Уверен, читатель знает, как пусто и тоскливо бывает утром, что смазано сизой поволокой вчерашних размышлений. Что душит какой-то слабенькой и нервной безысходностью, утомлённой, словно чахоточная девочка с бледным лицом и синими кругами под глазами. В воздухе застывшие запахи плотно слиплись с нелёгкими раздумьями, несносно пахнет килькой и луком (От чего, ведь были шпроты?), а ещё непременно ползёт таракан, видимо желая разрядить хоть как-то обстановку вызвав вспышку гнева или раздражения.
Андрей давить таракана не стал – его облепила дремотная и паскудная лень, делающая человека настолько безразличным, что вызывает приступы тупого благодушия и всепрощения. И в таком состоянии можно простить и себе безвольное пошаркивание щёткой по зубам, лёгкую щетину, переслащенный чай, и брошенный кусок колбасы на кое-как отрезанный кусок хлеба.
Три коротких маршрута теперь обозначились в комнате Андрея:: Пункт А – кресло, по-прежнему стоящее у подоконника, на котором красовалась пустая банка из под шпрот; пункт В – кровать со скомканным одеялом; и, наконец, пункт С – дверь в комнату, по которой Андрею всё время хотелось ударить ногой.
И вот что удивительно – в подобных состояниях возникают порой размышления, что порождают настолько замечательные открытия, которыми после радуется весь мир, восхваляя создателя. Ох, ну кто же добровольно решится окунуться в гадкое болото человеческого несовершенства, дабы взлететь оттуда белым лебедем?! Дорога цена открытий, особенно, если за дело берётся Дедал.
Андрею казалось, что на него накинули одеяло, толстое и тяжёлое. И словно это одеяло было наполнено тёплым равнодушием, и под ним было мокро, поскольку тело непрестанно покрывала испарина. Казалось, что одеяло это несносней тяжких оков, поскольку те откровенно ненавистны, а одеяло вроде и не враг, всё же защищает оно и греет. И казалось делом простым сбросить это одеяло одним махом, вздохнуть радостно и идти вдыхать благостные запахи весны, но нет — человек на то он и человек, чтобы самое простое сделать самым сложным.
Итак: Пункт А. кресло, на котором, казалось, лежат клочки вчерашних воспоминаний. Досада, боль и какой-то нехороший стыд отбрасывает нашего героя к кровати. И в пункте В Андрея настигают агония мутного сна, тихое раздражение на бестолковое утро и смутный порыв вырваться из этого состояния. — Куда вырваться?! – почти вслух прокричал Андрей. – Ну и правда – куда? Эй, бедный Йорик.
— Так, — продолжал свои размышления экс бомж, застыв у двери – корень зла, который зиждется… — На самом деле этот корень зла не давал Андрею покоя уже с четверть часа. Прилипнув к языку, он постоянно напоминал о себе… нет, он просто напоминал, он затмевал собой все мысли хозяина. Вот только было потянется новый ручеёк размышлений, как снова, словно дурацкий речитатив: « Корень зла, который зиждется…».
Андрей подошёл к окну. В нос ударил противный запах шпротного масла. – Может в нём и спрятан корень, который… — в первый раз за утро на его лице появилась улыбка. – Нет, нет, дело не в нём. Игорь? Даже если он и корень, то корень не есть причина бытия. Он лишь… Зерно. Где зерно?!
Последний вопрос пришлось повторить три раза, причём последний раз потребовалось его проговорить громко вслух так, чтобы пространство тоже озадачилось им. Пространство не обиделось, но и отвечать не стало, — знаете сколько раз за день ему приходится выслушивать подобное?
— Я знаю множество людей, — думал бывший коммерческий директор, — которые лучше меня, чище. Я знаю куда больше людей, которые хуже меня. У первых всё гораздо хуже, чем у меня; у вторых гораздо лучше, чем у меня. Но! Первым лучше, чем мне, а вторым намного хуже, чем мне. Блин (изменить две последние буквы, и добавить ещё одну), так где же суть?!
