Ну что же, вот они со свистом летят поверх окоп. Кусочки метала, отлитые в пули. Сейчас мы поднимемся в атаку и все, конец, огонь слишком плотный. С моей везучестью я поймаю первую же и свалюсь подкошенный, переживая острую боль. Осталось только выяснить где именно будет эта боль.
Ну вот, уже близко, сейчас капитан закричит «в атаку!» и мы попадем под свинцовый град чеченцев. Но почему, почему я должен умирать на этой чужой войне, я двадцатилетний пацан? Чем конкретно передо мной провинились эти чеченцы? Что они сделали плохого мне?
— Отставить гнилые мысли! — крикнул я себе, подражая нашему старшине.
— Ты чего? – спросил бледный как мел Леха.
Ему тоже было страшно и он, возможно, думал о том же.
— Ничего, так, — ответил я не своим голосом.
Пару взрывов подняли пласты земли и обрушили их на наши головы.
— Рота готовьсь! – раздался гулкий голос капитана.
Я погибну, у меня предчувствие оно никогда меня не обманывает, погибну в этой глупой войне, в эту атаку…. Бедная моя мама!
Справа от меня Колька, с перекошенным лицом смотрел на край окопа.
Все ждали команды и затем, либо забвение, либо торжество победы. Нет не победы, а радость что ты еще жив, пусть до следующего боя, но жив. Еще один день ты будешь дышать, думать, вспоминать дом, еще как минимум целые сутки, а может и двое, а может и…, кто его знает. Вечером ты выпьешь с товарищами за победу и конечно за павших героев. Но это только в том случае, если сам не войдешь в их число! Но как же не хочется попадать в этот список. Ну все, хватит, прочь гнилые мысли!
Сзади пробежался сержант, он спешил к офицеру. Вскоре я услышал их далекий говор, сержант что-то докладывал и получал короткие приказы.
— Есть, — донеслось до меня.
Задевая наши спины, сержант пробежал обратно.
— Куда высовываешься, — крикнул он на молодого, — успеешь еще.
Пополнение прибыло позавчера, молодые и необстрелянные, после учебки. Сегодня был их первый бой. Кто бросал их на верную гибель?
Перед глазами вставала сытная жизнь столичной молодежи….
Мне приходилось бывать в Москве по делам торговли. В то время я устроился на вещевой рынок к армянину и был, что называется, на подхвате. Он часто брал меня в столицу, когда ездил за товаром. В одну из таких поездок мы были вынуждены задержаться и он позвонил своим знакомым. Тогда один из них дежурил в элитном клубе. В итоге мы смогли ознакомиться с ночной жизнью золотой молодежи. Никогда не забуду их сытых самодовольных физиономий, их папочки заранее позаботились о том, чтобы в их жизни не было никаких проблем. Здесь конечно таких не встретить….
— Твою мать…, — процедил Димка, мой сосед по койке.
— Что ругаешься? – бросил я ему.
— Затягивают, уж скорее бы! – ответил тот злобно.
Леха, оказавшийся в аккурат между нами, резко контрастировал своим бледным лицом с почти багровой физиономией Димки.
Да…, у каждого свой страх и реакции на него тоже….
— Успеешь навоеваться! – прошипел я.
На меня покосился Леха, на его лице возникло нечто вроде улыбки.
Я ему подмигнул и вдруг четко представил как он падает, покошенный пулей.
— Тьфу ты черт! – теперь уже у меня не выдержали нервы.
— А сам! — раздался голос Димки.
Да ожидание смерти хуже самой смерти, — вспомнились мне слова какого-то классика.
Тем временем плотный огонь над нашими головами только усиливался.
— Дяченко! – крикнул капитан, — корректируй!
Радист что-то быстро вещал в микрофон.
Послышались характерные звуки реактивных снарядов — заработали наши «грады».
Высоко над нами проносились ракеты.
Через несколько секунд разрывы оповестили об их приземлении.
— Вот так! – кричал багровый Димка.
Я смотрел на него возбужденное лицо и завидовал его твердолобости. Как замучило меня мое живое воображение! Я уже несколько раз мысленно вогнал себе пулю то в грудь, то в голову, то в живот и каждый раз переживал боль и последние мгновенья жизни. Это было настолько мучительно, что я уже проклинал эту свою способность. Почему одни умирают только раз, а я со своей чувствительной натурой должен умирать десятки, сотни раз, пока….
Залп «катюш» закончился, утихли далекие разрывы ракет.
Теперь уже точно в атаку.
Огонь со стороны чеченцев стал гораздо слабее.
— Ничего, сейчас только высунемся и все! – накручивал я себя.
— Рота! – раздался звучный голос капитана.
Вот он момент, самый страшный, когда ты, защищенный толщей земли, выходишь из укрытия и, полусогнувшись, бежишь навстречу смерти. И крик, крик и маты со всех сторон твоих раненых и умирающих товарищей. Главное громче кричать «Ура!», чтобы заглушить страдания тех, кто уже не может бежать, а может быть и дышать. Зачем, зачем всевышний наградил меня таким воображением, я не могу больше этого терпеть!
— В атаку! – прозвучала громогласная команда.
Я стал карабкаться наверх. Руки не слушались, я то и дело соскальзывал.
Мои товарищи уже бежали к врагу, а я все продолжал копаться.
— Вот черт! – ругался я, цепляясь за землю онемевшими руками.
Раздались разрывы мин, они падали все ближе к окопу.
Нас оставалось несколько человек, все остальные уже слились в гулком «ура!».
— Быстрее! – кричал сержант, — наверх!
