РОГ ДИОНИСА
Орест Иванович Поплавский, профессор-зоолог, совсем еще недавно заведующий кафедрой орнитологии одного из столичных вузов, а ныне заслуженный пенсионер, сидел на скамеечке на берегу Лебяжьего озера и наслаждался покоем и тишиной. День был погожий, не слишком жаркий и почти безветренный. Орест Иванович поэтому скинул пуловер домашней вязки, который его заставила надеть жена и, прикрыв глаза темными очками, грелся на солнце, даже подумывая над тем, чтобы позагорать по-настоящему.
Оресту Ивановичу этой зимой исполнилось шестьдесят лет и, несомненно, он никогда бы не покинул своей кафедры и своих студентов, но пришла беда, откуда не ждали. Профессор Поплавский наконец-то исполнил свою давнюю заветную мечту, смог поехать в Африку, побывал в национальных парках Серенгети и Цаво, проделал массу важнейшей работы и по возвращении в Москву собирался засесть за монументальную книгу об особенностях поведения африканских птиц из семейств Estrildidae и Proceinae, но внезапно попал в больницу. То ли перемены климата так подорвали до сих пор прекрасное здоровье Ореста Ивановича, то ли сказалось многолетнее курение, но в больнице поставили диагноз «обширный инфаркт миокарда», и профессор Поплавский впервые в жизни узнал, что такое болеть по-настоящему. Он провел в больнице почти три месяца и вышел из нее без всякой радости, снабженный целой кучей предписаний и запретов, которые начисто лишали его возможности работать так, как он привык, да что там работать – жить по-человечески. Неумолимая медицина нашла себе верного союзника в лице жены профессора Елены Григорьевны, и профессор Поплавский волей-неволей покорился. Особенно тяжело ему было уходить на пенсию, и даже на редкость трогательные и теплые проводы, которые устроили ему коллеги и ученики, только усилили тоску Ореста Ивановича. Временами он даже жалел, что не умер в больнице – тогда бы ему не пришлось угасать в четырех стенах своей квартиры, сожалея о той огромной работе, которая, как ему думалось, уже никогда не будет завершена.
Но время шло, и Орест Иванович привыкал к новой жизни. Врачи и Елена Григорьевна разрешили ему понемногу работать, и в доме Поплавских к исходу весны вновь появились ученики профессора, будущие диссертанты, студенты, зазвучали мудреные латинские термины и случались споры. Орест Иванович понемногу оживал и даже порой прикрикивал на жену, считая, что она слишком уж строго следит за соблюдением режима. Пришел день, и профессор Поплавский смог вернуться к своей монографии об африканских ткачиках, но работа не шла – для вдохновения Оресту Ивановичу не хватало крепкого черного кофе и табаку. А по ночам… По ночам Орест Иванович думал. И почти всегда его раздумья были самого невеселого свойства. Да и могут ли быть веселыми размышления человека, который вдруг обнаружил, что самые активные, самые творческие и самые шальные годы жизни уже позади, а впереди – врачи, лекарства, немощь и рабская зависимость ума от дряхлеющего больного тела!
Прошла холодная и слякотная московская весна, наступило лето. Елена Григорьевна уже не раз ездила на Лебяжье озеро, где у Поплавских была дача. Как только установилась теплая погода, она предложила мужу поехать на природу, отдохнуть от города. Квартиру оставили под присмотром сестры Елены Григорьевны Зои, и для Ореста Ивановича начался дачный сезон.
Итак, профессор Поплавский сидел на скамейке неподалеку от своей дачи и смотрел на Лебяжье озеро. Отправляясь погулять, он захватил с собой свои дневники, но работать ему не хотелось, тем более что жена звонила ему через каждые пятнадцать минут и спрашивала, все ли в порядке. Почему-то с утра Ореста Ивановича беспокоила мысль о дочери. Незадолго до отъезда Ира заходила к ним домой, и по ее виду профессор понял, что дела у дочери идут не очень хорошо. Звонить по телефону смысла не имело – в телефонных разговорах у Ирины все всегда было кульно, и голос у нее звучал бодро, так что почувствовать фальшь Поплавский не мог. Вчера Орест Иванович заметил, что жена тайком от него плакала, и еще, она весь вечер старательно уходила от разговора о дочери. Естественно, что Орест Иванович так и не узнал, что происходит…
— Доброго здоровечка, Орест Иванович! – раздалось над его ухом.
