ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

— Простите, ради бога, люди добрые, — женщина перевела дух, чтобы окончить приевшуюся фразу, слышанную-переслышанную каждым, сидевшим или стоявшим в вагоне, раз сто, — Мы из Сухуми, находимся на вокзале, двадцать девять семей, сами люди бедные, на пропитание не хватает… — Электричка набрала скорость и заглушила монотонный голос. Она закрыла глаза, чтобы не видеть и не слышать никого и ничего, и снова пропала…

…Дискотека. От табачного дыма режет глаза и горит горло, но все танцуют и словно не замечают недостатка воздуха, и Она тоже сходит с ума, — пока ей достаточно этих кричащих звуков, и Она может без Него жить. Она верит, что впереди любовь и что-то светлое и радостное, от предчувствия которого щемит сердце. Но чем ближе к концу, тем больше становится не по себе, — опять как всегда: будут фонари на темной улице и сон. Подруги уже ушли в гардероб, но Она все еще чего-то ждет, и Он, проходящий мимо, совсем без надежды, небрежно бросает: «Потанцуем?» Никогда Она не вспомнит этой музыки, но сможет ли забыть беззаботный голос — голос человека, никому и ничем не обязанного?..

…В вагон зашла бабуля с сумками и внуком. Какой-то старичок, постоянно вертевшийся на своем месте, бодро вскочил.
— Я ведь помладше-то Вас буду, да и женщина Вы, и хоть в пансионы мы не ходили, да зато воспитание имеем. Вот идут эти… девчонки в метро и мороженое едят, — а мороженое в метро есть, это знаете что!.. — потрясает старикан в воздухе несгибающимся пальцем, подбирая слова, — это бескультурие… Конечно, мы в их годы… — старикашка все ниже клонится к уху, и замызганный край его пиджака вздрагивая ложится на бабулькины сумки, но женщина спешит и дослушивать, видимо, вдохновенную старикашкову речь не может. Лишь в последний раз произнеся скороговоркой внуку: «Осторожней через дорогу переходи, слышишь? Осторожней!», — и, бросив укоризненный взгляд в сторону невоспитанной молодежи, выплыла на перрон.
— Угу, пробубнил «малыш» в ответ и украдкой покосился на Ее стройные ноги, — конечно, ба…
Через две минуты толпа выкатилась на остановку. Она машинально посмотрела на часы — десять минут второго — и снова вернулась к неотвязной мысли — «Я сама виновата, сама — отпустила… как я могла отпустить — «Говоришь, что любишь, и прогоняешь…» — Если теперь Он и не вспомнит обо мне, то по моей же вине, я не смогла его понять», — опять просились слезы, и пришлось поднять голову выше.
Подошел автобус, и следующие десять минут Она уже ни о чем не думала, перед глазами в солнечном пятне маячило темно-коричневое в светлую полоску здание, и Она тупо всматривалась в бледное небо, ждала, когда призрак исчезнет…

*

Стало темнеть, и вода у берега тоже потемнела.
— Может, пойдем?..
Он запер дверь и нажал на кнопку вентилятора. Шаловливо горели цветные лампочки, и из раскрытого окна вместе с лунным светом просачивалась летняя прохлада.
Он был совсем рядом, обнимал и совсем по-родному смотрел в глаза. Он был самым близким человеком, и потому слова не имели никакого значения, только музыка и сильные, но в то же время ласковые мужские руки осторожно и крепко сжимали ее в своих объятиях, доводя до сладкой истомы.
Она скинула рубашку, но жара не проходила.
— Как красиво, — шептал Он, и этих слов было достаточно, чтобы умереть от счастья.
Почему Она не умерла в ту минуту?

*

«Июль, 199…г.:
Он уехал… Поезд быстро отошел, и я видела Его не дольше двух секунд, а потом так глупо стояла на перроне… совсем одна. Стало холодно.
Не знаю, почему все так изменилось?
Мне страшно. Может быть, я просто боюсь любви? Я ведь прекрасно знаю, что не стойкий оловянный солдатик. Боюсь сломаться, боюсь разочарований, предательства и боли — чем больше тебе дают возможности любить, тем больнее все это потом терять…»

*

Снова всю ночь не могла уснуть, а Он как в воду канул, и утром Она все-таки решилась пойти в церковь, — знала, что это необходимо было сделать, но не была уверена, что сможет этим хоть что-нибудь изменить.
В церкви привычно молились старушки, и совсем обыкновенный молодой парень сосредоточенно шептал что-то, водил рукой в воздухе и иногда складывался пополам. А Она долго смотрела как догорали две свечи — два обещания. «Почему два?» — недоумевало сердце.
Легче не стало, а только накопилось раздражение — зачем Она это сделала, чего боится — себя? Но ведь в себе Она уверена, а в Нем тем более. Как от проклятого места бежала прочь по мокрой от дождя траве, не оборачиваясь.
А через десять дней вернулся Он…

*

…Всю дорогу шли молча, так же молча поднялись на этаж. «Еще минута, и я Его никода не увижу», — подумалось Ей. Хотелось так много сказать и сделать, вернуть что-то, и Она даже надеялась, что это возможно, но вместо нужных слов почему-то вырвался хриплый вздох:
— Я же так тебя ждала…
— Зачем ты меня ждала? Я не твой и не надо в меня влюбляться.
А в висках стучало: «Поздно… поздно… поздно…»

*

Тусклый свет вагона, унылые однообразные лица. Какой-то старикан в засаленном пиджаке размеренно качает спящей головой в такт колесам. Две малявки в джинсах-стретч едят фруктовое эскимо. То хохочут, то шепчутся, в то время как жирные капли тягучей талой массы норовят капнуть старичку на ветхий воротник. Одна, самая наглая капля, все же задевает сморщенное старческое ухо. Но старик лишь дергает во сне плечом, не прерывая сна.
В вагон вваливается немолодая женщина со смуглым пронырливым мальчуганом, и обведя цепким взглядом пассажиров, заводит свою нудную песнь — Простите, ради бога, люди добрые! Мы из Украины, ночуем на вокзале, семь детей…
Она поднимается и, замешкавшись в дверях, оборачивается. Роется в сумке и сует пацаненку мятую бумажку. С легким сердцем Она выдыхает это лето и переступает на мраморный пол платформы.
«Да, это произошло не вчера, и сегодня уже тридцать первый день без тебя, но, несмотря ни на что, я буду любить Тебя вечно!»

*

…Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всякую веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я НИЧТО.
И если я раздам все… и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею — нет мне В ТОМ никакой пользы.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится…
Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
Любовь никогда не перестает…
А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше…