ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Сей городишко неказистый,
имён…, излишеств… не знавал.
Лишь дядя ( родственник столь истый ),
здесь, ненароком, пребывал,
Евгения позвав, вдруг, спешно
( Но вышло, правда, безутешно! )
в свою обитель – Сказку-Дом,
по виду – Храм, с большим крыльцом,
да над рекой…, в причудах местных:
Ведь по утрам кричал петух
и, знать, его природный дух,
гнал до красавиц, столь прелестных,
к ночным блужданиям, меж полей,
вдыхая запах шалашей…
2
Вот дядя – скучное создание
( Не оттого ль хапугой слыл? )…-
отгрохав для себя, аж здание,
что всех с Рублёвки бы затмил!
И внутрь войдя, Евгений ахнул
( «А ведь, Бомонд, со зла б зачахнул!» ),
когда лишь холл, как интерьер —
огромен был…, но без химер!
А дядя «кинул» всё, с годами,
здоровье растеряв, средь «дел»,
где склоки…, драки…, «беспредел»…,
налоги…, споры ( Да с Судами! )…
и удалился на покой,
где, в общем-то, и наш Герой.
3
Онегин, в доме поселившись,
не сильно напрягал свой дух,
а иногда ( вина напившись… ),
стрелял из пистолета в мух…
иль шастал всюду, хмуря брови,
ища, как будто, чьей-то крови,
встречая, часто, скорбный кров,
из паутины и клопов!
Но жмых нашёл, бутылку водки,
журналов кипу, старый плед
и, без колёс, велосипед,
часы, да женские колготки…
и сих предметов антураж,
лишь дяди подтверждал типаж!
4
Но коли ты – Хозяин дела,
то, во дерзаниях, твори!
И здесь, Евгений, начал смело,
как в той считалке: раз, два, три…,
но знал законы – на бумаге,
как учат в ПТУ-шараге,
а коль по факту: кое-как,
то слух пронёсся…- он – дурак!
Ведь изменял, без сходки, цену,
а рассчитать простой налог,
без помощи, совсем не мог,
чрез гонор знаний, гнавших пену,
где практика являла сбой,
а в ней «сдувался» и Герой!
5
Сперва его терпели, вроде…,
момент учтя: Богат он был.
Но, иногда ( не при народе ),
в виске, народный перст, крутил…
Или расходятся с дороги,
едва его заслышав ноги,
а за глаза, разинув рот,
хохочут…: «Идиот идёт!»,
минуя речь его — «не к теме»,
что вечно портит разговор,
где он всё рвётся на простор,
ко фраз абстракции дилемме…
И вывод сделал местный Свет,
что в голове его — «привет»!
6
Но вскорости, другой приезжий,
сей городишко посетил…
«Чудило явный, как и прежний…» —
народный Гений окрестил.
И повод в том – похожи были.
«Учёный вроде…» — слухи плыли…-
«А как иначе из столиц?
Из Лондонов, Парижей, Ницц!?»
Владимир Ленский: образован,
и опыт ( Аж в глазах! ), но книг,
из коих – он всю жизнь постиг…,
а с виду – строг, цивилизован,
да не с испорченной душой,
что отдавала добротой…
7
Наивностью, он весь искрился…,
а встретив, как-то, воспылал,
но здесь, Онегин, удивился:
«Не знаешь, парень, Света жал!»
Однако, Ленский, чтил затмение…,
где, средь надежд, нелепо зрение,
и столь абсурдна благодать…
И, уж за это ль, не послать?
Ведь простотою заполняя,
свою волнительную речь,
себя бы, Ленский, смог сберечь,
в другую жизнь, вдруг, проникая,
с вопросами: «… что …? … для чего …?»
И доброта б нашла его?
8
Романов полн и верил свято,
что скоро уж, он встретит ту,
с которой вместе, непредвзято,
найдут своей мечты звезду…,
столь веря в жизнь, что без презрения,
где правда – сутью изъявления…
и, средь примеров, жизнь Элит,
что всех, во Правде, защитит,
на Родине… и за границей…:
«Ведь Государство – Идеал!
