Марти Хелл
Потеряв из-за собственной несдержанности опостылевшую работу, я пересел за баранку своей немолодой «девятки», и наконец, почувствовал себя прекрасно.
Точно — в своей собственной тарелке.
Давно я так себя замечательно не чувствовал, — принадлежа только самому себе!
А вот фальшивое сочувствие окружающих, и даже не очень окружающих — как раз это мое прекрасное самочувствие и ухудшало.
Результат этого сочувствия – был постоянно налицо.
Я только накалялся и накалялся… После каждого подобного сочувствующего звонка.
Как чайник, забытый нерадивой хозяйкой на плите, изошедший паром и осипшим свистком.
Чего я им-то такого всем сделал? — думал я после очередного звонка. — Всем этим, сочувствующим?
Вроде бы, даже, никому и не должен ни копейки, чтобы они вдруг так беспокоиться начали. Из-за моей потери… Никакой для них угрозы.
При своих же остались – так какого черта?
И, кроме того – откуда это все они между собой-то настолько хорошо знакомы?
Чтобы сплетнями обо мне так быстренько обмениваются?…
***
Удивительный факт — даже прошлая жена вдруг моей судьбой озаботилась.
Что, с одной стороны – очень странно, а с другой — совсем и не к добру.
Только полные дураки хорошего от прошлых жен ждут!
Позвонила, чего никогда с ней до сих пор не случалось, — за все уже теперь годы, прошедшие после развода. И спросила: а что, у тебя действительно крупные неприятности? С работы поперли? Подрался с начальником, говорят… Из-за его жены, говорят…
Не хочешь ли встретиться? Поговорить, обсудить?
***
— Мой нынешний муж, — сказала она, – большой чиновник. Он может, наверное, тебе чем-то помочь… Если хочешь, конечно. Он – добрый малый… К себе пристроит… Если ты пообещаешь, что и с ним драться не будешь. Из-за меня.
— Обещаю, — сказал я. – Никакой охоты с ним драться. Тем более – из-за тебя. Из-за чужой жены, наверное, подрался бы, а из-за тебя…
— Вот, и хорошо. Ты же – человек слова, я знаю, милый.
— Именно так. Обещал в глаз не бить – значит не буду. По носу, или еще куда-нибудь, в пах, например, – пожалуйста. А в глаз – ни-ни! Я ж все понимаю…
— Каким ты был, таким ты и остался, — заметила она.
Помолчали:
— Кстати, — сказала она, — еще, говорят, что ты извозом занялся?… Это что – веление сердца?
— Это – зов плоти, — сказал я. – И плохая наследственность.
— К лицу ли тебе это, в твоем возрасте?
Я все-таки, поговорю с мужем – ты не против?
Я повесил трубку.
Интересно, подумал я, и что это ей мой возраст дался?
Лучше бы – за своим возрастом следила!
Его бы – и берегла.
***
Не думаю, что у меня с моим возрастом проблемы наблюдаются.
Да и зеркало мне по утрам говорит – что все еще ничего, вполне все еще подходяще.
Лет на сорок тянет. Ну, чуть, может быть, больше. На сорок три-пять. Годяще еще все вполне.
Как утверждают некоторые разборчивые тетеньки.
Да и в постели, — когда я в ударе, — только, обычно, стон стоит, да из девушек перья летят. Не чемпион, конечно, но и не замыкаю турнирную таблицу.
Особенно – если упражняюсь с каким-нибудь юным дарованием.
Юные дарования — в последнее время — я всевозможным разборчивым тетенькам предпочитать стал.
Тоже – веление времени? Или зов плоти?
Или – дурная наследственность?
***
Кстати, они ничего себе бывает, встречаются, — эти самые молодые дарования.
Свеженькие такие. Горяченькие. Прямо – с пылу и с жару. Из тех, что особенно и пороху-то постельного почти не нюхали.
Хотя, уже кое-что даже и умеют.
Пусть, даже пока еще не отшлифованы рукой опытного сексуального слесаря. Это дело наживное – если подходящий слесарь попадется.
Так, мальчики над ними в подъездах немного поработали – своими неумелыми рашпилями… Впопыхах, дыша пивным перегаром, и млея от свалившегося на них счастья.
А надо бы было – тонкой шлифовальной шкурочкой. И полиролью. Чтобы заблестело и засверкало.
А тут сразу – грубым напильником…
Что это за сексуальное воспитание? Одна только порча бесценного и материала.
