СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ, ПАСМУРНЫЙ ВЕЧЕР. Повесть. Часть 3.


СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ, ПАСМУРНЫЙ ВЕЧЕР. Повесть. Часть 3.

Часть третья.

— Татка! — Нуська кричала с конца перрона и бежала ко мне, размахивая руками.
Мы вцепились друг в друга, крутанулись пару раз, едва не сшибив кого-то с ног. Видел бы Лордик… При нём мы ведём себя чуть сдержанней.
— Поедем или пройдёмся?
— Пройдёмся. – Погода стояла тихая и тёплая, совсем не ноябрьская, вещей у меня было всего-навсего сумка с парой тряпок и мелочами.
— Согласная я. – Сказала Нуся.

И мы пошли по хмурому каменному городу, который я так и не сумела полюбить, в отличие от моей подруги. Для того чтобы любить его, думала я, в нём нужно родиться. Или пережить нечто значимое.
Правда теперь, когда я знала, что здесь живёт человек, воспоминания о котором приводили меня в совершенно незнакомое доселе состояние, я ступала с благоговением по его земле.

Мы сели в кафе позавтракать
Я думала — рассказать всё прямо сейчас или позже, дома?
Но единственная подруга на то и таковая, чтобы чуять тебя до нутра. Безо всяких слов.
— Сейчас расскажешь, или потом?
Вместо ответа я расплакалась.
Нуська молча протянула мне пакет с носовыми платками.
Когда я, отсморкавшись, подняла на неё глаза, она улыбалась во весь рот.
— Тебе что, Лялька сказала?
— Что сказала? – Она играла со мной.
— Ну… то, о чём ты спрашиваешь…
— Что ты влюбилась, что ли?
Я молча опустила голову.
— Да у тебя ж на лице всё написано! – Нуська засмеялась. – Ну… кроме имени.
— Сурен…
— Краси-иво! – Она прицокнула языком и закурила.
— Тебе правда Лялька ничего не рассказывала?
— Нет, нет же! Говори! – Её глаза азартно блестели.

В отличие от меня, Нуська знала, что такое любить и быть любимой — со всеми сопутствующими этому обстоятельствами. Она посвящала меня во все свои романы и связанные с ними переживания.
Иногда она рассказывала о тонкостях в интимной сфере своих отношений с мужчиной. Но это для меня было всё равно, что лекции по высшей математике, которые я слушала полтора года в нашем гуманитарном вузе, абсолютно ничего в ней не понимая. Правда, сдала на пять…
Как-то на заре моего замужества она спросила: ну, и как твой Лордик в постели? Я очень тактично дала ей понять, что на эту тему она может и не пытаться задавать мне вопросов. Ладно, ладно, сказала Нуська, я же вижу, что он огненный мужчина, у вас, небось, простыни дымятся до утра… скромница ты моя.
Неужели, она так и думала?

Я коротко рассказала подруге о моём летнем романе длиной в два с половиной дня и его четырёхдневном продолжении в Москве.
— Так ты ещё… вы с ним ещё мальчик и девочка? – Сформулировала Нуся, как могла деликатно, животрепещущий вопрос.
— Да. – Ляпнула я, даже не успев сообразить, что эта часть моей жизни всегда была под табу.
— Н-да… — Протянула она. – Завидую, у тебя всё ещё впереди…
— Что впереди?
— Новый поворот… То, что за ним… Это всегда восторг. Правда, — добавила она, – бывают и разочарования… Но мы-то с тобой женщины взрослые, имеем опыт… с посредственностью связываться на станем…
— Нуся… — Я посмотрела на неё умоляюще. – Какой опыт! Я вообще ещё женщиной не была!
— Что?!..

Мы продолжили у неё дома.
До встречи с Суреном у меня было время. Несмотря на субботу, он на работе – сдача тиража. Я должна позвонить ему в час.

Нусино лицо в продолжение моей исповеди принимало те же выражения, что и лицо дочери. А мне потребовалось уже меньше эмоций для рассказа. Я даже посмеивалась над собой в некоторых местах.

— Да-а, дорогая… — Сказала подруга после того, как я замолчала. – Возможно, это тот случай, когда лучше поздно…
— Я боюсь, Нуся. – Это была правда.
— Чего?
— Что не понравлюсь ему… в… ну, как женщина… А я, кажется, уже люблю его. – Я была на грани слёз.
Но плакать мне сейчас было нельзя – на моём лице слёзы не высыхают бесследно, как у киношных героинь, мне потом с красным носом и опухшими глазами полдня ходить.
— Любовь тебя и научит. – Не очень уверенно сказала Нуся. — Но мы ещё что-нибудь придумаем. Ты к нему идёшь?
— Нет. Предполагалось, что я живу у тебя.
— Тем лучше, время есть. — Она усмехнулась. – У меня никогда не получается выдержать паузу… во всяком случае, если обоим всё понятно. Чего тянуть, в пионеров играть? Взрослые люди… осознанно делают свой выбор…
Я снова слышала слова дочери.

Сурен схватил трубку – не успел гудок закончиться.
Мы договорились встретиться через полчаса около моста, рядом с нашим домом. Ещё на море мы выяснили, что, оказывается, и он, и моя подруга живут в одном районе, в десяти минутах друг от друга, по разные стороны Фонтанки.

Я была в полуобморочном состоянии. Нуське даже пришлось на меня прикрикнуть – и это помогло.
Ровно через тридцать минут Сурен подходил к мосту – мы смотрели из Нусиного окна на втором этаже.
— Без цветов… — Разочарованно протянула подруга.
Я металась по прихожей – от двери к зеркалу. Где моя выдержка? Где мои манеры? Где моё всё?..

Сурен распахнул пальто и протянул мне маленький букетик крохотных белых цветов.
— Вот… Моя коряга расцвела… Перед Вашим приездом.
Сурен рассказывал, что в его квартире чего только не растёт. Стоит ему воткнуть в землю любой огрызок, отросток, бросить семечку — как всё это принимается буйно зеленеть.
— Спасибо. – Я незаметно помахала букетиком за своей спиной, я знала, что Нуся во все глаза смотрит сейчас нам вслед.

Он спросил о моих планах. Я сказала, что в полном распоряжении Сурена. И ещё – если он не против, моя подруга ждёт нас вечером на чай с тортом собственного приготовления.
Он был не против.

В квартире Сурена и вправду всюду буйствовала зелень. Он подвёл меня к той самой коряге, разродившейся белыми живописными венчиками. А рядом в горшке под банкой пробивался зелёный росток.
— Это из лагуны. – Сказал Сурен. – Я загадал, если прорастёт…
— Тогда что? – Конечно, я догадывалась об ответе.
— Вы ко мне приедете.
— Вот я и приехала.
— Нет, не так… Навсегда. – Он обнял меня.
У меня захватило дух. Но я ещё не была готова. Я пребывала в сомнениях и опасениях. Я боялась расслабиться.
Сурен почувствовал это и отпустил меня.
Меня растрогали романтизм и деликатность этого сурового мужчины.

Интересно, подумала я, осматривая жилище Сурена, моя квартира – такое же продолжение меня? Меня какой? – спохватилась я – настоящей или той, какую из меня сделали мои родители и муж?
Моя квартира – стерильное во всех отношениях жильё. Ничего лишнего, ничего не на своём месте, ничего, что могло бы смутить стройное течение мыслей, поступков, самой жизни…
По-настоящему моя обстановка — в Нуськиной однокомнатной тесной, напичканной всякой всячиной квартирке. И ещё у Ленки мне нравится.
У Сурена мне тоже понравилось. Аскетизм плавно перетекал в артистизм. Разномастица обстановки выглядела, как реализованная эклектика – всё легко и непринуждённо, практично и функционально.

Сурен накормил меня вкусным обедом.
Мы снова много говорили, но электричество накапливалось в воздухе.
Около шести часов мы оба, похоже, с облегчением засобирались к Нусе.
— Какие цветы любит Ваша подруга?
— Большие белые хризантемы.
— А из напитков что предпочитает?
— Мартини.
* * *

Мы пришли упакованными по высшему разряду. Нуся принялась причитать по поводу бешеных трат – она волновалась и несла всякую чушь.

— А я вас знаю. – Сказала она, когда я представила их друг другу. – Я Вас в гастрономе нашем встречала.
— К сожалению, — сказал Сурен – не могу ответить тем же, я почти не смотрю по сторонам.
— Ничего удивительного, я женщина незаметная… Не то что наша Тата. — Нуся явно кокетничала.

Благодаря моей подруге, и – отчасти – напиткам, принесённым Суреном и выставленным хозяйкой, атмосфера постепенно разрядилась, и мы уже болтали и хохотали, как будто всю жизнь провели в одной компании.

Неожиданно раздался звонок. Нуся взяла трубку.
— Да? – И вдруг её лицо преобразилось. – Вася! Ты где? – Она сияла и только что не визжала от счастья. – Да! … Конечно! … Счастье моё! … Жду!
Она посмотрела на нас обалдевшими глазами и сказала:
— В Мадриде забастовка.
Видя, что нам не стало понятней, она добавила:
— Профессора бастуют.
А-а, вон что, сказали мы оба своим видом, словно это объясняло всё.
Нуська, видно, всё же пришла в себя и расхохотавшись, пояснила:
— Мой Вася… Василий Владимирович читает курс лекций в Мадридском университете. А их профессора устроили недельную забастовку. Вот он и решил махнуть на родину – не сидеть же там неделю…
Я не подала виду, что имя Вася… Василий Владимирович слышу впервые.
Нуся рассеянно поставила ещё один прибор на стол — она уже витала где-то над трассой Пулково-Птербург.
Когда раздался звонок в прихожей, её снесло из-за стола.

Огромный, как шкаф, Вася схватил в охапку нашу нехрупкую Нусю и кружил её по прихожей. Под ноги полетела его стильная овчинная шляпа. Туда же чуть было не отправился букет нежно-розовых роз.
Потом наступила тишина. Если не считать утробного урчания страстно целующихся мужчины и женщины.
Мы с Суреном выковыривали остатки торта из наших тарелок, не поднимая глаз.

Нуся представила всех друг другу. Вася оказался ещё коммуникабельней моей подруги, и через несколько минут все были на «ты». Кроме нас с Суреном, разумеется…
Вася вывалил на стол новую порцию яств. Мадридских в том числе.
Мы ещё немного понасыщались и стали замечать, что в Нусиной комнате становится всё теснее. Нас с Суреном просто размазывало по стенам…
— Ой, Татка, где бы мне тебя положить, чтобы… чтобы мы тебе не мешали спать? – Нуся была бесхитростна.
— На кухне… — Растерянно сказала я. – У тебя большая кухня, мне там будет хорошо.
Вася смотрел недоумённо то на меня, то на моего спутника, то на свою возлюбленную: о чём вы, ребята?..
Нуся всем своим видом отвечала ему: я тебе потом всё…
Вмешался Сурен.
— Я могу Вас поселить у себя. – И, словно поясняя остальным ситуацию — У меня две комнаты…
— Ну вот, всё решаемо! – Обрадовалась Нуся, даже не дожидаясь моего согласия.

Мы ещё немного поболтали – дальше было некуда: нас здесь уже не видели.
Перед выходом Нуся утащила меня в кухню и сунула в руку пузырёк с какими-то пилюлями.
— Одну жёлтую и одну голубую… не раньше, чем за полчаса… до.
— До чего?.. О чём ты, Нуся?
— Это вместо резинок.
— Но я не собираюсь…
— Ну, мало ли! Вдруг соберёшься. Бери с нас пример! – И её глаза засияли.
Мне стало завидно… и обидно: что же это я такая… не как все?
Но, когда мы пришли к Сурену, всё встало на свои места.
В моё распоряжение была предоставлена гостиная.
* * *

Следующий день и следующий – до самой пятницы – мы весело проводили время в нашей тёплой компании. Сходили на новый американский блокбастер, на камерный концерт, ужинали в ресторанах, ездили в Петродворец. Я забыла обо всём на свете – я словно только что родилась, и жизнь моя только начинается…
Однажды, вернувшись домой, мы с Суреном хохотали над чем-то в прихожей. Я покачнулась, разуваясь, и он подхватил меня.
Наш смех оборвался. Мы стояли совсем близко, почти прижавшись друг к другу. Сурен обнял меня. Внутри поднялась внезапная паника. Захотелось броситься опрометью из квартиры, лишь бы не испортить всего того, что было в эти несколько дней – таких лёгких, таких светлых и беспечных.

Да, порой меня посещало то самое смятение чувств, которое, вероятно, сопутствует влюблённости, которое я испытала впервые много-много лет тому назад. Но это происходило в совершенно неподходящий момент и быстро улетучивалось. Словно некий автомат-предохранитель отключал напряжение – ведь когда-то это было пресечено не самым деликатным образом.

И опять он понял, что меня нужно отпустить. Я села и, глядя в пол, сказала:
— Сурен, простите меня. Я не хотела Вас обманывать…
— О чём Вы?
— Я не смогу быть Вашей… Вашей любовницей.
— Мне не нужна любовница. – Сказал он. – Мне нужна возлюбленная. Это разные вещи.
— Наверно, возлюбленной я тоже не смогу стать… — Я была на грани слёз.
— А другом? – Он приподнял моё лицо.
— Другом смогу. – Сказала я.
— Вот и хорошо. Будем друзьями. – Он улыбнулся.
Я была ему безмерно благодарна.