Он находился в траншее и наблюдал за бойцами.
Наконец я выбрался и присоединился к товарищам.
— Ура! – закричал я что есть мочи.
Вот он момент истины, теперь мое воображение не работало, теперь работали только инстинкты – самосохранения и уничтожения.
Взрыв отбросил меня назад. В последнее мгновенье я успел подумать – так просто?
Черная пелена спадала, уступая место небольшим просветам. Постепенно они превращались в тусклые, а затем и яркие пятна, пока не слились в одно голубое свечение. – Да это же небо! – осенило меня. Через какое-то время я окончательно очнулся и увидел себя в окопе. Я подвигал ногами – на месте, руками – тоже. Потом попробовал подняться – получилось.
Надо же жив и, похоже, даже не ранен. Получалось, что взрывная волна отбросила меня назад в траншею.
Я осмотрелся, в окопе никого не было. Сверху доносились крики «ура!», очереди и разрывы снарядов.
— Вот черт! – я поднялся на ноги. — Ненавижу эту войну!
Я осмотрел себя и понял, что кроме как испачканной формы, взрыв не причинил мне никакого вреда.
Я опять полез наверх.
— Нет, нет! Хватит геройства, надоело!
Я вновь осмотрелся по сторонам. Траншея по-прежнему пустовала, да и кто мог оказаться тут в разгар боя. Наверняка сержант видел, как меня швырнуло в окоп, а может и не только он, поэтому можно не торопиться. Я еще без сознания.
Расположившись поудобней на дне траншеи, я закрыл глаза.
Стрельба и взрывы не прекращались. Криков «Ура!» не было, должно быть залегли под плотным огнем, а возможно и отступали. Скоро лафа закончится.
— Черт! но это же трусость, предательство, ты лежишь в траншее, а твои товарищи гибнут, как ты сможешь с этим жить, если выживешь?! – внутренне кричал я.
— Нет, это не трусость, это протест! Я ненавижу и не понимаю эту войну, почему я должен умирать?! Может все они понимают или им просто наплевать, но я не такой я должен знать за что отдаю свою жизнь! – отвечало мое второе я.
— Трусость! ты все это выдумываешь в оправдание, ты просто боишься боли, боишься смерти, ты трус! – кричало мне другое.
— Боюсь боли?! Нет, я боюсь глупости, я боюсь не совершить того, ради чего пришел в этот мир и я….
Меня вдруг осенило. Это был выход, это было спасение и доказательство того что я не боюсь…. Не боюсь боли….
Я огляделся по сторонам, медлить было нельзя.
— Так, — я передернул затвор своего АК и направил в ногу повыше колена.
— Нет так нельзя, будет порох на штанине.
Недалеко валялась старая шинель. Я небрежно ее скомкал и она стала напоминать подушку.
Отлично, то, что нужно. Я прислонил шинель к ноге и еще раз осмотрелся. По-прежнему никого.
Отведя автомат как можно дальше, я направил дуло на ногу. Пуля должна была пробить шинель, затем мясо внутренней части бедра.
— Ну, давай! – приказал я себе.
Палец опустился на спусковой крючок.
Раздался выстрел и острая боль в ноге оповестила меня о месте вхождения пули.
Я быстро выкинул шинель из окопа и, осмотревшись, взглянул на ногу.
Черное пятно вокруг дырочки быстро разрасталось.
— Есть! я сделал это! – удовлетворенно отметил я, — теперь ко мне никаких претензий, я ранен! – неуместный смех вырвался из моей груди.
Тем временем уже вся штанина ниже колена пропиталась кровью.
Я аккуратно просунул палец в дырку от пули и резким движением разорвал ткань. Передо мной обнажилась рана. Из нее пульсировал фонтанчик крови.
— А черт! – выругался я в сердцах.
Я понял, что перебил артерию.
Дорвав штанину, я обнаружил, что рана сквозная и такой же фонтанчик бил с другой стороны бедра.
— Дьявол! – почему-то в этот момент лезли только сатанинские названия.
Я по-быстрому скрутил штанину и почувствовал нарастающий озноб.
Получившимся жгутом я постарался остановить кровь. Но пуля вошла слишком высоко, стянуть ногу возле паха не получалось.
Немеющие руки уже не могли с должной силой затягивать жгут.
Фонтанчики по-прежнему пульсировали с двух сторон. Под ногой уже собралась впечатляющая лужа крови.
Я попытался закрыть раны руками, но кровь сочилась между пальцами и струйкой стекала на землю.
— Помогите! – закричал я что есть силы. – Помогите!
Голос слабел, в глазах темнело.
— Нет! Только не это! – подумал я в отчаянье, после чего собрал последние силы и вновь заорал:
— Спасите! – Получилось довольно слабо.
Сознание стремительно меркло и я провалился в небытие….
— Товарищ полковник, атака боевиков отбита, спасибо нашим «градам», хорошо поработали. – Докладывал капитан по рации. – Убито двенадцать боевиков, много раненых…. Да, ушли…, направляются как раз в сторону засады…. Есть!
— Потери минимальные, — продолжал он после небольшой паузы. – Восемь человек ранено и один убит. Рядовой, так в окопе и остался, в самом начале подкосило…. Есть!
Капитан положил трубку и окинул траншею взглядом.
— Старшина! – крикнул он.
Грузный мужчина протиснулся сквозь солдат, собравшихся вокруг погибшего товарища.
— Я, товарищ капитан, — проговорил он грустно.
— Отпишите родне погибшего, как положено…, мол, смертью храбрых и все такое…, – запинаясь, произнес офицер.
— Есть.