Но – на то они и мальчики, пока еще несмышленые. Тренироваться им еще, и тренироваться.
Мышцы накачивать.
Но главное – голову.
***
В общем, на мой взгляд, я вполне годен к строевой. Вполне подходящ для тех, – кто понимает в этом деле, конечно…
А для тех – кто не очень понимает… Они и сами нам не очень нужны.
Слушать их причитания, видеть их кривляния, — как им хорошо и прекрасно тут, во время этой качки…
Но только что-то немного спать хочется, милый… Я посплю, а ты там заканчивай сам, дорогой. Ладно?
Нет, не ладно! Увольте, это уже без меня.
С женами, а также их подругами — и натерпелись, и накривлялись вдосталь.
Либо есть, либо нет, и даже за деньги не купишь. Момент-то в воспитании упущен…
Так всю жизнь бревно-бревном и проживешь. Зачитываясь сладкими романчиками, и мастурбируя втихомолку на сон грядущий…
Когда муж в неожиданной командировке находится. Где-то, кажется, тут же, неподалеку. В родном же городе.
А говорит – в Бугульму послали…
Так что, возраст мой сейчас совсем не причем, дарлинг, — беседовал я мысленно с прошлой моей женой.
***
А мой очередной дурак-начальник мне капитально остое…л.
До печени достал, можно сказать. Хуже горькой редьки, честное, благородное.
Как селедка, которую я с детства терпеть не могу, и при виде которой – сыпью покрываюсь.
Об этом я так и заявил ему – как-то прямо с утра. Когда он мне что-то такое сказал. Прилюдно. Вроде того, как нехорошо с моей стороны опаздывать на работу, когда у нас все горит, и даже, кажется, совсем все уже пропало.
Я в ответ – тоже при большом скоплении сочувствующих, и даже где-то злорадствующих коллег, тоже что-то сказал.
Вроде того, как нехорошо с его стороны таким козлом быть.
Слово за слово…
А в итоге, я еще и отметил, что ему пора бы тщательнее лысину брить, а то рога прямо так и режутся, прямо на глазах из темени и вылазят.
…Начальник был крупным и самовлюбленным шишаком по фамилии Шишаков, и не стерпел, полез в рукопашную… Когда про рога услыхал…
Я тоже – не совсем уж из мелких.
И тоже не сдержался.
***
Через полчасика, еще немного разгоряченный, я сидел этажом ниже, в кабинете генерального директора, и писал объяснительную… Периодически зализывая языком ссадину на тыльной стороне ладони.
А начальник, в туалете, что был выше нас с генеральным директором на этаж, прикладывал к разбитому глазу мокрый холодный платок. Под сочувствующие охи немолодых наших девушек.
Которые, по этому случаю – в мужской туалет забрались. Очень им хотелось, я думаю, наконец посмотреть, как внутри туалета писсуары устроены.
Видимо, эта тайна их давно возбуждала. До приятной мокроты трусиков.
Может быть, все бы так и закончилось, объяснительной, разбирательствами и штрафом…
Но я спросил нашу генеральную директоршу:
— А про рога писать?
— Про какие рога? – не поняла она.
— Ну, что ему его жена рога наставляет? Поговаривают, что даже, со мной… И по этой причине у нас с ним не сложились отношения. Вплоть до кулачного боя…
Кадровичка, она же – и наша генеральная директорша, покраснела, и стала почти свекольного цвета – прямо на моих глазах.
Я даже испугался за нее, как бы у нее не случилось выпадение. Или – недержание. Мне даже показалось, что она сейчас заплачет. Или с ней еще что-нибудь, похуже случится.
Я даже подумал, не выскочить ли в предбанник, и не попросить ли у манерной ее секретарши Катеньки валидол.
***
Генеральная директорша — несколько перезревшая уже дама лет так сорока пяти — пятидесяти, с розовым от диатеза, и даже и без моих сегодняшних шуток, — лицом, была без памяти втюрена в моего начальника.
Встречались они тайно.
И об их тайных встречах знала поголовно вся контора. Включая последнего нелегала-дворника Мустафу.
Даже жена начальника Шишакова — тоже знала.
Потому что лично мне как-то жаловалась: на какую-то ожиревшую начальницу-выдру у ее мужа стоит, а вот на нее, распрекрасную, совсем не стоит.
Генеральная директорша, умная девушка с тремя дипломами, один из которых был дипломом психфака МГУ, очень переживала этот несчастливый свой роман с замужним дураком.
