.
Теперь они смотрели друг на друга, будто взялись соревноваться, кто кого пересмотрит.
Она бросала ему вызов: «Давай! Смотри! Я не боюсь тебя!» — и он принял этот вызов. И смотрел ей безотрывно в глаза!
На миг Марфе показалось, что это и не он вовсе смотрит ей в глаза, а тот другой, которому она бесконечно доверяла и кого любила, тот другой, из другого времени, из другого мира, смотрит через глаза актера на нее!
Она перестала видеть и слышать, и только ощущала у себя в груди бешеный поток воздуха, который закручивался в вихрь справа налево прямо через сердце. Марфа подумала, что вот это ее душа, и что вот сейчас ее душа выпорхнет из ее тела. А вместе с потоком воздуха в нее ужом вползало что-то холодное, ясно осязаемое, непонятное, а потому вызывающее леденящий ужас. Остатками сознания она хваталась за жизнь, которая, похоже, уходила от нее.
-Господи! – выкрикнула Марфа. – Господи! Да он же Дьявол!
-Что вы сказали? — переспросил мужчина, сидевший рядом.
-Он – нечистая сила! – вымолвила Марфа, и все повторяла про себя забытые бабушкины заклинания: «Изыди, изыди, изыди…»
-Нечистик! — усмехнулся мужчина.
-Что она сказала? – спросил актер.
-Она сказала, что ты Нечистик! Красок с себя не смываешь
–Я нечистик? — актер глянул на Марфу так, что мужчина испугался за непредвиденные последствия, вызванные его словами.
-По-моему, она приняла тебя за Мессию…
-Мессия, — повторила, как во сне Марфа. — Ты сказал МЕССИЯ? – и указала на мужчину рукой, и тот, заглянув в ее бездонные холодные зрачки, вдруг вжался от страха в кресло, в котором сидел, будто она, Марфа, могла сотворить с каждым из них все, что угодно! Все, что взбредет в голову! Взлетит, к примеру, к потолку и сбросит оттуда что ни попадя! Начнет метаться над залом, разобьет вдребезги все их фонарики, лампочки, прожектора, изувечит всю их аппаратуру и станет ХОХОТАТЬ над обезумевшими от страха людьми и размахивать своим цыганским платком!!! Потом подхватит под белы руки Моисеева и унесется вместе с ним прямо к голубой луне, откуда когда-то они оба на этот грешный свет явились!!!
Марфа еще раз посмотрела на актера. Она увидела его взгляд, и этот взгляд, холодный и отчужденный, проплыл у всех над головами, скользнул по лицам людей, но ни на одном не задержался, а остановился где-то в глубине зала.
Грустно и качая головой, будто лаская белого котенка, и как бы за что-то Марфе в отместку, актер произнес: «Нет ее, моей звездочки! Не нашел я ее!»
На сцену он вернулся измученный, словно какой –то вампир отобрал всю его энергию, словно случилось что-то страшное в его жизни, и он никак не может справиться со своей печалью. Но надо было продолжать концерт.
-Ты хочешь спастись? – пел актер. – Но нельзя любить наполовину. Половинчатой любви не бывает!
После исполнения песни он просто стоял на сцене, просто молчал. И зрители молчали, притихшие и взволнованные и такая необыкновенная тишина опутала зал.
Но вот кто-то закричал: « Голубую луну!!! Голубую луну!!!». Девицы размахивали руками и свистели от восторга. Мужчины повскакивали с мест.
Актер снова стал сказочно обольстительным, но смотрел на всех так, будто осуждал за желание окунуться в порок, за желание увидеть его, гея, во всей красе.
— Хотите голубую луну? – спросил тоном вроде этого:
« Ах, вы хотите порока, сладострастия, безумия голубых ночей??? Ну, нате вам! Получайте!!!» – медленно расстегнув рубашку, повел плечами так, что вызвал бурю восторга у мужчин и женщин, и те подбегали к сцене и дарили ему цветы…
Он пел, а все танцевали и пели вместе с ним, и голос его уносился куда-то в поднебесье, и потом возвращался обратно, будоража умы и фантазию зрителей…
После «Луны» актер решил свернуть концерт и, пошутив, что ему негде ночевать, спросил, кто может пригласить его к себе на ночлег. Зал замолчал. Стало холодно. Каждый спрятался в свою скорлупу. Каждый, кто только что кричал и плакал от восторга, осудил актера за его шутку.