Профессор повернулся на голос и увидел Петровича, поселкового почтальона. Старики пожали друг другу руки, начали расспрашивать о здоровье.
— Нет здоровья, — вздохнул Поплавский. – Было, и не стало.
— Вот ты человек умственного труда, Орест Иванович, — начал Петрович, приставив свой велосипед к торцу скамьи и усаживаясь рядом с профессором, — много знаешь, книг уйму прочитал. А вот я думаю – и куда вы, ученые, смотрите? Ракеты в космос посылаем, атомную энергию, можно сказать, приручили, всяких машин умных напридумывали, канпутеров разных – не счесть! А такую бяку как старость, победить не можем. Живет, значицца, человек, живет себе, а потом – бряк! – и на два метра под землю, на постоянное место жительства. И ведь обидно как, один восемьдесят лет проживет, и все как огурчик, а другому едва пятьдесят, и на тебе – болезни уж тут как тут.
— Это ты, Петрович, верно заметил, — сказал Поплавский. – Старость вещь неприятная.
— Не можем мы, сталбыть, со старостью-то бороться, — вздохнул Петрович. – Но может, они нам помогут?
— «Они» — это кто? – не понял Орест Иванович.
— Ну эти, из космосу которые, — Петрович показал обкуренным узловатым пальцем в небо.
— Э, долго придется ждать! – засмеялся профессор. – Наука до сих пор не располагает данными, что где-то в космосе есть жизнь, тем более разумная.
— Прям уж, все она знает, твоя наука! – съехидничал Петрович.- А в космосе все равно кто-то живет и к нам прилетает. Вчера вечером я сам ихнюю тарелку видал.
— Ну! И где ты ее видал?
— В аккурат над озером, — Петрович полез в карман за папиросами, спохватился, что профессору курить нельзя, и махнул рукой. – Ходил я вчера к своей куме в баню. Попарился, значит, посидели мы, почаевничали, покалякали о том, о сем. Вышел я от кумы, так уже стемнело. Ну и пошел я домой берегом, так мне ближе. Тихо было так, только лягвы квакали. Иду я, иду и вдруг вижу: над озером прямо вроде как столб белого света. Я в армии в ПВО служил, видел как зенитный прожектор светит – ну то же самое! Я встал и стою, смотрю, что за диво такое. А этот самый столб постоял минутку на месте, а потом заплясал, ходуном заходил. Чисто тебе иллюминация. Я глаза поднял и вижу – над озером в небе какая-то штука висит.
— Ну и что было дальше? – спросил Орест Иванович, улыбаясь.
— А ничего, — с досадой сказал Петрович. – Свет погас, и темно так стало, ничего не разглядишь. Силился я чего-нибудь увидеть, да все напрасно, штука эта делась куда-то. Только ты не думай, Орест Иванович, я пьяный не был. Я после бани больше одной рюмочки не пью, с нее не привидится.
— Да верю я тебе, Петрович, верю. Честно сказать, я в Африке сам видел что-то похожее на то, что ты описал. Но только я думаю, не инопланетяне это, а что-то другое.
— Другое?
— Другое, — подтвердил Поплавский. – Атмосферное электричество, например.
— А я верю, что это разум оттуда, из космосу, и они неспроста к нам сюда прилетают. Смотрят, как бы не натворили мы чего плохого, хотя… — Петрович встал, взялся за велосипед. – Ты бы зашел на огонек как-нибудь, Орест Иванович. Соседи все-таки. Ты человек ученый, с тобой поговорить всегда в радость. Моя баба там тебе травки хорошие для сердца приготовила, возьмешь заодно. А то хозяйку свою захвати, женщинам тоже поболтать свойственно.
— Спасибо, Петрович, обязательно зайду, — Орест Иванович улыбнулся. – Ты, говорят, по лекарственным настойкам мастер.