* * *
Утром в пятницу позвонила Нуся и предложила присоединиться к ним с Васей – они едут на дачу друзей, там сейчас пусто, хозяев нет. Зато есть баня и рыбалка.
Я передала Сурену её предложение, он обрадовано согласился.

На место прибыли уже в сумерках.
Мужчины принялись топить дом и баню, а мы с Нусей – готовить ужин. На удивление, и в доме, и в бане очень скоро стало тепло.
Стол накрыли прямо в предбаннике.
— Банные фанаты заклеймили бы нас позором! – Сказал Вася. – Ты не фанат, случайно? – спросил он Сурена.
— Нет, я сочувствующий. – Ответил он.
— А ты? – Это Вася ко мне.
— Я присоединившаяся.
— Вот и славно, трам-пам-пам! – Вася обнял Нусю и спросил: — Ну, кто первый?
Нуся деликатно предложила:
— Девочки!
Вася был слегка разочарован – он, вероятно, совсем по другим критериям делил наше общество на пары. Но взял себя в руки:
— Ладно, девочки, вперёд!

Нуся, разумеется, сразу поставила меня к стенке:
— Ну, рассказывай!
— Не о чем… — Сказала я.
Она разочарованно хлопнула себя по пышным голым бёдрам.
— Да, ребята… — Сказала она. На её не менее пышной груди и под ней я заметила весьма характерные тёмные пятна.

Потом пошли мальчики. Мы слушали громкие шлепки веников, их вопли и забавлялись – взрослые, солидные мужчины, а бесятся, как дети. Мне было приятно, что Сурен такой… ну, вот такой.
Как бы мне хотелось съехать со всех катушек – как это бывало, когда мы были наедине с Нуськой.
— Выпей-ка водочки. – Она словно услышала мои мысли: я подумала как раз, а не снять ли напряжение испытанным народным средством.
Но это не очень помогло. Правда, и не помешало.
Через какое-то время Вася с Нусей плюнули на наши с Суреном заморочки и отправились париться вдвоём.
Сурен рассказывал мне о забавном случае в бане пионерлагеря, я хохотала и, глядя в задорные глаза моего собеседника, едва держалась, чтобы не сказать: слушай! давай кончим валять дурака! Ну, ладно, я – я ущербная женщина, но ты ведь мужик, возьми ситуацию в свои руки!..
Но — нет, я всё ещё не могла ни проломить, ни перепрыгнуть забор фундаментального благородного воспитания, унизанный колючей проволокой стереотипов.

Следующий день прошёл в том же духе. Мы погуляли по лесу, пожарили шашлыки – рыбалка не состоялась по причине отсутствия удочек. Подурачились вдосталь, а к вечеру субботы Вася вызвал по своему мобильному телефону такси, и мы покинули место нашего буйного веселья — Васе утром улетать, а мне вечером на поезд.

На прощанье Сурен спросил Васю:
— Когда там следующая забастовка в твоём Мадриде?
Вася расхохотался, и они обнялись, как закадычные друзья.
— У меня через три недели курс кончается. К Новому Году возвращаюсь. Соберёмся?

* * *

Мы с Суреном ещё немного поболтали на кухне и решили лечь спать – оба были слегка уставшими. Главным образом, из-за почти бессонной ночи на даче.

Нуся с Васей уложили нас в крошечной комнатушке без дверей. Вторая – та, в которой разместились они – вообще не была комнатой, это был аппендикс кухни. Они поёрзали, болтая шёпотом о чём-то весёлом, с трудом сдерживая смех, на своей узкой скрипучей тахте и ушли.
— Мы пошли в баню! – Крикнула Нуся. – До утра не ждите.
— Спокойной ночи! – Сказали мы.
— Ну уж дудки! – Хохотнул Вася и хлопнул дверью.
Я слушала дыхание Сурена, а сама старалась дышать неслышно. Мы были на расстоянии вытянутой руки друг от друга: я на раскладушке, а он рядом на полу. Уйти на освободившийся топчан никто из нас не решился, тем не менее.

