У Потёмкинской лестницы
в потрепанной шляпке из фетра,
в черно-белом кашне
и пальтишке забытых времен,
не Яга, не прелестница —
старая бабушка Петра
близоруко глядела
на тех, кто весной опьянен.
На Приморском бульваре
влюбленных счастливые лица,
карапузы мамашам
лопочут разборчиво «Дай!»
И бренчит на гитаре
смешной белобрысой девице
симпатичный парнишка,
не в такт напевая: «Гудбай…»
Улыбается Петра
ворчанью сердитых прохожих
и за нить горизонта
бросает беззвучно: «Живу!»
А на шляпку из фетра
акация радостно крошит
цвет одесской весны и…
последнюю в книге главу.
Так, по-светски торжественно,
врезаясь с безудержной силой
в жизни всех горожан
и в полет озорных голубей,
день весенний и девственный
штрихует лучистым курсивом
червоточины боли
в сердцах постаревших людей…