— Налью! – твердо пообещал Петрович. – От пятидесяти граммов вреда не будет, даже врачи советуют. Ну, бывай здоров, а мне еще почту по селу развозить…
-«Счастливый мужик, — с тоской подумал Поплавский, глядя вслед почтальону, весело катящему по пыльной деревенской дороге на своем старом «Скифе», — ему под семьдесят, а он в баню ходит, курит и колесит на велосипеде! И чего я в науку пошел? Жил бы в деревне, на свежем воздухе, работал бы руками, может, меня бы и не скрутило…»
За спиной Ореста Ивановича внезапно раздался какой-то громкий непонятный писк, будто кто-то дунул в детский жестяной свисток. Профессор обернулся и увидел на стволе березы нечто очень странное.
Удивительный предмет в первую секунду показался ему козлиным рогом, который какой-то шутник смеха ради приклеил к дереву, но миг спустя пораженный Поплавский понял, что видит перед собой живое существо. Никогда в жизни он не видел ничего подобного, более того он мог поклясться, что ни в одной книге по зоологии нет даже упоминания о таком странном животном. Неведомое создание имело около тридцати сантиметров в длину: его тело, имеющее, как уже заметил профессор, форму рога, плавно изгибалось концами вверх и причудливо окрашено в самые разные цвета, от черного, до лимонно-желтого, причем расцветка все время менялась, как у хамелеона. Существо имело три пары конечностей, похожих на лапки насекомого, но заканчивались они не когтями и не клешнями, а крохотными пальцами, каждый из которых имел круглую присоску. С острого конца рога свешивался длинный гладкий жгут, примерно равный по длине остальному телу существа. Жгут был очень подвижный – создание то выпрямляло его, то сворачивало кольцом. Но больше всего потрясла Ореста Ивановича голова создания, которую оно легко втягивало внутрь тупого конца рога, словно черепаха, и которая странным образом напоминала голову человека. Особенно впечатляли два больших темных глаза, направленных бинокулярно вперед, а не расположенных по бокам головы: когда Орест Иванович, решившись, шагнул к дереву, чтобы получше посмотреть удивительную зверушку, странное животное вытянуло шею и снова пискнуло, при этом его глаза так осмысленно посмотрели на Поплавского, что профессору стало не по себе. До сих пор Орест Иванович считал, что самым «человеческим» взглядом в мире животных обладают высшие приматы, да еще может быть осьминоги, но теперь он понял, что это не так. Глаза животного явно следили за действиями профессора, время от времени совсем по-дружески ему подмигивая.
— «Это не насекомое, — лихорадочно думал Поплавский, рассматривая создание. – Внешние покровы явно роговые, а не хитиновые. А голова, боже мой, голова! Это совершенно новый подкласс. Или даже класс. Или… Нет, это невозможно! Нужно поймать его во что бы то ни стало!»
Осторожно подкравшись к березе, Орест Иванович медленно, чтобы не спугнуть животное, протянул к нему руку. Существо с любопытством следило за движениями человека, совершенно не выказывая тревоги или агрессии, и лишь время от времени издавало мелодичное попискивание, похожее на стрекотание сверчка.
Орест Иванович осторожно коснулся спинки существа. Поверхность рога была шероховатой и сухой на ощупь. И тут животное внезапно опутало пальцы профессора своим хвостом жгутиком и быстро-быстро заморгало. Тогда Орест Иванович, решившись, взял свою находку двумя пальцами поперек туловища и попытался оторвать существо от березы. И вот тут странное животное молниеносно втянуло голову, конечности и жгутик внутрь рога. Профессор от неожиданности чуть не выронил его из рук.
От волнения у Ореста Ивановича пересохло во рту и начало ощутимо покалывать в груди. Он больше не сомневался, что совершил величайшее открытие в современной зоологии. Завернув драгоценный рог в носовой платок, профессор поспешил домой, чтобы показать жене находку и побыстрее заняться удивительным созданием.