Зато при этом крайне гордилась тем, что среди других наших перезревших девушек – пятьдесят шестого калибра, что толпились сейчас наверху в мужском туалете, он для своих половых связей и потребностей выбрал именно ее.
Как наименее перезревшую, что ли?
Нет, я думаю, просто потому, что она – его начальница. В качестве перил — для подъема по крутой служебной лестнице.
В общем-то, если, два сапога – пара, то что делать с тремя сапогами? Как их классифицировать, начальника, его жену, и еще генеральную директоршу?
***
Упоминание о том, что у этого — идеального с ее точки зрения предмета обожания, — растут рога, здорово вывело ее из себя.
Она явно была целиком и полностью – на стороне этого болвана.
— Надо было… надо было милицию вызвать. И вас за бытовое хулиганство на пятнадцать суток упечь, — прошипела она, доставая из рукава пиджака кружевной затейливый платочек, и деликатно сморкаясь прямо в мою сторону.
От платочка приторно потянуло ландышем.
— Надо было, конечно…, — сказал я сочувственно. — Но только я драться к нему не лез. Исключительно – в целях самообороны. И это не бытовой, а служебный конфликт. На почве рогов. Причем здесь милиция?
После этих моих слов вместо загадочной, оставляющей надежду, формулировки «Объяснительная» на листе появилось трагическое слово «Заявление»…
***
— А вам совсем не стыдно? – спросила на прощание генеральная директорша. – Как вы вообще можете после этого ему в глаза-то смотреть?
— После чего? – спросил я.
— Ну, после этого…
— Слушайте, — сказал я, — я даже с мужчинами такие вещи не обсуждаю. Чтобы – не завидовали понапрасну. А уж с вами-то… С дамами… Я совершенно не собираюсь смотреть ему в глаза. Там нет ничего интересного. Тем более, что один глаз у него уже заплыл. Впрочем, скажу лично вам по большому секрету: да ничего у нас с ней и не было!
— Правда? – с надеждой переспросила генеральная директорша, широко открыв уже успевшие покраснеть от горя глаза.
— Правда, — сказал я. – Один случайный облегченный минет на корпоративном празднике. Без каких-либо длительных, глубоких и нудных половых сношений. По случаю женского праздника — это же не считается? Зачем, кстати, со своим самоваром на такие женские праздники ходить? Мог бы там больше внимания сотрудницам уделять. Например, вам. А то – ни вашим, ни нашим получилось. Как-то даже нехорошо от такого видного мужчины. Или вы не согласны?
Теперь из красной она сделалась белой, и даже ее замазанный жидкой пудрой диатез перестал проглядывать. Я посчитал нужным побыстрее убраться из ее кабинета, пока она не вызвала охрану. Во избежание дальнейших осложнений с рукоприкладством.
— Катенька, милочка, — сказал я секретарше, изо всех сил прислушивавшейся к тому, что у нас там происходит за дверями в директорский кабинет, — отнесите, пожалуйста, вашему шефу валидол. Или еще что-нибудь, похожее. Покрепче.
И с легким сердцем отправился на стоянку.
***
Я все думал: что бы это все-таки значило, что мне, да вдруг ни с чего, да взялась помогать моя прошлая жена?…
Это все же новость — из разряда вон выходящая.
Я даже и не помнил, какой она у меня была по счету – второй женой? Или третьей?
То, что не первой – точно. А вот – какой дальше?…
Что-то я запутался.
Нет, точно – третьей. Самой любимой.
Совершенно было на нее не похоже – такое участие в моей судьбе принимать. Абсолютно.
Лучше бы она про свои годы вспоминала, а не про мои, думал я, перетирая в скрипучих жерновах памяти подробности состоявшегося с ней разговора. И вообще, собственно, — какое ей дело до моего лица-то?
Что к нему подходит, а что – нет?
Мне казалось тогда, да и кажется сейчас, что если уж мы расстались, — так мы уж и расстались. И слава богу.
Благодарствую, как говорится, господи, что с таким счастьем оставил меня. Живым, более или менее здоровым, и на свободе.
Пусть я даже при этом и всю свою любимую библиотеку потерял. С ножками библиотека оказалась.
С ней, с прошлой женой — ушла.
***
Конечно, я понимаю, господи, это была не библиотека Ивана Грозного, к примеру, но все же, сначала очень жалко было.
Однако, господи, думал я позже – я не ропщу на завидную долю свою. И вообще, ты молодец. Что так мной распорядился. Очень умное решение!
