Солнечный и тёплый майский полдень.
По вдребезги разбитой танковыми гусеницами асфальтовой дороге, оступаясь и поддерживая друг друга, испуганно оглядываясь по сторонам, тесной кучкой медленно бредут дети – девятнадцать деревенских ребятишек. Их конвоируют шестеро солдат — идут по обочинам, держа наготове винтовки с примкнутыми штыками. Позади, расстегнув воротник кителя и закатав рукава, лениво шагает молодой сержант.
Среди загорелых и скромно одетых детей худенькая голубоглазая девушка выделяется бледным лицом и элегантным, хотя уже слегка блестящим от утюжки, тёмно-синим костюмом с белой блузкой. Светлые вьющиеся волосы девушки собраны в конский хвостик, открывая высокий белый лоб. Большие очки в тонкой позолоченной оправе, с треснувшим левым стеклом, увеличивают её глаза, и они выглядят наивными и удивлёнными.
Прошлым летом, перед самой войной, Ксения, или, как она уже привыкла по-здешнему, Оксана, приехала деревенской учительницей в этот лесной край. Здесь прожила военную зиму. Врага остановили на подступах к столице, не дошёл он и до их мест. Ждали, что с весной станет легче, радио приносило добрые вести о скорой победе.
Никто толком не знал, что произошло три недели назад, фронт внезапно рухнул под вражеским натиском. Земля дрожала от артиллерийского огня, чужие самолёты, казалось, затмили небо, в панике катились на восток отступавшие войска, к ним присоединились местные власти и больше половины жителей деревни, бежали, бросили всё, захватив лишь детей. Уже на следующий день пришли иноземцы. День и ночь через деревню шли их танковые колонны, никто не мог раньше и представить, что на свете есть столько танков.
Оксана не видела этого – днём раньше свалилась с воспалением лёгких. Умудрилась же простудиться весной, сыграли с ней шутку ласковое апрельское солнышко и холодный ветерок. Три дня Оксана лежала с температурой под сорок, за печью, в углу, который снимала в маленьком сельском домишке. Хозяйка-старушка почти не отходила от больной, поила Оксану тёплым молоком, испуганно крестилась, слыша её бессвязный лепет, клала на горячий лоб девушки маленькую жёсткую руку. На минуту становилось легче, возвращалось сознание, но и наяву словно продолжался бред – стонала земля, стены сотрясались от рёва чудовищных машин, душила вонь выхлопных газов.
Казалось, вместе с прокатившейся на восток стальной лавиной ушла и болезнь Оксаны – очнулась, встала на ноги, уже при новом порядке. Фронт, видимо, отодвинулся далеко, даже по ночам больше не слышалась канонада. Впрочем, жизнь в деревне почти не изменилась, только половина домов стояли брошенными, в некоторых из них разместились иностранные солдаты и мастерские какой-то хозслужбы. Чужеземцы вели себя спокойно, никого не обижали, за всё, что брали, расплачивались деньгами нового образца. Крестьянам объявили, что теперь они освобождены, никто не должен бояться, надо продолжать обычные работы – земля не ждёт. Ещё поменялся цвет флага над сельсоветом – теперь там помещалась комендатура, да участковый милиционер сменил кокарду на фуражке и велел отныне называть себя господином младшим фельдполицейским.
Снова начались и уроки в школе. Ещё не совсем оправившейся от болезни Оксане пришлось нелегко — из учителей осталась она одна. Старенькая деревенская школа, притулившаяся у самой околицы, теперь казалась слишком просторной, все оставшиеся двадцать детей, от первого до шестого класса, занимались в одной комнате. Допоздна, готовясь к урокам, Оксана засиживалась в школе. В пустом классе и застал её господин младший фельдполицейский в тот вечер, неделю назад. С привычной строгостью, ничего не объяснив, под испуганными взглядами деревенских женщин он повёл учительницу в комендатуру. Там Оксану встретил иностранный офицер, судя по эмблемам в петлицах – военный медик.