Теперь на него смотрели не зрители. Это были НАБЛЮДАТЕЛИ, которые чувствовали свое превосходство над актером, любили и лелеяли свое превосходство.
Марфа подумала о том, каково ему сейчас стоять одному на сцене под обстрелом осуждающих, жестоких глаз. Она предложила всем поднять руки за его творчество.
— Он ведь играет с нами! Это ведь просто игра! Он хочет сказать: «Вот я вам пел, и если я вам понравился, то поднимите руки!»
Мужчина, сидевший рядом с Марфой, усмехнулся и спросил: «Значит, надо поднять руки тем, кому он понравился?»
— Кому понравилось его творчество!
-Но он вас не в поход приглашает!
-Ну, как вы не понимаете, — разволновалась Марфа. – все, что он делает на сцене, называется психологическими играми.
-Так вы психолог!
-Нет. Я не психолог.
-А кто вы? Кем вы работаете?
-Я замдиректора.
-О! Кого наш Бориска себе в звезды выбирает! Послушайте, если вам так хочется поднять руку, поднимите руку! Кто вам мешает?
-Ну, как это? Я все-таки женщина!
-Ага! – не унимался мужчина, — секрет в том, а что люди подумают? Но вы хоть рукой ему помашите, он так для вас здесь всех старался!
Она подняла руку и помахала артисту рукой. И он тоже помахал ей рукой.
Весь зал обернулся и уставился на Марфу. Она хотела опустить руку, но не смогла этого сделать, рука не опускалась.
-Это ужасно, это ужасно! — повторяла она.
-Что ужасно? – спросил мужчина.
-Я не могу опустить руку! Она как будто к нему приклеилась!
Марфа внезапно ощутила вселенскую печаль и слезы бисером покатились по ее щекам.
-Как магнитом? – переспросил мужчина.
-Да.
-Связь! — оторопел он. – Скажите, вы где-нибудь, когда-нибудь встречались с Борисом? Вы о чем-нибудь с ним разговаривали?
Марфа ощутила в вопросе угрозу, направленную в адрес артиста и забеспокоилась, запереживала за него, и снова вселенская печаль обожгла ей душу.
-Нет. Я вижу его впервые. Я здесь случайно.
А актер обратился к залу: «Прошу еще раз поднять руку того человека, который только что это сделал!»
Весь зал обернулся и уставился на Марфу.
Марфа прижала руку к сердцу и заплакала.
Актер долго всматривался в зал, а потом предложил директору машиностроительного завода:
— Дмитрий Васильевич, вы пригласили меня на юбилей? Пригласите меня к себе ночевать. Я буду хорошей девочкой. Тонкой-тонкой, картонной девочкой!
Зал взорвался от хохота. Все сразу уставились на директора завода, заподозрив того в неладном.
А с первых рядов министры погрозили Моисееву пальчиками: « Бо-о-о-рис! Начальники таких шуток не по-ни-ма-ют!»
Зрители не могли угомониться от хохота…
Актер встал ко всем спиной, показав таким образом, что концерт окончен, и он не желает больше работать, потом подарил все свои цветы ведущей концерта. Назвал ее самой красивой из всех женщин, которых он когда-либо знал и ушел со сцены. Напрасно зрители скандировали: «Бо-ря! Бо-ря!». Напрасно кричали :»Бис!!! Бис!!!»- на сцену он так и не вышел.
После концерта Марфа на банкет не осталась, — посчитала, что и без того на сегодняшний день ей удовольствий достаточно! Она выбежала из Дворца Машиностроителей, остановила такси, а когда приехала домой, позвонила своему просто другу-Юрику, сказала, что хочет пить, курить и плакать, а на улице холодно и некому сходить за сигаретами.
Юрик послушно принес сигареты.
Разбавив спирт один к одному водой, они решили выпить «по чуть-чуть» и «побазарить» о том о сем.
Марфе впервые в жизни захотелось напиться и забыть о том, что с ней приключилось.
Приняв по «стопарику», они стали громко разговаривать и смеяться без умолку. Но тут раздался телефонный звонок.
— Алло! – сказала Марфа и услышала знакомый до боли голос.
-Здравствуйте! Борис Моисеев!
-Кто??? – почему-то вдруг не поверила Марфа.
Подождав, пока она отойдет от «шока», он сказал:
-Это тот самый Борис, который Игорь, — и поспешно добавил – Моисеев.