Так Гоббс, в Учении, утверждал…»,
и он, с подобной небылицей
( Коль благи мысли, у детей! ),
всё рассуждал, средь пошлых дней…
9
Неправду, ложь, да с клеветою,
нутром своим не принимал,
а уж от ханжества, порою,
в расстройстве полном, убегал,
стремясь к изяществу Поэтов,
где Шиллер с Гёте, средь Эстетов,
в авторитете ( Спору нет! ),
и вторить им – его обет,
чтоб получать на жизнь ответы…
и чувствовать полёт души,
где Равенство Свобод верши
и Братства почитай заветы!
И был порыв сей дерзок, смел
( Ведь Ленский – их баллады пел… )!
10
И негой истой раскрывалась,
его наивная душа,
где, простодушием, отражалась,
любовь большого малыша,
по книгам знавшей лишь разлуку…
А жизни, отстраняя муку,
сознание ведало ль печаль,
сестёр её…, кто скорбь…, вуаль…?
Но романтическая проза,
абсурдом заполняя день,
едва ли вызывала лень,
цветя во чтении, как роза…,
а с нею цвёл и наш Поэт,
в неполных восемнадцать лет…
11
Как и Онегин, Ленский лишним,
себя почувствовать уж смог,
хотя б, средь свадеб, с пиром пышным,
на фоне речи, чужд где слог,
при ограниченности взглядов…,
да через странный ряд обрядов,
что впору было вопросить:
«Ну как, такие, могут жить?»
И женский фактор, как проблема,
ведь Ленский – холост… и открыт,
а казус сей – им кровь бурлит,
к тому же – млад, чтоб «висла тема»,
и здесь – не спрятаться ему,
ведь связь полов — итог всему!
12
А этому напору – бездна,
по рангу коли, уж жених,
и отступать, здесь, бесполезно,
хоть он пытался…, но, от них,
не поубавилось попыток…
и ряду сексуальных пыток,
всё ж, уступил…- так страсти жгли
( Ведь девок – своры стерегли!!! )…
А он, занявший оборону,
лишь позволял себе, порой,
позывы шалости младой
( И королю, свою корону,
в момент интимный, должно снять… )…
Так в чём, Володю, обвинять?
13
И Ленский, пол державший женский,
с подобострастием…- в стороне,
сей город, полудеревенский,
к чертям послал, в кошмарном сне!
Но был, подспорьем, лишь Онегин
( А то – не местный МЭР, Телегин… )
и Ленский, дружбу с ним свести,
хотел… И их сошлись пути!
Но как различны были силы!
Хоть молодость брала свое…,
где шик решал, столичный, всё,
ведь им – Прованс Руси – дебилы!
И встреча – душ нашла Союз,
коль жизнь вокруг, что свинства блюз!
14
Увы, и в дружбе есть порочность,
когда враждебность — налицо…
А уж какая, к чёрту, прочность,
коль друг смеётся, да в лицо,
едва в беде ты оказался…?
А по нему – так ты зазнался!
И, с тем, достойно получай!
А с ним, беда, ты выручай!
Но знал Евгений, сих природу,
да и Бомонд, всё ж, подучил
( поскольку из таких и был… ),
и он, по племени, по роду,
друзей имел от жажды грёз,
но их не чтил, порой, всерьёз…
15
И Ленского, он принял с тактом,
как дозволяет Этикет…,
и монолога, долгим актом,
тот начал серию бесед…,
Онегин где внимал, учтиво,
а Ленский, вовсе не игриво,
всё продолжал, чеканя слог,
что удержать – никто б не смог!
И где, Онегин, слушал… в меру,
всё думая ( «Ведь он – дитя…,
кто в правду верит…, не шутя…» )
и, молча, всё курил… к примеру…,
но юность, с глупостью мозгов,
поддерживал в мечтах, меж слов…
16
Беседы оны продолжались…
и формой был, нередко, спор,
и монологи ускорялись
и обострялся разговор,
где оба знали то, иль это,
а темы стлались, без ответа,
где ночь и день, и жизнь и смерть,
ввергали мысли в круговерть…
И где, Владимир, с интересом,
Поэмы Севера читал…,
а их, Онегин, не знавал,
но наслаждался сим процессом…
и взор его, совсем не лгал,
а соучастием обдавал…
17
Но страсть в беседе, как ненастье,
иль камень словно, на пути,
и это было, как несчастье…,
но ведь, от темы, не уйти…
и, здесь, Онегин, колебался,
но в споре с Ленским, вдруг, сорвался,
начавши пошлый разговор,
скатившийся в вульгарный вздор,
о чувствах, что уходят разом,
да чрез измены, от обид…
и что такое слово стыд,
при развращённости с экстазом…,
ну, и о скотстве половом…
и Грантах, за него, потом!