«…Рад познакомиться с Вами. Изучив ваше досье, я понял, Вы — тот человек, который мне нужен…»
Да, досье было подробным, их осведомители хорошо потрудились.
«…Оставим эмоции, будьте же разумны. Извините, но я не понимаю причин Вашего отказа. Ну что Вам дала Ваша, как Вы изволите выражаться, родина? Вы потеряли родителей, Вас сослали в провинцию, к этим дикарям. Что у Вас общего с ними, и с этой варварской страной? Достаточно взглянуть на дегенерата, который привёл Вас сюда – а ведь Вы прожили год в полной власти этого животного, он любит рассказывать, как ходил к Вам с ночными проверками…»
«… Вспомните о своих предках, в Вас ведь есть наша кровь — кровь паладинов, уж я-то в крови знаю толк. Да даже внешне – у Вас явные признаки высшей расы…»
«…Ну, соглашайтесь. У меня будет много работы со здешним материалом, мне нужна такая помощница, как Вы, умеющая обращаться с их детёнышами…»
Дать пощёчину, оказалось, тоже надо уметь – у Оксаны не вышло, вскользь.
«…Ах, вот как? Дрянь…»
У потомка паладинов это получилось лучше – от удара треснуло стекло очков, девушка отлетела к стене, стукнулась виском, с трудом поднялась на ноги.
«…Убирайся,…иди к своим недочеловечкам…»
Не надеялась остаться в живых, шла к выходу, изо всех сил сдерживая дрожь в коленях, в ожидании выстрела в спину, — но нет, отпустили. Не помнила, как дошла домой, упала, едва переступив порог. Хозяйка плакала, гладила распухшее лицо девушки, прикладывала лёд к заплывшему глазу.
«За что тебя так, ясочка? Господи, что же теперь будет?»
Не спали, прислушивались к каждому шороху. Настало утро, надо было идти в школу. Как ни пудрилась, конечно, все заметили и синяк под глазом, и разбитые очки. За спиной испуганно перешёптывались. Но прошёл день, другой — не приходили за ней, никуда больше не вызывали. Стало даже вериться, а вдруг и вправду всё обойдётся…
Закончился учебный год, пришёл этот день — последний день занятий, последний урок перед летними каникулами.
Солдаты ворвались в школу внезапно, приказали всем немедленно выйти. Оксана пробовала возразить, её ударили в грудь прикладом, девушка согнулась от боли. Пришлось подчиниться, Оксана пыталась успокоить детей, хотя сама испугалась и ничего не понимала. На школьном дворе её грубо обыскали, отобрали сумку, вывернули карманы жакетки, зачем-то заставили снять туфли и чулки, босую повели к околице вместе с притихшими детьми. Никогда раньше Оксана не ходила босиком, разве что на пляже, у моря. Сначала, на деревенской улочке, это показалось легко и даже приятно – ощущать под ногами мягкую пыль, прохладную молодую травку. Но, едва ступив на дорогу, девушка вскрикнула от боли – асфальт и гравий были размолоты в крошку траками гусениц, острые осколки впились в ступни, как битое стекло. Оксана попыталась свернуть на обочину, но, злобно смеясь, солдаты отшвырнули её обратно. Стиснула зубы, подавляя стон, пошла, с первых же шагов оставляя кровавые следы. За околицей десятилетняя Марийка вдруг отчаянно закричала, повернулась, побежала назад. Раздался выстрел,… другой, третий,… Оксана вскрикнула, бросилась к стрелкам,… уже падая под ударами, увидела, как споткнулась на бегу Марийка, всплеснула руками…
Толкая прикладами, со злобной руганью солдаты погнали учительницу и детей дальше, по дороге к райцентру. За поворотом скрылась деревня и лежащая ничком на обочине Марийка.
Они идут уже полчаса. Дорога петляет через луг, в сотне метров от кромки леса.
Дети ничего не понимают, смотрят на учительницу с надеждой и немым вопросом – как же это, почему? Нечего ответить…. Это её вина,… но что же надо было делать? Опустив глаза, из последних сил пытаясь держаться, не разрыдаться от боли и отчаяния, девушка ступает по каменному крошеву окровавленными босыми ногами.
«…кровь паладинов…»
Ну, пусть, они мстят ей, но при чём тут дети? Что хотят с ними сделать?
«…уж я-то в крови знаю толк …»
Кровь…
Мысли путаются. Удары прикладов сломали Оксане рёбра, повредили лёгкие, боль в груди не даёт дышать, спазмы сжимают горло.
«…работа с материалом,… обращаться с детёнышами…»
Кровь детей…
Она слышала о таком раньше, но не верила, думала, пропаганда – разве люди способны на это?
Изрезанные каменной тёркой ноги уже не чувствуют отдельных ран, горят, словно Оксана идёт по раскалённым углям. Споткнувшись, девушка падает, раздирая колени о щебёнку.
— Встать! Вперёд!
Холодная сталь штыка у горла,… и тёплое прикосновение детских рук. Дрожат, как им страшно,… но не отходят, пытаются помочь, поднять, спасти…
«…недочеловечки…»
Опираясь на плечи детей, Оксана встаёт.
«Что у Вас общего с ними?»
Шаг, ещё шаг… кровавая дорожка тянется по раздробленным камням.
— Зря упрямишься,… хватит мучиться, падай… — голос сержанта за спиной звучит почти искренним состраданием. – Всё равно никуда уже тебе не уйти.
Да, он прав, это конец. Так глупо, бесполезно, неужели ничего больше не осталось? Броситься на этих подонков, вцепиться в лицо, перегрызть горло… не успеешь, конечно, убьют сразу, но всё же это лучше, чем просто упасть, лечь под нож, как овца…
Но что, если дети вот так же кинутся ей на помощь? Погибнут тоже,… нет, нельзя…
Руки Оксаны лежат на плечах двух мальчишек. Сгибая колени, словно падая снова, учительница наклоняется к ним.
— Слушайте меня, — шепчет она. — Вы должны бежать.
Мальчики вздрагивают, глядя вниз.
— Мы думали … — один из них отвечает шёпотом. – Но ведь невозможно, убьют, Ксения Владимировна. Как Марийку…
— Возможно. Молчите и слушайте. Знаете, куда вас ведут? Из вас сделают доноров для их раненых солдат, высосут из вас кровь, потом сожгут — хотите этого?
Оксана чувствует, как плечи детей вздрагивают под её ладонями.
— Только на вас надежда, ребята, добегите до леса, найдите партизан, они спасут остальных. А я помогу вам. Сейчас я закричу и побегу через луг — отвлеку этих гадов. Одновременно бегите к лесу, я знаю — вы отлично бегаете. После того, как меня… Возможно, они всё же заметят вас, будут стрелять, но вы уже будете далеко, бегите, изо всех сил. Эти тыловые крысы — плохие стрелки, вы же видели, Марийку убили не сразу…
— А Вы, Ксения Владимировна… — тихо вскрикивает мальчик.
— Ну что ж,…это война. Не хныкать, вы — мужчины. Удачи вам…
Оксана выпрямляется, расстёгивает и снимает жакетку. Она внезапно прыгает на обочину и пронзительно кричит:
— Смотрите! Они здесь!
Все вздрагивают, глядя на пустой луг. Оксана швыряет смятую жакетку в лицо одному из солдат, перепрыгивает через кювет и бросается бежать. Израненные ноги путаются в высокой траве, девушка задыхается, бешено колотится сердце.
— Ксения Владимировна! — испуганно вскрикивает девчушка-первоклассница.
— Стой, сука! — слышит Оксана за спиной. — Огонь!
Гремят два выстрела. Пуля свистит над ухом Оксаны. Вторая пуля срезает траву возле её колена. Оксана останавливается и резко оборачивается. Мальчики мчатся к лесу. Никто не замечает их. Все шесть солдат и сержант на её стороне дороги. Солдаты наводят на Оксану винтовки, вразнобой звучат выстрелы. Пуля царапает и обжигает шею. Девушка отпрыгивает, запрокинув голову, смеётся в лицо убийцам.