Между прочим, по такому праздничному случаю, думал я, господи, по случаю ее отбытия в свободное плавание, я даже две библиотеки разменял бы. Прямо две – и забирай, милая, если унесешь. И плыви себе. С ними.
А если бы было – то и три. Забирай, по такому случаю… хоть и жалко немного, но ничего не попишешь. Искусство жизни требует жертв.
Если бы ты, господи, мне такой выбор бы предложил – две или три библиотеки на одну жену поменять, — я бы тоже без долгих колебаний откликнулся.
Но, думал я, господи, поскольку ты милостив, я одной всего лишь отделался. И на том – спасибо тебе мое горячее и неизбывное.
И, значит так: а ты, дорогая, ты плыви себе, куда тебе надо.
А я – в другую сторону потихонечку погребу. Малой скоростью.
Прямо – в противоположную сторону.
***
Что касается библиотеки — я любовно собирать начал ее еще тогда, когда в стране развитых, злобных, глупых, даже народных советов книжки стали продаваться в обмен на талоны за сданную макулатуру.
Я не имею ввиду, конечно, биографий действующих и вымерших, как паразиты в собачей шкуре на морозе, вождей, занимательные и очень-очень правдивые историй из жизни ненаглядной партии, а также и собрания сочинений не вполне, по-моему, адекватных классиков марксизма. В придачу с ленинизмом и сталинизмом.
Эти-то склады и завалы, созданные из изведенных под корень на лесоповалах сибирских деревьев, продавались свободно, прямо тоннами, на вес и россыпью, и во все времена. И до исторического материализма тоже — даже в каком-нибудь завалящем сельпо. Вместе с черствыми каменными буханками, солью, хозяйственным мылом и поллитровками «московской», сине-зеленого стекла по две восемьдесят семь, и прозрачной «кубанской» — по две шестьдесят две.
Потому что больше ничего другого в этих сонных сельпо никогда и не водилось. Даже — приличных мышей.
А вот нормальных книг – совершенно не было. Нигде.
То есть – они обитали где-то. Но по большому блату.
Или находились в распределителях.
Для всех этих, цекачей, секретарей крайкомов и кувыркомов, и прочая партейно-хозяйственная и комсомольская шушара.
Которые, надо думать, за всю свою сытую жизнь ни одной книжки — кроме «Крокодила» или «Правды» — так и не открыли.
***
Кстати, некоторые талонные мученики – вроде меня — умудрялись получать талоны как раз за сданные на приемный пункт сочинения классиков шариковского-подшипниковского мышления, а также за многотомные истории незабвенной КПСС юрского периода.
И прочей, подобной же зубодробительной галиматьи.
Что, в общем-то, строго каралось.
Не к лицу счастливому населению биографию любимого вождя, например, обратно в переработку сдавать. Совсем не к лицу. Даже и поредевшего под пилами зэков леса не жалко — нельзя и все тут!
Но – бог, опять же, миловал меня, почему-то.
Все-таки, с его точки зрения, видимо – я был не самым последним уродом.
Помнится, когда я получал эти вожделенные талоны, то некоторое время не мог поверить в это, вываливавшееся откуда-то сверху, из выдыхающего на ходу, не подкрепленного страхом, марксизма с ленинизмом, счастье.
И немедленно бежал талоны обменивать – покуда их не отняли. На «Королеву Марго», или – на «Двадцать лет спустя»… Или на какое-нибудь собрание сочинений Мамина-Сибиряка.
Так что, ушедшая библиотека была ценна не только, и не столько собранными в ней книгами, но памятью о перенесенных околокнижных страданиях.
…Веселое время. И люди к нему — были соответствующие…
***
Но моя библиотека в один прекрасный день ушла вместе с бывшей женой – молча, по-английски, даже и не попрощавшись.
Оставив на осиротевших полках редкие книги в пыльных разводах, уложенные плашмя. Вроде разрозненных томов Диккенса, Теккерея, да Гоголя – вперемежку с техническим русско-немецким словарем и случайными сказками народов мира. Из серии ЖЗЛ.
Уж и не знаю, почему она их тоже заодно не упаковала. Похоже, когда вывозила награбленное добро, так и не придумала, куда такой странный набор можно было бы пристроить.
Или – может быть, у нее просто не хватило тары для перевозки.
Теперь это не имеет особого значения.
В частности, полового.