18
Когда-нибудь и мы, в усмешке
( а время изменяет взгляд ),
лишь вспомним о любовной спешке…,
а грешной же любви, обряд,
теперь достанется потомкам…,
где страсти, снова, к Светкам, Томкам…,
да чрез страдания, без границ,
где ложь, угрозы с порчей лиц…,
разводы, дети, алименты…,
короче: проза-чистоган!
А кто-то – и в висок наган
( ловя душевные моменты… )
приставит ( ясно для чего… ),
ведь жизнь «достала», всё ж, его!
19
( «Едва ли юность так наивна…?
Его ж заносит через край!
Ну, ладно, Лирика интимна,
пусть друг, но всё же – раздолбай —
Князь Мышкин – Идиот!» ). Но Ленский,
всё распалялся. Образ женский,
он в обожании обнажал,
струясь в стихах…, где стиль ласкал…
( «Достала» уж его истома,
что в негу обращает слог….
Пора закончить монолог!» ) —
«Владимир, хочешь рюмку рома?
Оставим опыт – то – разврат…,
а юность – в нём – рабою…, брат!»
20
Но пыл Поэта крыл, как новью,
не ведая, знать, чувств границ,
средь клятв ( что книжные ), да с кровью,
а значимо – с падением ниц,
где восхищения от взгляда
( но то – банальная услада ),
и фраз нескромных круговерть
( А для младых стихов – то – смерть! ),
рвались чрез рифмы что, разливом,
где глупой лирики молва,
печалью стлалась и весьма,
средь истых слов, речитативом…,
где он – столь не испорчен был…
Но как Бомонд, о нём, забыл?
21
Итак, настал момент чудесный,
а мы же – близ любви черты,
где Ольга – самородок местный,
для Ленского, вполне, мечты,
явлением будто бы природы,
когда младые, благи годы…,
где встреча с Ней, и где Она —
Любви расцветшая весна…,
где снова встречи…, расставания…,
и где народная гульба
бубнит о свадьбе: « … то – судьба…»,
но оба где, в плену молчания…
и где ей лет – всего чуть-чуть,
но зрелость где, вершит свой путь!
22
Поэт, от Лирики да к Прозе,
свой взор с желанием обратил
с вопросом, в столь в нелепой позе:
«Я прежде жил или не жил?»…
И отмахнувшись от былого,
как будто начал видеть, снова,
ведь чувство явью, вдруг, взошло
и одиночество влекло…,
приобретая уж значение —
в сопоставлении двух начал —
душа рвалась где…, ум молчал,
чрез жизни переосмысление…,
в кой, может, чрез десяток лет,
и Ленский бы нашёл ответ!
23
Но Ольга привлекала парня…,
по крайней мере – красотой!
И он пылал к ней, как пекарня,
и мысли, томной пеленой,
летели, что Амура стрелы…
Но, видно, не точны прицелы…
Иль столь неопытна рука…
и злость срывалась с языка…
А Ольга, это понимая,
походкой и движением рук,
всё возбуждала сердца стук,
его желания распаляя…
Но Деву «кинем», до поры,
ведь старшей очередь, сестры…
24
Итак, Татьяна…- Имя ново,
бишь – для романа, лишь сейчас,
но непременно будет снова…
А я продолжу…, без прикрас,
об именах, которых много,
и мы их обсуждая, строго,
порой смеёмся иль грустим,
а иногда благодарим…
А некие, аж утверждают,
что имя связано с судьбой,
но…- если тяжбы с головой,
и мысли глупые всплывают…,
ведь выбор имени – кураж,
родни где боле, эпатаж!
25
Так что же старшая, Татьяна?
И чем занятна, всё ж, она?
А между нами…, без обмана,
ведь красотой обделена…,
где бледность кожи и повадки
( среди движений, кои шатки ),
боязнью как бы – от всего,
но непонятно, отчего…
И нежной, столь чураясь, ласки,
боится будто, как огня
( В стеснениях себя ль виня,
что покраснеет от огласки? )…
И в одиночестве… грустит…,
всё дома…, у окна сидит…
26
Раздумья – то – её природа,
коль, в них, всегда погружена,
а осуждений же народа,
на этот счёт, не чтит она…
И не способна жить, в работе,
а уж тем паче, чтобы в поте,
и что бы не взялась вершить,
всё – в недоделках будет слыть…
Но, видно здесь, увы, влияние,
чрез мамы дух, давало сбой,
ведь часто – в проигрыше бой,
за кой, Герою, наказание,
а ей же – дочь, кто так верна,
но чересчур уж холодна…
27
И сёстры с детства отличались,
как будто род их был иной,
где Ольге, игры, жизнью стлались,
а вот Татьяне – мукой злой…
Где сны…, истории и сказки…,
вносили, в них, иные краски,
где для одной – проказы, смех!
А для другой – и мглу…, и грех…
И в куклы Таня не играла
( в отличии от грёз сестры ),
кто вечно жёг, из них, костры,
а старшая гася, скучала…,
и ей, усладой, был покой,
что дополнял себя тоской…
28
Влекома негой созерцания,
где, счастьем встречи, был рассвет
и неба далей содержания,
и звёзд уход, и бледный свет…,
и день ушедший, что наступит,
едва в права он, утром, вступит,
и жизнью понесётся вдаль…,
а для неё, опять, печаль…,
зима и стужа где, подруги,
протягивали руки к ней,
а светом лунным был елей,
во мглу ведущий, чрез испуги,
где лампы блёклой лишь, накал,
привычным бликом освещал…
29
И с младости, любви романы,
как Елисейские Поля,
с собою звали в грусти раны…,
но их лечили Франс…, Золя…
А у отца – иные мнения,
коль не был он силён, до чтения.
и книга – друг, среди друзей,
подарком не являлась к ней…
И снова тишь… И вечереет…
И пред Татьяной, вновь, роман,
в котором рок, любовь, обман…,
но и тепло…, ведь книга греет…
А мама – папина жена,
была в Флобера влюблена…
30
Флобер – любви её причина,
в восторгах: «Чёрт его дери!»,
ведь как-никак, он – лишь мужчина,
но понял душу Бовари!?
А с ней, на даче, «квася» вина,
им восхищалась стерва Нина,
ну, и конечно, дамы-вамп
пропели модный дифирамб…
Но, прозой книжных кавалеров,
Принц на коне, что грёз полёт…,
а муж реальный – анекдот,
кручиной ей, средь тьмы примеров,
где ждать любви, что чуда ждать,
ведь годы-птицы, чтоб терять…
31
Из женихов, не самый чудный…:
«Но где же лучший? Ты найди!
А коль не он… Кто? — Гей приблудный,
прибьётся псом что?! Вот и жди!»,
и сей жених, кто муж уж, ныне,
амбиций не имел в гордыне,
покинув шумный лик столиц,
ведь Слон, совсем, не любит Львиц!
Ну, а жена, в сей городишко
( где мужа родина была ),
приехала… и стала зла,
и умничала…, до излишка!
И вмиг: «Развод!», но муж…, жильё…,
а то, для женщин, уж своё!
32
И худо-бедно устоялась,
что называется семья…
Да и любовь, вдруг, состоялась
( О том болтали кумовья… ),
но спесь жены, едва ль природа,
в претензиях любого рода,
чрез гонор, что поверг любовь
( Явив, как «голубую кровь»! )…,
кто чувствуя себя хозяйкой
( а власть любая – негатив… ),
гоняла всех, чрез чувств порыв,
их называя сброда шайкой.
И мужа не брала в расчёт,
коль с ним жила – и то почёт!
