Жестокость

Жестокость ядом растекалась про крови.
Когда-то он был другим. Когда-то он верил в добро.
Сколько ему было? Семнадцать? Восемнадцать? Небо казалось высоким и голубым, трава действительно была зеленой, а ветер — всегда свежим и попутным, и никогда не сбивал с ног, не студил кровь в маленькие ледяные шарики…
Рука привычно погладила гарду меча, отдавая, будто сцеживая ему ненависть – ничего, станет только острее… Ненависть убивает, постепенно разъедая душу, порабощая разум и выпуская необузданного зверя в безжалостные цепи ледяного, строго дозированного бешенства. Остается только холодный расчет, мишень – этот долбанный смысл жизни! — и пус-то-та… Внутри пусто и гулко и очень страшно остаться с собою наедине. Тогда приходит вопрос, черный и зябкий, и будто бы даже кутающийся в черный шелк плаща, и насмешливо усмехается: «Что дальше, воин?»
Ничего.
И от этого хочется выть волком и бежать, бежать, бежать, бежать – куда угодно! Лишь бы подальше от себя и этой засасывающей пустоты!..
Он встряхнулся. Ненависть – это способ выжить, месть – это повод выжить. Выжать себя до последней капли! Но выстоять… выстоять! Внезапно на его мозолистую руку, больше похожую на кусок мрамора, чем на живую плоть, присела бабочка, веселая и яркая. Он рефлекторно сжал кулак – в паре метров заплакал малыш…
… и будто бы пружина резко разжалась, отпуская на волю шум: испуганный визг женщин, несмелый ропот мужчин и плач детей, передаваемый ими по цепочке, просто в поддержку друг дружке. Резкий звук сорвал с него маску, и люди увидели не человека – воина, и из-под черных бровей на них смотрел зверь. Опасный, загнанный, готовый убивать.
Он чувствовал, как в нем в очередной раз что-то ломается, какой-то барьер, сдерживающий его агрессию, ненависть, разочарование!.. Буря эмоций помогала ему выжить, выливаясь в еще один лишний удар, выпад, шаг!
Взорвался шквалом ударов, слившись в одно целое со своим клинком: их роднила жажда крови, горячей, терпкой и праведной.
Танец клинков – танго со смертью…
Шаг… выпад… вдох… замер…
Шаг… шаг… шаг… отмахнуться, обмануть… выдох… выпад! Выпад! Выпад!
Ну же!.. Ломайся! Вдох… шаг назад – выпад, удар! Выдох…
Вот и все.
Нападавшие отпрянули – будто мигом осыпались с вишневого дерева все цветочки – растеряно переглянулись: на земле лежал мертвый человек, на остальных – ни царапины.
Воин одно долгое мгновение смотрел на тело, потом поднял так и зажатый кулак, приложил его к сердцу:
— Всеблагой! Ты свидетель!
И никто, ни единая душа не посмела ни слова сказать, ни скрутить воина – месть священна, и раз уж Бог призван в свидетели – справедлива…
И только по-прежнему жалобно плакал тот самый, первый, малыш.
Воин подошел к мальчику, вцепившемуся в свою мать. Мальчик был напуган не убийством людей, он понял, что перед ним не человек еще раньше, когда наблюдал за смертью бабочки – живого цветка.
— Не все так просто, малыш. Не стоит всегда верить глазам. Доверяй только сердцу…
Пальцы разжались сами собой.
С грубой мужской ладони всполошено слетела бабочка…