— Наверное, песок сегодня очень горячий.
— Наверное.
— Хорошо, что тент пониже поставили.
— Да. Хорошо.
— Солнце ничего приятного нам не сулит.
— Ты права. Приятного мало, когда так печет. Но нам-то чего беспокоиться?
— Да. Мы-то в тени.
— Вот именно!
— А вода?
— Вода теплая. Я так думаю.
— Согласна с тобой.
— Теплее, чем вчера.
— Вчера был ветер. И волны у самых ног.
— Да, сегодня теплее. Брызги теплые.
— Тебя достают брызги?
— А тебя?
— Я не чувствую.
Ты не чувствуешь, но они достают.
— Ты их видишь?
— Я их чувствую.
— Это хорошо, когда чувствуешь.
— И когда видишь.
— Да, когда все при тебе.
— Когда всем довольна.
— Все при тебе – вот и довольна.
— А ты?
— Я – тоже.
— А они?
— Они тоже будут довольны.
— Да, ты права.
— Ты же знаешь об этом.
— Конечно, знаю.
— Только им надо много терпеть.
— Да, ведь мы терпели.
— Столько вытерпели!
— Сейчас я довольна.
— Конечно. Можно спокойно жить.
— Да, жить спокойно.
— И хорошо!
— И хорошо!
— Жить можно.
— И жить хорошо.
Так разговаривали две древние интеллигентные старушки, посаженные в шезлонги под тентом на берегу моря. И каждая понимала, что только в том, что они успели друг другу сказать, — главное, что в этом – сущность их жизни.
Как и всякая сущность, она находилась в них самих, — лишь на краткий миг, невзначай, вынырнувшая на поверхность. Поняв и осознав истину одновременно, старушки неслышно вздохнули и без печали устремили свои увлажненные глаза к горизонту.
Привыкнув за долгие годы старости к мысли о собственном уходе из жизни, они не заметили, как с последними словами потихоньку иссякали силы в их немощных телах.
Их лица еще хранили выражение лукавых заговорщиц, но они уже не могли знать, что это и есть конец.
Написано в 1987 году, Ленинград