Да, — далее последовало открытие, которое ненавязчиво я проанонсировал, — нужно поженить тех, кто лучше с теми, кто хуже. Тогда либо, либо. Бр-р-р, если смотреть вверх, то страх поможет осторожности. Если смотреть вниз, то высота… это как над пропастью – только не смотри вниз. Тут страх становится хозяином… Корень зла, который зиждется… тьфу!!!
— И всё же, — Андрей в задумчивости остановился посреди комнаты, — почему хуже тем, кто лучше? Почему, да ё — это ж извечный вопрос, почему на людей хороших сыпется столько бед и несчастий, столько обид, горечи и разочарований? Нас что Бог ненавидит?! Или с остальных уродов спросу нет?! Зато с нас есть спрос.
После этой мысли Андрей сначала саркастически ухмыльнулся, сделал шаг в сторону двери, удержал опять порыв пнуть её, и вновь замер. Мысль повернулась в голове, сверкнув новыми гранями. Внутри что-то подпрыгнуло и перехватило дыхание, как при крутом спуске с горки – и радостно, и страшно.
Продолжить интеллектуальный труд Гречкину не удалось, поскольку раздался тихий в стук дверь. Даже не то чтобы тихий – деликатный такой стук, заискивающий, со всеми нотками подхалимажа и приставкой «-с» в конце каждого слова. Между тем такой стук исходит исключительно от нахалов низшего ранга, потому вслед за стуком дверь отворилась, и в комнату проник сначала нос, а потом пара быстро бегающих глазок. Разумеется, это была Лиза.
— Простите, Андрей, — жеманно пропели нарисованные губы, — Вам звонят. Солидный мужской голос. Общается очень вежливо, но к сожалению, забыл представится.
Надо ли говорить, что сие событие Андрея не обрадовало. – Лучше бы он сам преставился. – Андрей умело скрыл раздражение. Любезно поблагодарил соседку и взял трубку.
Он ждал услышать кого угодно, но не Харченко. Этот мужик, большой умница, смесь всех национальностей, всех кровей, что можно было найти на территории бывшего СССР. Он знал всё и вся, был в меру нагл, в меру вежлив, в меру настойчив и в меру услужлив, потому забрался в своё время очень высоко. После развала Союза, умудрился не упасть, напротив, снова забраться куда-то очень высоко, на невидимое обывательскому взгляду место.
— Андрей Владимирович, — Харченко закашлялся, — прости, простыл немного. Я бы хотел тебя видеть. – Андрей начал отвечать что-то невразумительное. – Погоди. Твои оправдания, — опять в трубке послышался кашель, — мне не нужны. Позвони когда будешь готов. Всё.
— Сергей Георгиевич, а в чём собственно… зачем я Вам нужен?
— Я тебе что, по телефону буду рассказывать?! Давай приезжай, там всё и узнаешь.
Заинтригованный Андрей тщетно пытался вернуться к прежним размышлениям и, главное, к своему открытию. Он допил остатки коньяка, обнаруженные на подоконнике, сел на кровать, потом и вовсе лёг. Уснул незаметно для себя, легко, словно в детстве после прогулки.
Снился парк. Андрей был уверен, что это Павловск, хотя ничего общего с реальностью не было. Но только в Павловске есть эта восторженная тишина, такая прозрачная и лёгкая. Только здесь есть это возвышенное состояние, настолько высокое, что даже эйфория обращается в молитву.
Золотая осень. Причудливые изгибы деревьев чёрной акварелью на жёлто-красный фон, хрустальный звон, словно колокольчик эльфов, да бег песчаной дорожки в расступающуюся чащу. Густые облака прелой влаги, что стелилась меж кустов и деревьев по сникшей траве, подхватила, растворила тяжёлый всхлип-выдох Андрея, и потянула за собой всю тяжесть его души.
И спокойно так стало, тихо. Ровные шаги, ровные мысли. Даже не то чтобы мысли, а предтеча их, без слов, терминов и понятий.
Падает лист на руку. Красивый. Бегут по нему жилочки, трещины, словно линии по руке, словно тропочки по судьбе. Ломает линии эти, переплетает причудливо, а всё одно – целый лист. Красивый.
Андрей проснулся также внезапно, как и уснул. Сходил в ванную, умыл лицо, заварил кофе, покурил и, одевшись, вышел на улицу.