Но заснуть я не могла и здесь, в доме Сурена. Я ворочалась почти без мыслей. Точнее, их было так много, что сосредоточиться на чём-нибудь было трудно.
Глянув в очередной раз на часы – без четверти два – я пошла на кухню: после острых шашлыков и соусов я никак не могла утолить жажду.
В комнате Сурена горел тусклый зелёный свет, дверь была открыта. Я заглянула.
Он лежал по пояс обнажённый — в наушниках, руки за головой, ноги раскинуты в стороны под тонким одеялом — и казался спящим. Тёмные впадины подмышек, тёмная шерсть на груди и запястьях, почерневшие подбородок и щёки.
Меня заворожило это зрелище. Вероятно, в любой женщине – вне зависимости от её осознанных предпочтений – возникает реакция на брутальность. Иначе – откуда это волнение во мне?
Я вошла. Сурен не шевелился. Я слышала звук в наушниках. Спит? Не спит?
Я села на край кушетки.
Он резко открыл глаза. Потом сорвал наушники и замер. В глазах было удивление.
Я скинула халат и осталась в тонкой ночной сорочке.
Сурен отодвинулся к стенке и откинул край одеяла.
Я легла к нему лицом и закрыла глаза.
* * *

Я закрыла глаза.
Сомкнутые веки и стук колёс надёжно огородили меня от окружающего мира, и я возвратилась в свой.

Не знаю, долго ли мы лежали неподвижно. Сурен шевельнулся первым. Я открыла глаза – его лицо было рядом.
— Ты пришла. – Просто сказал он.
Это было как… как пробитая брешь. Словно рухнули все стены, заборы… или что у них есть ещё там. Мне словно стало легче дышать.
Это его «ты»… Вот что было нужно!

— Я пришла к тебе.
Мне показалось, что даже голос мой стал другим… или говорить стало легче.
— Не верю. – Сурен мотнул головой, словно отгоняя наваждение.
— Что ты слушаешь? – Спросила я.
Он выдернул штекер наушников, и в колонках зазвучал старый альбом Криса Ри.
— Мне нравится.
— Мне нравится, что тебе нравится. – Улыбнулся он.
Мы всё так же спокойно смотрели друг на друга — словно провели в этой позе полжизни.
Сурен запустил свои пальцы мне в волосы.
— Зачем ты стрижёшь волосы?
— Это не я, это парикмахеры.
Он засмеялся.
— Я хочу увидеть твою гриву.
— Прямо сейчас и начну отращивать.
Он снова засмеялся. Я тоже.
Его ладонь сползла мне на шею. Он гладил пальцами ключицы, подбородок. Расстегнул верхние пуговицы, и рука двинулась к груди.
Я к собственному удивлению поспешно выпросталась из сорочки.
Меня тут же обожгло прикосновение его обнажённого тела.
Он поцеловал меня. Как когда-то давно, на перроне в Москве. Только дольше. Гораздо… бесконечно дольше.

Мы устали от поцелуя.
Сурен лёг рядом – запрокинув голову и прикрыв глаза.
Тогда я склонилась над ним.
Я всматривалась в его лицо. Это было самое красивое лицо на всём белом свете. «Самое-самое-пресамое в жизни!» — как говорила моя маленькая дочь, когда ей не хватало слов для выражения восторга.
Я не могла бы сказать, чего больше было в моих ощущениях – наслаждения или изумления. Одно через мгновение сменялось другим.
Это был катарсис. Неведомые мне доселе переживания вытесняли наносное, внушённое, неприсущее мне. Так ветром сметает пыль, волной – мусор. И этот ветер, эти волны длились и длились.
Тугой поток неистовой ласки врывался вглубь меня. Горячий, как солнце. Он растекался по венам и заполнял всё моё существо – до кончиков пальцев.
Потом всё повторилось. Потом снова.
Потом я с ужасом вспомнила про таблетки. Потом – про резинки… Я плюнула мысленно на всё – мне было так хорошо, что я готова была заплатить за это любую цену.

В купе мы долго целовались, не стесняясь проходящих мимо пассажиров.
Потом поезд тронулся.
Я закрыла глаза.
Я уезжала от Сурена, чтобы вернуться к нему, как можно скорее.
* * *

0 комментариев

  1. lara_gall

    Написано вкусно, легко, джулисто и добро 🙂
    Язык, при всей кажущейся незатейливости, такой, единственно возможный что ли… То есть этот язык находится в гармонии именно с этим сюжетом.
    Психологические тонкости радуют,( это когда он ее не торопит ничем). «Не будите возлюбленной моей, доколе….» Классно, нежно. Хорошо, что это есть, что ты это находишь и рассказываешь нам.

Добавить комментарий