Мои новые, и, как правило, начитанные знакомые девушки, которые приходят справить со мной праздник нехитрой любви, и осматривают полки, просто недоумевают странному подбору: А. Чаянов, Л. Троцкий и «Удачливый торговец» Ф.Беттджера с учебником по термодинамике – все рядышком, в одной компании…
***
Я, кстати, все-таки больше нравлюсь девушкам интеллигентным, из приличных семей.
И поэтому, когда они попадают в мое логово, то первым делом просятся помыть руки — с улицы.
Что им очень там, в ванной, нравится – так это то, что у меня там всегда висит для них чистое полотенце.
Якобы, чистое, якобы, для них.
А вторым делом – они начинают осматривать полупустые до сих пор еще книжные полки. Видимо, чтобы как-то материально подтвердить свое впечатление обо мне – как об остроумном, начитанном, и прочее, прочее господине…
Каким я сам себе по утрам в зеркале отражаюсь…
На самом-то деле, я бросил собирать книги. Глупо это — когда есть интернет, и любую книжку можно на развалах отыскать быстро.
Есть, оказывается, на свете занятия гораздо более увлекательные, чем протирка пыльных корешков.
Пустоты на книжных полках со временем заполнились какими-то безделушками, африканскими голыми статуэтками эффектных барышень, и фотографиями приятных моментов жизни, а также кассетами, и дисками.
— Кино коллекционирую, — говорю я в ответ на вопросительные взгляды. — Например, «Рашенз сексссс гёрлз». Или – «Американский жигало» в формате «ХХХ» — жесткое порно. А вы, что, тоже – любительница? Родственная душа, значит?
***
Они, посетительницы, бывают, конечно, несколько удивленны таким моим нетривиальным набором – казалось бы внешне серьезного, вдумчивого человека. Любящего поговорить на философские темы.
Чтобы разрядить ситуацию, мне приходится их срочно поить чаем с конфетами.
Или — с не очень свежими тортиками, которые у меня всегда есть в холодильнике – про запас.
Почему-то я заметил, что интеллигентные начитанные создания очень падки на эти самые тортики. И чтобы они не говорили – о стройности фигуры, и сохранении талии, лопают они их за милую душу. Уплетают и причмокивают.
Уж даже и не знаю, что они себе при этом в фантазиях представляют. Рассуждая, попутно, о высоком.
Ну, и на здоровье!
От вина или коньяка – они почему-то отказываются.
Наверное, опасаются за свою нравственность.
Вдруг она — да и даст слабину? Не устоит, их эта самая нравственность…
Перед сатанинским натиском сексуальных флюидов собственного производства.
Мне же так и хочется — в ходе нашей неформальной встречи за тортиками, и за разговорами -о прекрасном, о литературе и кинематографе, что-нибудь этакое ввернуть. Вроде того, что не в избу-читальню зашли, милые. И не в районную библиотеку. И даже – не в сельский кинозал.
А в храм любви. Почти.
Кто первым в ванну идет, а? Вы, или что? Могу пропустить вне очереди. Как радушный хозяин.
А могу и совместно пройти. Под ручку, так сказать.
Очень это интригующе – под водяными струями в вас войти каким-нибудь залихватским образом, чтобы еще поближе познакомиться.
И об очень высоком при этом продолжить рассуждать. О вечном и нетленном.
Из вас – не выходя ни на минуту.
Искривившись от удовольствия, и вас хорошенько прогнув. Под теплыми, ласкающими наши спины, струйками.
***
…Конечно, я благоразумно и глубоко храню в себе такой неожиданный для нежных ушек пассажик.
Хотя, в порядке эксперимента, ввернуть все это и можно было бы как-нибудь. И посмотреть, что будет дальше? Однако зачем же экспериментировать, если, как правило – ситуация в итоге сама собой разрешается. К обоюдному удовольствию.
Если уж заехала в избу-читальню, забралась в самое холостяцкое логово – почему бы и не почитать, что-нибудь увлекательное? Прогнувшись и охая? Или – присев на корточки и сладострастно мыча, методично покачивая своей прелестной головкой?
***
Через неделю после моего единодушного изгнания позвонила Катенька, секретарша, и официально попросила у меня аудиенции:
— Мне поручено вам остаток по зарплате передать. Шестьсот сорок три рубля ноль-ноль копеек.
— А что, мне в бухгалтерии появляться не рекомендуется? – спросил я.
— Не-а…, — сказала Катенька жеманно. – И к офису приказано не подходить, и охрана на сей счет предупреждена.
— Так что же будем делать? Могу вам эти деньги подарить. Или — хотите в гости заехать? Я теперь располагаю своим свободным временем вдоль и поперек. Кстати, с утра сегодня купил вкусных тортиков. Попробовал сам – очень вкусно.
— Тортики? Я люблю. Кремовые. Но, нет, конечно, заходить не хочу. Неприлично к мужчине домой приезжать. Даже — просто по делу. Хотя, говорят, у вас коллекция кино интересная?
— Действительно, много классических фильмов. Советских, старых. А кто это говорит, а?
— Не скажу. Классическая коллекция… Я люблю мелодрамы. Типа – «Дневник Бриджет Джонс». У вас, наверное, такого и нет. Давайте, встретимся где-нибудь в городе. Можете меня в кафе пригласить? И я вам отдам деньги, а вы в ведомости распишитесь.
— Не вопрос. На все эти шестьсот с чем-то рублей ноль-ноль копеек — и приглашаю.
***
— Все-таки, странный подбор фильмов, — говорит Катенька, сидя передо мной на кровати и скрестив ноги по-турецки. – Занимательный такой…
Лицо у нее раскраснелось, бутоны на груди стали совершенно алыми от моих нежных вкусных ласк.
— Слушай, а ты можешь сделать мне одно одолжение?
— Только одно? — спрашиваю я. – Я могу и два. А может быть, даже и три. Хотя тут я не очень уверен. Если только ты приложишь к этому губки.
— Нет, мне только одно пока… Можешь… я никогда не пробовала… можешь сзади так вот войти… Ну, ты понимаешь, как…
Я делаю вид, что несколько даже смущен таким непристойным предложением:
— Я тоже не пробовал… Я ж не педик… но для тебя готов на все! Готов испробовать на свете все! А что, это тоже про меня такие гадости говорят? Кто – скажи, наконец, кто же у меня такой доброжелатель? Не томи мое любопытство.
— Не скажу… генеральная с женой Шишакова это обсуждали…А дверь забыли закрыть.
— ???, — только и изображаю я вполне искренне. – Они что, знакомы даже?
— Лучшие подруги. А ты и не знал?
Я сажусь перед Катенькой, кладу ладони на ее нежные бедра:
— Давай попробуем так, как ты предлагаешь. А вообще, как говорил один знакомый реаниматор, излишнее знание укорачивает жизнь… Это как раз тот самый случай, по-моему…
И я легонько целую ее грудь – нежно и влажно касаясь языком ее набухшие в предвкушении алые соски.
— Ну, только не говори мне, что ты жену Шишакова не трахал. И нашу генеральную – тоже… Теперь, когда тебя нет – Шишаков в гору уже идет… Я уже приказ начала готовить – его заместителем генеральной делают… А еще…
***
Катенька, очевидно, задумала пересказать все новости, но я настойчиво целую ее грудь, и она забывает о новостях, отстранившись на минуту, ложится на живот, и я накрываю ее своим телом, чувствуя ее упругую выпуклую попку и глубокую ложбинку между ягодицами:
— Ах, – шепчет Катенька, — больно немножко. Ах… а теперь уже не больно совсем… Ах…
— Так же вкусно, как тортики? – шепчу я ей в розовое ушко.
— Вкуснее… — шепчет она, — Гораздо вкуснее… Ах… еще… А теперь так… Ах…
***
Звонит телефон, но я и не думаю прерывать процесс. Мне почему-то кажется. что это звонит моя неугомонная прошлая жена. Стоит ли из-за нее прерываться?
Других хороших новостей я сегодня не жду.
***
День, когда ты не работаешь, представляется очень-очень длинным. Наполненным странными открытиями.
С детства только и мечтал — стать водителем автобуса. Все надувной резиновый спасательный круг крутил туда-сюда, туда-сюда, по полу – воображал себя водителем за рулем.
И вот. Почти все сбылось.
Пусть я вместо автобуса сел за штурвал своей немолодой кобылы — а все равно, мечты почти воплотились в реальность.
И за антикварную марку можно побольше с клиентов брать. За известный брэнд автомобиля.
Чай, не «бентли», на тазике все же граждане, катаетесь, думаю я.
И кончаю, не опасаясь трагических последствий.
— Ах…, шепчет Катенька. – Обе они дуры набитые… А еще одно одолжение будет?
Март 2006 – Март 2007 г.г.
© Copyright: Марти Хелл, 2007
Свидетельство о публикации №2703030127