Елены Григорьевны на даче не было. Профессор отпер дверь своим ключом, прошел в гостиную, выложил рог из кармана на стол и водрузил рядом свой ноутбук. Пока компьютер загружался, Орест Иванович сбегал в сарай, где, как он помнил, была большая клетка для цыплят. Клетка нашлась сразу, и профессор, вернувшись в гостиную, тут же поместил загадочный рог в клетку, а сам немедленно уселся составлять описание. Существо тем временем высунуло голову из рога, осмотрелось и совершило по клетке небольшую прогулку, помахивая жгутиком. Профессор смотрел на него ошалелым взглядом и тут услышал, как открывают входную дверь.
Елене Григорьевне странное животное совсем не понравилось: она не была зоологом и потому не испытывала никакого интереса к животным, кроме кошек. Находка мужа показалась ей довольно противной на вид, но она не стала об этом говорить, чтобы не расстраивать супруга. К тому же Елене Григорьевне было совсем не до неизвестных науке животных, буквально минуту назад она говорила с дочерью по мобильнику, и новости ее совершенно не порадовали.
— Подумай, Ленусик, ведь это абсолютно новый класс, — захлебываясь от переполнявших его чувств, говорил Орест Иванович. – Я уже придумал ему название Cornidomorpha! Нужно позвонить Ройтману и пригласить его сюда, пусть посмотрит на эту прелесть. Такое открытие, такое открытие!
Существо в клетке издало мелодичный писк и моргнуло. Орест Иванович рассмеялся, перевел восторженный взгляд на жену и внезапно понял, что ей совершенно безразличен этот маленький уродец.
— Ленусик, ты нездорова? – спросил он.
— Я говорила с Ирой, — Елена Григорьевна все-таки рискнула все рассказать мужу. – Она собирается приехать сегодня вечером.
— Чудесно, наконец-то мы соберемся всей семьей.
— Ира собирается приехать не одна.
— Так-так, — произнес профессор. – Старый или новый?
— Новый, и опять фирмач… Только ты не волнуйся, пожалуйста, тебе нельзя волноваться.
— Ты знаешь мое мнение, — профессор сел в плетеное кресло. – Ира уже не ребенок и может жить так, как ей хочется. И потом, почему ты думаешь, что история повторится? Мы ведь не знаем, что он за человек.
— Мне про этого Олега Дарья Николаевна рассказывала, он у них в институте одно время работал, — сказала Елена Григорьевна. – Несколько лет назад в бизнес подался и вроде как преуспел. Но он совсем не тот человек, который нужен нашей Ире. Ну да ладно, поживем-увидим. Что приготовить на вечер?
— На твое усмотрение, родная, — Орест Иванович буквально не сводил глаз с расхаживающего по клетке «рогообразного». – Сегодня у нас есть повод устроить маленький семейный пир…
**********
Единственная дочь Поплавских Ирина, красивая двадцатипятилетняя шатенка с кукольным лицом и всегда удивленными голубыми глазами своими романами попортила родителям немало крови. Ее любовные разочарования переживала вся семья, хотя Оресту Ивановичу поведение дочери иногда начинало напоминать бразильские мыльные сериалы. У него было свое мнение относительно личной жизни дочери: он считал, что Ирина («моя Ириска», как он ее называл) выбирает себе женихов не из своего круга и непонятно по каким критериям, оттого и страдает.
— Ты ведешь себя как самка турухтана, — однажды в сердцах заявил он дочери, — только птица так может реагировать на внешние данные самца! Все твои женихи, вместе взятые, тебя не стоят, уж поверь мне. Давно пора найти хорошего серьезного мужчину с головой на плечах и с серьезной целью в жизни, такого, у которого мысли идут немного дальше автомобилей, денег и футбола. Почему ты перестала встречаться с Владиком Русавиным? Замечательный парень, умница, уже кандидатскую защитил, скромный, воспитанный. О таком зяте только мечтать можно.
Ирина ревела на плече отца, во всем с ним соглашалась («Папочка, ты прав, дура я полная!»), но проходило какое-то время, и история повторялась. Вот и в этот раз, увидев как у ворот дачи остановилась новенькая «Тойота-Авенсис», и Ирина вышла из нее в сопровождении рослого круглолицего коротко стриженного парня с литыми мускулами и в дорогом летнем костюме, Орест Иванович с тоской подумал, что все его беседы с дочерью были бесполезной тратой времени.