— Цельтесь лучше, … герои! … — Оксана добавляет пару крепких словец на чужом языке. Она не боится подать плохой пример ученикам — она преподавала им иностранный язык, но не сквернословие…
Гром выстрелов,… огненный удар в правое плечо поворачивает Оксану и отбрасывает назад. Взмахнув руками, девушка падает ничком в траву. Она слышит отчаянные вскрики детей. Пули свистят над Оксаной, стрельба прекращается. Но она жива, и задача ещё не выполнена, надо выигрывать время… Оксана переворачивается и вскакивает на ноги снова. Волнение борьбы вернуло ей силу, и гибкое тело теннисистки всё ещё послушно, хотя в глазах темнеет от острой боли в разбитой ключице и кровавое пятно быстро расплывается по белой блузке.
— Промазали! — кричит Оксана. — Попробуйте ещё раз!
Солдаты недоумённо пялятся на расстрелянную, но снова ожившую девушку. Они вскидывают винтовки, будто повинуясь её команде. Но страшнее наведённых стволов — устремлённые на неё полные ужаса глаза детей.
— Не смотрите… – просит Оксана.
Бегущие мальчишки уже у кромки леса.
«Устоять, держаться на ногах… ещё хотя бы десять секунд…»
Оксана успевает повернуться, принимая град свинца левым боком. Пуля разрывает ей левую грудь. Вторая пуля пробивает юбку и вырывает клочья мяса из бедра. Удары пуль кружат и бросают Оксану, тонкие руки девушки резко взмахивают, это похоже на жуткий танец. Оксана сгибается, хватаясь за живот, пронзённый двумя пулями. Следующий выстрел разбивает ей левый локоть и почти отрывает руку, она болтается на сухожилиях. Белая блузка и лифчик Оксаны превращаются в окровавленные лохмотья, кровь брызжет из ран, трава вокруг становится красной.
— Готова! – чей-то азартный вскрик, победный клич охотника, попавшего в цель. – Хватит,… дайте ей упасть!
Стрельба умолкает. Но смертельно раненная Оксана не падает, а медленно выпрямляется. Сквозь кровавую пелену, застилающую взгляд, она видит — мальчишки скрылись в лесу.
— Плохо стреляете… — улыбается Оксана. — Дети смеются над вами…
Но никто не смеётся. Дети тихо плачут.
— Да уложите её наконец, болваны! — кричит сержант. — Огонь!
На этот раз общий залп хорошо нацелен в неподвижную мишень. Шесть пуль пронзают грудь Оксаны. Отброшенная страшным ударом, мёртвая девушка падает навзничь, раскинув руки. Побелевшие губы всё ещё насмешливо улыбаются, и широко открытые наивные глаза смотрят в небо сквозь очки.
Осторожно ступая по забрызганной кровью траве, пожилой солдат подходит к убитой. Он снимает с Оксаны очки, отстёгивает тикающие на полуоторванной руке девушки стальные часики, двумя резкими движениями вырывает из её ушей маленькие рубиновые серьги. Солдат осматривает запачканные мелом руки учительницы, но у неё нет обручального кольца. Он щупает окровавленную порванную юбку, плюёт и вытирает руки об траву.
— Зря не раздели её сразу…- ворчит солдат. — Хорошие вещи испортили.
Он возвращается, подбирает жакетку Оксаны, запихивает её в ранец.
— Разбогател, мародёр? — с отвращением спрашивает сержант.
— Не у каждого папа – генерал, — злобно огрызается солдат. — Ей теперь ничего не нужно,… а моя дочурка будет рада.
— Заткнись! Вперёд!
Солдаты бьют плачущих детей и заставляют их идти. Дорога пустеет, расстрелянная учительница остаётся лежать на лугу. Распрямляется, колышется под ветерком высокая трава, скрывая изуродованное тело.