-А!!! – сказала Марфа, испытав вдруг жуткую обиду за то, что с ней произошло на концерте, когда она крестилась и повторяла про себя: «Изыди, изыди,изыди…». – Это вы, тот самый Борис, который Игорь, который… — ее голос показался ей самой до неузнаваемости противным.
На другом конце провода повисла тишина.
-Алло, — дунула она в трубку, — почему же вы молчите?
И вдруг поняла — ему совершенно нечего сказать ей, а еще она подумала, что это кто-то разыгрывает ее.
-Да, кто там звонит? – тоном заступника рявкнул Юрик. – Пошли ты его ко всем чертям!
Он по-прежнему молчал. И так в молчании прошла минута-две? Марфе показалось, что прошла целая вечность.
— Придурок какой-то звонит! – рявкнула она в тон Юрику. – Хватит придуриваться, кто это?
И вдруг услышала голос не то раненого зверя, не то самого Дьявола:
-Я приду…????
Она вздрогнула. Ей показалось, он смеялся над ней, над собой, над всем светом и швырял свой смех куда-то в преисподнюю. В мыслях у Марфы прокрутились какие-то слова из его песен о том, что он войдет в ее сны, и она уже никогда, никогда не забудет о нем!
-Ну и приходи! Приходи! – закричала она ведьмарским голосом. – Если знаешь номер телефона, значит, знаешь и адрес! Приходи! Я жду тебя! — она швырнула трубку и опустилась на стул.
-Кто это был? – спросил Юрик.
-Не знаю! Никто! – ответила Марфа. – Чувствуешь, слово-то какое? Никто!
-Ну что ты злишься? – спросил Юрик.
А она вдруг закричала: «Не хочу! Не хочу ничего слышать!!!»
Снова раздался звонок. Марфа схватила трубку. Звонила соседка.
-Что у тебя там за шум? Случилось что-то?
-Случилось. Сегодня я получила зарплату и стресс. – Марфа улыбнулась, вспомнив слова Моисеева о том, что стрессы она получает, как зарплату.
-Да что с тобой происходит???
-Ничего. Я полюбила.
-И кого же?
-Игоря. Ой, нет, Бориса Моисеева.
-Вот, дура!
-А почему бы нет??? Почему нельзя???
-Да пошла ты к черту! — рассердилась соседка и бросила трубку.
А Марфа вдруг принялась хохотать и хохотала без умолку.
-Ну, ты, Марфа, у нас дальтоник, — сказал Юрик. — Надо же, а я сразу не заприметил.
Он стал убирать со стола и мыть посуду.
-Лучше пить «по чуть-чуть» кофе. Здоровее будет.
-Я не пью кофе,– ответила Марфа. – Предпочитаю молоко.
Она уже не смеялась, а смотрела в окно, куда-то на голубую луну.
Но вот в подъезд примчалась чья-то разудалая, веселая компания. И эта компания поднималась с площадки на площадку, разыскивая чью-то квартиру.
Услышав знакомый голос, Марфа запричитала: «Это Моисеев, Моисеев пришел!»
-Что, Моисей пустился с небес? – спросил Юрик.
-Ты не понимаешь? – сказала она. – Ты не понимаешь!
Юрик замолчал и уставился на дверь. А за дверью происходило вот что: кто-то взбежал с седьмого этажа на восьмой со словами:
-Ну, где же, наконец, эта квартира? А! Вот она! 138!, — на цифре 8 голос вдруг осекся, и как-то жалобно и грустно, будто лаская белого котенка, произнес — Нет нигде этой квартиры. Не нашел я ее.
А рядом чей-то веселый женский голос подсказывал, что между 138 и 136 квартирами есть та квартира, которую они ищут.
-Квартира без номера? — с мистическим ужасом произнес знакомый Марфе голос.
-Боже, — прошептала она, — без номера — это моя квартира!!!- она испуганно посмотрела на Юрика, потом на дверь.
А там, за дверью, стоял человек, который ворвался в ее жизнь и разместился в ее сердце, как послеоперационный шов, от которого все болит, и без которого уже НИКАК НЕЛЬЗЯ.
-Вот она, квартира без номера! Женщина без адреса! — с театральным пафосом произнес этот человек.
Марфа смотрела на дверь в ожидании, что будет дальше, но он не позвонил в дверь, и она дверь не открыла.