Олег (так звали молодого человека) сразу повел себя так, будто уже много лет знаком с профессором и его женой, и это почему-то было неприятно Оресту Ивановичу. Во всем поведении Олега была та особенная уверенность в себе, которая почти граничит с хамством и очень болезненно действует на интеллигентных людей. За столом Олег говорил почти без умолку.
— Ты, Орест Иванович, ученый, — вещал он, накладывая себе раз за разом фирменный орехово-свекольный салат Елены Григорьевны, — человек науки, как говорится. А я вот человек дела. Но мы с тобой все равно похожи, что ни говори.
— В самом деле? – рассеяно спросил профессор.
— Точно. И у тебя и у меня есть инстинкт ловца. Ты ловишь птиц, жучков там, паучков разных, а я ловлю клиента. Как щуку на живца, ага. У нас ведь как – чуть зевнул, и твой жирный кусок другой утянул из-под носа. А в наше время хочешь жить, умей взять свое.
— А вы, юноша, чем собственно занимаетесь? – спросил Орест Иванович.
— У Олега свой автосалон, — ответила за приятеля Ирина. – Очень хороший бизнес.
— Я плохо разбираюсь в бизнесе, — сказал профессор. – Не моя это стихия, хоть Олег… не знаю, как по отчеству и говорит, что мы с ним похожи.
— Да, интеллигенция у нас теперь в загоне, — сказал Олег с улыбкой. – Заставь сейчас кого за грошовую зарплату работать. Вот у тебя, Орест Иванович, сколько оклад?
— Вообще-то я на пенсии сейчас. А в чем собственно…
— Ну какая у тебя пенсия? – не унимался Олег. – Рублей десять-двенадцать? Круто. Стоило за нее всю жизнь учиться. А я эти десять-двенадцать рубликов за час делаю, пальцем не шевельнув. Это я не в обиду тебе говорю, Орест Иванович, просто страна у нас теперь такая. Срабатывает закон естественного отбора – так, кажется, это называется? Если заяц больной да хилый, волк его сожрет. А если живой да шустрый, у него есть шанс. Правильно я говорю? Так и в обществе, хилякам жизни нет. Их хавают… то есть едят без пощады, как зайцев.
— И такое общество представляется вам справедливым? – Орест Иванович упорно продолжал обращаться к молодому человеку на «вы».
— Конечно, — с искренним удивлением отозвался Олег. – Я ж рискую. Коммерческие риски, дорогой папаша. Я ж бабло во все это вложил, у людей взял кое-что, они от меня прибыли ждут. Но в этом-то весь кайф. Раньше сидел я в своем институте и занимался всякой чепухой за государственную получку, а потом сказал себе: «Все, мужик, баста! Хочешь жить по-человечески – рискуй, делай деньги, а не вкалывай на доброго дядю за копейки!» Я рискнул, и у меня пошло. Зато теперь у меня три собственных тачки навороченных, пятикомнатная квартира на Плющихе и счет кругленький на черный день. А кто не рискует, тот не пьет шампанского. Тот, кто сидит и ждет, что ему государство любимое старость обеспечит, зря губу раскатывает… Классный у тебя салат, Елена Григорьевна!
— Ну хорошо, складно вы все говорите, — сказал профессор, ковыряя вилкой голубец в своей тарелке, — а как же нам быть, тем, кто уже жизнь прожил? Тоже в бизнес идти? Так возраст уже не тот, здоровье. И счетов у нас круглых нет, и прибыльных синекур. Нам то вы, молодые да сильные, оставили под солнцем место? Или мы тоже – зайцы, больные и хилые?
— Папа! – Ирина с упреком посмотрела на отца.
— А это уж вам самим выбирать, какие вы зайцы, — с подкупающей наглостью ответил Олег. – И на что вам жаловаться? Государство вас не забыло, пенсию платит, хоть маленькую, но вовремя. Работать не надо, чем не жизнь? Пришло время молодых. Как это в песне поется: «Молодым везде у нас дорога»?