— Петербург – город одиноких людей. — Думал Андрей, прогуливаясь вдоль канала Грибоедова. – Трудно объяснить и представить насколько этот город в состоянии впитаться в душу, высосать из неё всё и ненавязчиво заменить собой. И наша тоска лишь серая хмарь, эта лихорадочная влага, что сочится из пор его тела.
Я думал раньше, что это только я один такой. Ха, один из главных трюков этого города – подарить ощущение собственной исключительности. Какой-то избранности что ли? Тебе кажется, что все тебя ждут, что ты совершаешь великие открытия, без которых точно не сможет прожить человечество. Но на деле… Через некоторое время ты понимаешь, что до твоих эврик и инсайтов нет никому дела. Ты видишь, нет, ты униженно принимаешь насмешки за откровения своей души. Ещё позже начинаешь понимать, что насмешки эти порождает цинизм — след глубокого разочарования. Просто рядом люди, которые когда-то также несли на ладонях горящее сердце. И все мы в конечном итоге упираемся лбом в ревностное заталкивание друг друга в болото города, из которого, по большому счёту и так нет выхода.
Нам, каждому, дано очень много. Но никому не дано повернуть Неву вспять и прекратить это брожение в душах. Наверное если вдруг случится такое, что мы научимся слушать друг друга и ценить красоту душевных порывов, беспомощность и ранимость… Хм, этот город точно исчезнет с лица земли – ему совершенно не интересен такой поворот дела. Хе, эка идиллия получилась бы… — Андрей остановился. Закурил. Отражённый свет фонаря пустил ему зайчик в глаз. – Да ведь никто и не захочет. Да, мы сами не захотим! Ну перед кем тогда выпендриваться?! И ведь каждому хочется быть лучше других… Ох, вот одни из врат в одиночество.
Процесс глубокомысленных рассуждений был прерван пьяницей, что налетел на Андрея. После тирады понятного содержания мужичок пристроился спать, растянувшись вдоль решётки. Гречкин не без иронии пожелал ему прекрасных сновидений и отправился домой. – Пора и мне баиньки. – Не без досады подумал он, жаль было расставаться с городом, и жаль было поток горько-сладких мыслей.
Войдя в свою комнату, Андрей понял, что от прежнего настроения не осталось и следа. Что-то произошло внутри. Появилось откуда-то желание немедленно что-то делать. Он с удивлением посмотрел на себя. – Сударь, ну нельзя же настолько зависеть от настроения! Что собственно происходит с Вами? У вас есть необходимость решения одной маленькой задачи, а вам непременно хочется бежать из стойла, как необъезженному скакуну.
— А история действительно банально по сути своей и содержанию. – С наигранной важностью произнёс он в пустоту. Если Димыч думает, что его инструкция по выживанию оригинальна, то он пребывает в глубочайшем заблуждении. Повернуться лицом к страху… хм, я навскидку могу назвать с десяток произведений, где сей момент был упомянут. Да к тому же не единожды. А ещё кины всяческие…
С другой стороны… у меня нет оснований относится к его словам излишне поверхностно. Нет, нет, старик неспроста всё это говорит. Его слова наполнены силой… и… знанием. Да вот только не люблю я подобные загадки. Хотя нет – не люблю из-за того, что не могу понять. Блин! – снова появилось искушение пнуть дверь. Гречкин сделал несколько шагов, остановился посреди комнаты, пожал плечами и пошёл одеваться.
В общем-то день прошёл не зря, несмотря на скорбное его начало. – удовлетворённо думал Андрей. Не, всё правильно я делаю. Клин клином вышибают, потому породивший мысли енти… Корень зла, который зиждется… вот же блин!
А вот и ещё одна мысль Андрея, без которой, кажется мне, эта глава не будет завершённой. Пришла она ему в голову уже около Таврического сада. Не то чтобы она была свежей, нет, просто впервые так хорошо сформулировалась в его голове: «Когда отдаёшься Весне, незаметно вливаешься в её шествие, то обнаруживаешь, что «жить» есть само по основание жизни. Как и «умереть» есть основание жить каким-то образом. Всё остальное – лишнее. Да только кто бы так умел жить?!».
Удивительно, но он был услышан – Весной. Но в ответ она только кокетливо улыбнулась ему.