33
И очень часто, аж орала,
ведь муж был чужд ей, вот и злость,
а в спальню двери запирала,
поскольку он: «Как в горле кость!»,
и с тем, слыла уж недотрогой
а, к недостойным, слишком строгой,
спесь предъявляя…- ну и ну…,
где the лишь ист, да жизнь, в Клину!
Но модой не пренебрегала,
к которой вечен был запрос…
А сколько тряпок…- Не вопрос!
И пусть – без меры…- Всё ей мало,
ведь шмоток не ценила шик,
в наборе их, что был велик!
34
Однако, муж, её любивший,
ведь человек был не плохой,
провинциал пусть, жизнь «сгубивший»,
как думала она, порой…
И полетели годы быта…,
семья была где, не забыта,
вниманием гостей, родни,
кто посещали, в блага дни…
И праздники и даты, просто,
в кругу семейном отмечать,
и балагурить и скучать,
и подниматься всем, для тоста…,
и всех до двери провожать,
устав к ночи, ложиться спать…
35
Хоть вносит шум и гам столица,
в провинциальный колорит,
но жизнь спокойней, здесь, струится,
да и народ – иной быт чтит…
А бытие, увы, довлеет,
и от него – сознание зреет,
приобретая свой окрас,
чрез точки зрения, подчас…
Так и обычай, средь привычек,
над разумом имея власть,
нам не даёт, совсем, пропасть,
от жизненных спасая стычек…,
так и на них, сей быт, влиял,
двоих – в одно объединял…
36
И год за годом шло их время…,
но умирает, всуе, муж…
и, здесь, жена, уж ценит бремя,
слезами невозвратных луж…,
а с ней и дети, и соседи
его оплакали… Из снеди
родни, поминок, собран стол…
А он – в небытие ушёл…
и похоронен… Быстротечно
мелькают даты… Но слова,
что над могилою, едва,
гласят, в надгробье, столь сердечно:
«Д. Ларин…- папа… и супруг…
Ты нас оставил… в скорби…, вдруг…»
37
Владимир Ленский, в грусти чувства,
по кладбищу – в раздумьях шёл…
и средь могил, как тщет искусства,
случайно, на одну набрёл…,
фамилию увидев…, образ…,
и Ольги, вдруг, возник прообраз,
застлав сознание…: «Русь! Судьба!
Как вечная, в кругах, ходьба!
А он мог стать мне тестем, вскоре!
Но не бессмертны, всё же, мы!
И годы – не берут взаймы,
ведь жизни – не безбрежно море!
А он – Отец, Любви Большой!»,
и Ленский дань послал, строфой…
38
И вспомнил мать…, отца…, и скупо,
скатилась по щеке слеза…:
«Ведь их уж нет! Печально…, глупо…»,
и содрогнулись, вмиг, глаза…,
через рыдания, со стоном…
А мы, каким живём законом,
что свыше, кем-то, нам вручён?
И для чего, вообще, живём? —
Как Рока – мелкие явления…
Когда и мысли загрустят…:
Ведь нас, со временем, сместят
другие, всуе, поколения…
и канут в вечность, без имён…,
лишь чередуя плоти стон…
39
И наполняют жизнь мне, грёзы…,
зовя, в прострации, к мечтам…,
где, в тщетности, ничтожность прозы,
я отношу к своим делам…,
среди надежд былых, в вуали,
и лет ушедших ( как печали ),
что, уж в тревогах, не снуют…,
а я теряюсь, меж их пут…
Но слыть, во времени, молвою,
небрежным жестом от похвал,
я б с удовольствием желал,
судьбе – в отместку… и не скрою!
И память чья-то, пусть с тоской,
в себе оставит образ мой…
40
И кто-нибудь, с молвою тою,
услышит, строф журчания, звук…
Иль бросит чтиво…- Знать, не стою,
я времени потери мук!
А коль понравлюсь…, то – Поэтом,
объятым лучезарным светом,
я назван буду, на года…
А нет…- уйду…- И не беда!
И пусть, Читатель, незнакомый,
прочтёт, небрежно, сей посыл…,
кой, всё же, для него творил,
чтоб он, Стихами, стал ведомый,
ведь в благодатную молву,
впускаю Опуса Главу!