— В самом деле, чего жаловаться? – с горькой усмешкой заметил Орест Иванович. – Живи себе, копти небо… Ленусик, я пойду проведаю мою зверушку.
— Папа, ты даже тут не можешь не работать! – закапризничала Ирина.
Орест Иванович чуть было не сказал, что найденное им сегодня животное с его точки зрения в тысячу раз интереснее активно поглощающего салат и голубцы бизнесмена Олега, но сдержался. Просто развел руками и ушел в дом. Войдя в гостиную, профессор свет не включил – в комнате было достаточно светло. Существо висело под потолком клетки, вцепившись всеми шестью конечностями в проволоку. Оно сразу заметило Ореста Ивановича и вполне дружелюбно пискнуло.
Профессор сел за стол, подпер голову рукой и долго смотрел на обитателя клетки. Существо тоже не сводило с профессора потрясающе осмысленного взгляда и временами заговорщически так подмигивало.
— Что мне с тобой делать? – вдруг сказал профессор, обращаясь к животному. – Всем теперь нужны деньги, а не новые зоологические находки.
Существо вновь пискнуло, и Оресту Ивановичу неожиданно почудилось, что в его писке явственно прозвучало сочувствие.
— А может, ты вовсе не животное? – произнес он, поражаясь собственной догадке. – Может, Петрович был прав, и ты прибыл сюда с другой планеты, или даже из другой Галактики?
На этот раз в писке существа отчетливо прозвучала радость. Орест Иванович протянул руку, включил настольную лампу. Существо спустилось на пол клетки и смотрело на человека внимательно и дружелюбно.
— Ах ты, Боже мой! – тихонько пробормотал Поплавский, обхватив руками голову. – Старый я дурак! И как же я раньше не догадался!
Профессор колебался только секунду, после чего решительно открыл дверцу клетки и, запустив внутрь руку, вытащил своего пленника и осторожно поставил на стол.
— Прости меня, — сказал он. – Я ведь не знал…
Существо испустило неожиданно громкое протяжное шипение, и тут случилось то, чего Орест Иванович никак не ожидал. Поверхность рога стала ярко-малиновой, приобрела фосфорический блеск, и жгут существа впился в руку профессора. Орест Иванович вскрикнул, не столько от боли, сколько от неожиданности, поднес у глазам укушенную руку.
— За что? – воскликнул он, переводя взгляд с крошечной ранки на существо.
Странная тварь опять начала подмигивать. Ореста Ивановича бросило в холод, потом в жар, сердце начало бухать так, словно собиралось расколотить изнутри грудную клетку, в глазах зазмеились зеленые и красные молнии. Он подумал, что сейчас умрет. Противоядия от укуса инопланетной мерзости быть не могло – это профессор хорошо понимал.
Поднявшись из-за стола профессор покачнулся, но все же сумел шагнуть к буфету. Все вертелось у него перед глазами. Больше всего он хотел позвать сейчас жену и дочь, но тут подумал о судьбе инопланетянина – и сдержался. Уж пусть лучше они подумают, что его убил внезапный сердечный приступ…
Оказавшись у буфета, Орест Иванович открыл ящик и под полотенцами нашел почти полную пачку «Галуаз» и зажигалку. Он знал, что Елена Григорьевна тайком от него курит, но притворялся, что верит, будто она бросила курить. А теперь и он мог выкурить сигарету – может, последнюю в жизни. Профессору вдруг стало так хорошо на душе, что захотелось плакать от счастья. Неприятные ощущения в груди прошли совершенно, и теперь он ощущал какой-то совершенно необъяснимый и неописуемый восторг. Ему хотелось петь, кричать, стоять на голове, приставать к женщинам. Танцевать. Вероятно, таинственный яд рогоморфа уже поразил нервную систему.
— Эйфория, — заплетающимся языком произнес Поплавский, жадно втягивая табачный дым. – Яд этого рожка обладает психотомиметическим действием… Веселящий рог! Рог Диониса! Вот как я тебя назову – ты войдешь во все справочники по зоологии как Chornus Dionisius Poplavskii!
