О РОДИНЕ
Луна с прищуром василиска, прожектор узкой полосой.
Кто знает, далеко ли, близко, стоит костлявая с косой.
Летят пилоты в беловодье, заржавлен и отброшен щит;
идёт направо − песнь заводит, налево батьку материт.
Заучка из совковой школы, тунгус, немного славянин…
О, Русь, жена моя! До боли я твой Эдип, твой верный сын.
Дай отдохнуть от вечной скачки, но не забыться и заснуть,
прибереги свои подачки, умру и сам я как-нибудь.
РАЗЛУКА
Ржа и плевелы губили всходы
злак рождался мелок и безост
Ешь лишь черствый хлеб и пей лишь воду
что теперь молитва строгий пост
Страшно жить на белом свете братцы
Был бы я садовник и пастух
почему так трудно расставаться
и чего взалкал сегодня дух?
ЭЙ МОРЯК
эй моряк простуженные губы
ты так нежен только руки грубы
чем же затуманен этот взгляд
повторяешь отче отче авва
сушишь на корме скупой наряд
торжествует ли в миру лукавый
и народ в Сионе перебит?
что ты гонишь как извозчик Савл
Петр Петр ты слишком долго плавал
я тебя успела позабыть
НА ДНЕ ОЗЁР
На дне озер таится нечисть,
врастают сети в прелый ил.
И лодку не спасешь от течи,
хотя не раз ее смолил.
На берегу листая книгу
не продвигаешься вперед.
Дано весь век тянуться мигу,
И в плавнях кто-то страшый ждёт.
Но те еще темней и строже,
кто жить у этих вод привык;
кому, как бритва, след на коже
оставил мыслящий тростник.
K.S.
Давай играть в ту самую игру −
по кругу повторяя «я не вру».
Вот пепельница и бакарди с колой.
(Дай опереться о твоё плечо)
О чём молчала Вика и о чём
молчал Денис, глаза потупив долу?
Избавь нас, боже, от иных утех:
Политика скучней, чем свальный грех
(И руки брадобрея знают меру…)
Прекрасна чушь, прекрасны бренд и бред
и по фигуре скроен твой жилет
скрытоносимый − просто по Гомеру.
Ты вылетишь на пакистанских в ночь,
в которой полумесяц желт и тощ,
и красный крест не кажет детский пальчик.
Прекрасен наш союз, добра родня.
И мне легко: тебя, а не меня
так верно любит долговязый мальчик.
CТИХИ С ЦИТАТАМИ
Вот женщина, которая дана
продолжить род, она же сатана,
она же хлеб, что дал Господь нам в пищу.
а мы всё ропщем, ищем.
И нам остановиться не дано.
Так тонешь − и надеешься на дно,
но ускользает зыбкая опора,
евангелие, тора.
Пустыня, перепутье, серафим
и тело женщины (что делать с ним?)
лежит перед тобою монолитом.
Три ипостаси, хлорка, известь, йод…
подкрашен охрой искажённый рот,
страдает целлюлитом.
Муж да прилепится к своей жене,
пусть варятся на медленном огне −
и Вавилон оставит наши души.
Откроешь книгу, выйдешь в звездный сад,
закуришь и оглянешься назад,
А Карфаген-то, глянь, уже разрушен.
*
Однажды переплавится руда,
нас ждет не смерть, а новая среда.
Пристало ли качаться влево-вправо
нам, из такого трепетного сплава?
СТИХИ НА БЛАНКЕ ПРОПИСКИ
Вечер. Юрген спешит покинуть свое бюро
и выезжает из порта через Сан-Паули в сторону дома,
как он привык каждый день. На работе лежат счета;
в эти минуты на мониторе гаснет screensaver…
Юрген тратит почти полчаса на поиск парковки
и оставляет машину на улице полевых родников.
Сразу проходит на кухню забросить в духовку пиццу
(и добавляет, подумав, пару пластиков сыра.)
Юрген снимает рубашку, садится с ногами в кресло,
щелкает пультом и попадает на новости спорта,
переключает на «Симпсонов», снова идет на кухню.
К ужину можно позволить глоток сухого вина.
Юрген садится за клавиши, пробует вспомнить рондо…
думает о родителях и набирает номер.
«Мама, как там у вас на Эльбе, не затопило,
правда ли, в Ведель можно добраться только на лодке?
Да, я скучаю по вам…» И мама вздыхает в трубку.
Юрген уносит посуду и принимает душ.
Быстро темнеет. Юрген на старом велосипеде
едет по парку, берегом отводного канала,
через восточный квартал и красные фонари;
ставит велосипед у дорожного знака, идет пешком,
входит по ржавой железной лестнице в маленький клуб,
платит за вход и напиток, сдает свой плащ в гардероб.
Теплая водка с каким-то соком, после второй
можно пойти на танцпол, но там еще как-то пусто.
Лучше small tаlk о публике и чаевых с барменом.
Да, все начнется по-настоящему после часа.
Рядом садятся двое и начинают флирт.
Юрген танцует где-то до трех и уходит. Ночь.
В воздухе вкус металла, влага близкого моря.
Шпили церквей тают вверху в непрозрачной дымке.
Юрген вдруг понимает, что все стало тихо.
Ветер доносит запах солода из пивоварен в Хольстене;
запахи порта, кофе и пряностей, мокрого дерева,
сколько их можно теперь почувствовать и узнать…
Юрген берет свой велосипед и едет к заливу,
десять минут стоит у воды, включает мобильный
и отправляет короткую новость другу в Берлин.
Едет обратно в город. Сворачивает в Сан-Паули,
снова идет пешком. Социальный район, пять утра.
Юрген выходит на крышу дома самоубийц.
«Мне уже двадцать девять, было вполне достаточно»;
делает шаг − и земля приближается на секунду −
но начинает медленно удаляться… Становится меньше.
Юрген…. Юрген ешё с трудом различает внизу
порт с кораблями, город, улицу полевых родников,
кошку в окне соседа, парковку, почту и магазин.
ПОРА ПРЕКРАЩАТЬ
Пора прекращать глушить кофе,
перекусывать на ходу в фастфудах,
мотаться между двумя городами,
не такими близкими, как на карте,
тратить деньги;
просыпаться в чужой постели −
и искать по квартире джинсы,
заскакивать на последний поезд,
когда в подземке гулко и сыро,
пить без закуски;
носить рубашку с воротничком,
забывшем о стирке, не чистить зубы,
вовремя не стирать с одежды сперму,
ведь присыхает… к тому же запах,
отвратительно;
забывать обещания, терять адреса,
записные книжки, заметки, выписки,
учебные планы, тетради с лекциями,
часы, ручки, карандаши, пароли
для интернета;
убивать в зародыше чувства
(почему нас любят другие…)
просто не подходить к телефону,
что, конечно, мелко и стыдно,
но никак иначе…