__________________________________
Вечером господин младший фельдполицейский объявил деревенским женщинам, обезумевшим от ужаса, что их дети уехали за границу для дальнейшего обучения, вместе с учительницей, по её просьбе. В бессильном гневе они проклинали эту тварь. Да, неспроста профессорская дочка приехала простой деревенской учительницей в эту глушь, говорили, что выслали её из столицы, после того, как арестовали отца – вредителя, врага народа. Сразу бы на вилы поганое отродье, так нет, пожалели — дочь, мол, за отца не отвечает. Как свою приняли, последним с ней делились, ну и она ведь как ловко прикинулась, вежливая такая да ласковая, и детишки к ней так и льнули, Ксения Владимировна да Ксения Владимировна… пригрели гадюку…
Через три недели, когда косили луга, наткнулись на полуразложившийся труп. Узнать убитую было уже невозможно. Не стали и тревожить господина младшего фельдполицейского — закопали её тут же, у дороги. Думали поставить крест на безымянную могилку, да как-то оказалось недосуг, а потом, когда по приказу оккупационных властей чинили дорогу, и вовсе затоптали, сравняли с землёй маленький бугорок.
Бежавшие мальчишки пропали без вести. Судьба других детей неизвестна тоже.
Ровно два года спустя гусеницы снова рвали асфальт – теперь танки шли на запад.
Спасибо, Юрий!
Работа принята в издательский портфель первого номера журнала литературной элиты "Лауреат".
Потому и оценка произведения главным редактором может быть лишь одна, но из пяти баллов!
Извините, Мария, но Вы, кажется, не туда попали. Понимаю, что это просто невнимание. Вы не потрудились прочитать Положение к "Лауреату".
2.1.1. Произведения авторов портала "Что хочет автор", занявшие первые места в номинациях литературных конкурсов, проведенных на портале с 25 июня 2003 года – дня его официального открытия.
Извините, но я что-то не припомню конкурса, в котором вам рассказ что-то "зарабатывал".
С уважением
Ну, что ж, как говорится, Бог в помощь.
Успехов.
Спасибо!
Из рабочих пометок по ВКР (может, будет интересно).
Удивительное постоянство в тематике автора: либо война, либо военный переворот; кровь, насилие, в центре внимания всегда женщина-герой-жертва. Однако автор, ес-с-но, вправе писать в выбранном жанре и на избранную тематику. Кто-то же пишет бесконечно о любви и дружбе.
По существу: хорошая работа, сильная, яркая, «универсальная». Безусловно, заставляет сопереживать, есть, конечно, присущий автору натурализм и смакование подробностей, но… картинка создается полная. Работа выделяется.
Но! Если здесь война рассматривается как универсальное понятие (т.е. война как «универсальное» зло — трагические события рассказа, действительно, могли быть в любой стране, месте, с любыми детьми и т.д.), то не понятно, откуда взялся «сельсовет» — это где-то у нас все-таки? «Участковый милиционер» просит называть себя «фельдполицейским» — что это за события? Я что-то упустила в истории? Мне кажется, что, либо надо делать привязку к конкретным историческим событиям, либо вообще исключить какие-либо реалии, привязывающие к территории или конкретному месту, чтобы не сбивать читателя с толку. Ведь в рассказе главное – развитие трагических событий и их психологизм. А это достигнуто полностью.
И еще, где-то промелькнул «пожилой» солдат. Может, лучше «немолодой» или как-то еще.
Успехов. С уважением.
Спасибо, Ольга!
Да, вопрос интересный, я много об этом думала.
В принципе, указанных реалий достаточно, чтобы восстановить время и место событий — Украина, 1942 год.
Однако повествование не полностью документально, образ собирательный — поэтому я и пытаюсь уйти от конкретики. Так же как, например, в романе В.Астафьева "Прокляты и убиты" ни разу не названа по имени река, которую они форсируют, хотя из контекста очевидно, это Днепр, ноябрь 1943. Тут, конечно, можно поспорить.
Титул господина мл. фельдполицейского полностью на его совести, этот дегенерат, наделённый неограниченной властью над людьми, мог бы заставить себя называть и сатрапом, если бы знал это слово.
Ну а солдат действительно пожилой, из тыловой команды, дочка у него — ровесница убитой учительницы. Не вижу, чем это слово тут плохо.