Орест Иванович совершенно опьянел. Это было не тяжелое опьянение, знакомое всякому, кто хоть раз в жизни хватил лишнего, наоборот – во всем теле появились сила и упоительная легкость. Профессор просто наслаждался той энергией, которая переполняла его. Сердце стало биться сильно, ровно и ритмично, исчезла ноющая боль в позвоночнике, мышцы налились силой. Легко, словно двадцатилетний юноша, Орест Иванович перебежал через гостиную, отдернул занавески и, в мгновение ока перемахнув через подоконник в сад, возник перед изумленными взглядами своих домашних, уже обеспокоенных его долгим отсутствием.
Эффект от его появления был поразительный. Елена Григорьевна так вообще потеряла дар речи. Ирина испуганно взвизгнула и опрокинула чашку с компотом себе не колени. Олег застыл с куском вишневого пирога во рту. Орест Иванович, широко улыбаясь, сделал несколько танцующих шагов и, усевшись на свободный стул, захохотал.
— О, Господи! – вырвалось у Елены Григорьевны. – Орест, что с тобой?
— Сюрприз! – Профессор показал жене язык и повернулся к Олегу. – Ну-ка, автомобильный магнат, что ты там плел по поводу естественного отбора?
— Папа, ты пьян, — запинаясь, выдавила из себя Ирина.
— Да, я пьян. Меня переполняет радость жизни, — профессор вскочил, запрыгнул на свой стул, легко соскочил с него и встал в позу гимнаста, закончившего выступление. – Ну что, кто из нас хилый заяц?
— Орест, ты с ума сошел! – Елена Григорьевна вышла из ступора, вскочила так поспешно, что опрокинула стул. – Тебе ни в коем случае…
— Мне все можно! – Профессор начал скакать вокруг стола, размахивая руками. – Я плевать хотел на болезни! Я плевать хотел на врачей и на режим! К черту их всех. Я хочу танцевать! Дайте мне шкуру пантеры и бубен, я стану пьяным сатиром на античном празднике. А вы, девочки, будете моими нимфами. Ну-ка, давайте станцуем танец блаженных пастухов – раз-два-три, раз-два-три…
— Ну, папаша, ты даешь, — вырвалось у Олега. – Обкурился что ли чего?
— Я – папаша? – Орест Иванович захохотал, ткнул в молодого человека пальцем. – Да я моложе тебя! Хочешь жениться на моей дочери, докажи, что ты мужик. Давай драться. Победишь меня, женишься на Ирке. Согласен?
— Да ты шутишь! – Олег растерянно заржал.
— Что, струсил? – гремел Орест Иванович. – А еще плел что-то про борьбу за существование. Да ты просто пшик, падальщик! Развелось вас, спекулянтов…
— Папа, не смей оскорблять Олега! – взвизгнула Ирина.
— Молчать! – закричал профессор, сверкая глазами. – Дура! Вечно находишь каких-то малахольных слабаков…
— Все, мое терпение лопнуло, — Олег порывисто встал из-за стола. – Не был бы ты стариком, я бы тебе…
— Что ты мне, что ты мне? Пшик ты!
То, что произошло потом, и вовсе не укладывалось в человеческое понимание. Соседи Поплавских, выбежавшие на истошные крики женщин, увидели удивительную картину: на траве у калитки лежал ничком молодой человек в светлом костюме, а верхом на нем сидел багровый от гнева Орест Иванович и выворачивал парню руку. Молодой человек вопил от боли и сыпал отборным матом, на что Орест Иванович спокойно отвечал:
— Сейчас я тебе надеру задницу, бизнесмен!
В какую-то секунду Олегу удалось высвободить руку: отбросив профессора, он вскочил на ноги, выбежал за калитку и бросился к своей машине, придерживая вывихнутую руку. Лицо его было искажено страхом. Орест Иванович выбежал за ним следом. Увидев, что его противник уже включил зажигание, профессор встал перед машиной. Жена и дочь профессора вновь закричали и бросились к Оресту Ивановичу, чтобы оттащить его с дороги, но остановились, как вкопанные, увидев, что сделал профессор. Такого они действительно никогда в жизни не видели, потому что Орест Иванович, ухватив «Тойоту» за передок, приподнял ее чуть ли на полметра над землей.