-Ну и что это будет, если мы войдем?
-Шли и зашли на «огонек»! — засмеялась какая-то девушка, мол, что тут такого, почему бы и не зайти?
-Думаю, если ты войдешь, это будет ЧТО-ТО! – ответил мужчина. — Что ты творишь??? — в его голосе прозвучали нотки зависти и злости.
За дверью повисла тишина. Все ожидали, как поступит ОН. А он вдруг сорвался с места и побежал вниз по лестнице, а вслед за ним побежал и мужчина. И только девушка крикнула им вслед: » Э, а лифт?» — напевая какую-то веселую песенку, эта девушка вошла в лифт и поехала на первый этаж.
— «Я любовь свою оставил у порога…» — сказал Юрик.
-А иди ты, Юрик, домой.- ответила Марфа. — Поздно уже.
-Можно я у тебя посплю? Я за рулем, как теперь вести машину?
— Только, чур, не приставать! А то драться буду!
-Хорошо, хорошо, — ответил Юрик и тут же попытался поприставать к Марфе, но она уже стояла со сковородкой в руках: «Щас как тресну по балде сковородкой! Пошел вон!»
Юрик отлично знал эту белую ворону, этот синий чулок, эту эгоистку, которая никого не любит и не умеет любить, и не хочет никого любить, а все время ждет кого-то, кого и сама не знает. Он послушно пошел в другую комнату. Лег и уснул.
В эту ночь Марфе Ивановне приснился Борис Моисеев. Он вошел в ее сон, вошел в ее мозг, в ее сознание, в ее кровь, в ее плоть. Он не прикасался к ней и только взглядом ласкал ее, жалел ее, любил ее. И она пропускала его ласки через свое сердце и возвращала ему обратно. А глаза его говорили: «Помни меня…»
Утром в спальню к Марфеньке постучался Юрик.
-Я уже трезвый! — ообщил он.
-Зато я на всю жизнь пьяна!- ответила Марфа.
-Как же ты будешь жить теперь, такая пьяная? — спросил огорченно Юрик и поплелся к себе домой.
Марфа стала для городка коронным номером.
-Вон звезда Моисеева пошла! — говорили про нее незнакомые люди. Они весело смеялись, а иногда обступали ее плотным кольцом и смотрели как-то гаденько и пошло. А она говорила им, как говорят случайно привязавшимся по дороге собакам и кошкам: «Где??? Где Звезда???» — и они отходили от нее, пристыженные, что так обознались, или улюлюкали вслед: «Николаев за ночь Дедом Морозом пятнадцать тыщ баксов берет! А ты Моисееву сколько заплатила???»
-Ты становишься знаменитостью! — пошутил как-то Юрик и почему-то спросил — Скажи, я тогда напился до чертиков, или он все-таки приходил?
— А был ли мальчик? — ответила она вопросом на вопрос.
-Разве он мальчик? — возразил Юрик. — Он девочка.
-Ах, отстань ты от меня, Юрик! — попросила Марфа.
Она все чаще стала задумываться над своей жизнью, стала добрее, стала замечать и видеть все, что происходит вокруг: закаты, рассветы, снег, деревья, небо, людей…
Ее все удивляло и радовало!!!
А однажды она пошла в музыкальный киоск и купила там кассету с записями песен Бориса Моисеева. Она хотела понять, с каким явлением в своей жизни столкнулась, хотела понять, кто он этот человек, заставивший ее жить по-другому, по-новому!
Увидев на кассете его фотографию, Марфа удивленно воскликнула:
— Совсем не похож на себя Игорь Моисеев!
Продавщица рассмеялась.
-Почему вы смеетесь? — спросила Марфа.
-Вы сказали: » Совсем не похож на себя Игорь Моисеев!
-А разве это смешно?
-Так ведь он Борис! — ответила продавщица.
Дома Марфа включила магнитофон, подошла к окну.
-Надо просто слушать, просто смотреть и радоваться и получать от этого удовольствие, — вспомнила она его слова…
За окном шел снег. Снег скользил по стеклу, кружился и падал большими белыми хлопьями на землю. А по этому белому снегу спешили куда-то в свое завтра люди, и каждый жил в ожидании рождественских праздников. «Научи меня любить», — пел знакомый, казавшийся родным, голос, который звучал, как послание Марфеньке от любимого человека, композитора и исполнителя песен — Бориса Моисеева.

Добавить комментарий