— Ну что, доездился, бодрый заяц? – торжествуя, закричал он. – Теперь я тебе покажу, что такое естественный отбор…
Ослепительный свет, который вспыхнул в вечернем небе над дачей Поплавских, заставил профессора забыть о своем противнике. Он поднял взгляд вверх: прямо над верхушками тополей и кленов, окружавших дачу, пульсировало на большой высоте нечто, похожее на огромный освещенный изнутри мыльный пузырь. И Орест Иванович сразу вспомнил о существе, которое назвал рогом Диониса.
— Живи пока! – крикнул он Олегу, отпустил машину, легко перемахнул через полутораметровый забор и вбежал в дом. Странного создания на столе уже не было. А несколько секунд спустя загадочный свет над домом погас, и стало удивительно тихо. Орест Иванович довольно улыбнулся, сел в свое любимое плетеное кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза. В такой позе его и застали буквально влетевшие в комнату Елена Григорьевна и Ирина.
— Папа, что ты натворил! – рыдала дочь. – Он уехал, понимаешь, уехал!
— Значит, ему повезло, — ответил профессор, не открывая глаз.
— Ты сломал ему руку!
— Жаль, что не шею.
— Ира, дай тонометр, — Елену Григорьевну занимали совсем другие мысли. – Орест, как ты себя чувствуешь?
— Сказать честно? В последний раз я так чувствовал себя восемнадцать лет назад, в день, когда защитил докторскую диссертацию. Дай, пожалуйста, сигареты.
— Орест! – Елена Григорьевна, казалось, вот-вот заплачет. – Какие сигареты? У тебя же…
— Со мной все в порядке. Я чувствую себя отменно.
— Ты просто издеваешься надо мной! – Елена Григорьевна закрепила манжет тонометра, начала мерить давление. Она ожидала самого худшего, но те величины, которые раз за разом показывал тонометр, совершенно ошеломили ее. Давление Ореста Ивановича составляло 123 на 81. И Елене Григорьевне показалось, что она сходит с ума.
— Ирина, принеси мне сумку, — велела она, — включи верхний свет, я что-то плохо вижу шкалу.
Ирина, вытирая слезы, щелкнула выключателем.
— Папа, что с тобой! – завопила она.
Елена Григорьевна ахнула. Еще несколько минут назад волосы Ореста Ивановича были седыми, теперь же они потемнели, стали гуще на лбу и затылке, а морщины, особенно резко выступившие во время болезни, почти совершенно разгладились. Оресту Ивановичу теперь на вид было лет сорок пять, а то и меньше.
— Орест, я… — начала было Елена Григорьевна и осеклась. Ей просто нечего было сказать.
— Ленусик, со мной все в порядке, — сказал Поплавский, с любовью глада на жену. – Честное слово. Пойдемте, продолжим ужин. Гостей в доме больше нет, так что можем сами спокойно посидеть…
*****************
Медицинское обследование, которое прошел Орест Иванович после того, как вернулся домой с дачи, дало поразительные результаты. Мало того, что совершенно исчезли последствия перенесенного инфаркта, включая рубец на сердце – врачи отказывались верить, что анализы, взятые у Ореста Ивановича, принадлежат шестидесятилетнему мужчине. Вскоре по Москве поползли самые фантастические слухи, и не раз и не два у Ореста Ивановича пытались узнать, какие же чудодейственные препараты он принимал. Профессор только разводил руками и говорил: «Мое лекарство – это моя жена». О Роге Диониса он никому не рассказал, даже Юрию Ефимовичу Ройтману, своему самому лучшему старому другу. Но еще очень долго, когда яркий свет с улицы падал на окна квартиры Поплавских, Орест Иванович бросал все дела, бежал к окну и выглядывал наружу, а потом разочарованно отходил от подоконника и произносил всегда одну и ту же фразу: «Ах, если бы знать, что это было за вещество!» Но может быть, думал при этом профессор, они еще когда-нибудь вернутся…
1997 — 2010
