Аллеи быта.
ххх
Джейн любит горькое пиво,
Джим — ром.
Джейн — мила, весела и красива,
Джим — хром.
У них ничего не может случиться,
Ни романа, ни просто любви.
Джейн — болтлива, как глупая птица,
Джим — молчалив.
Но почему-то друг к другу их тянет,
Как тянет железо магнит.
И гибнут их души в одном океане
С точным названием: «Быт».
14.7.1987 г.
Филармоническое настроение.
Ты помнишь нашу музыку, Ирина?
Волна волос разобрана в пробор,
Я в черном весь, как крышка пианино,
И, словно скрипочка, настроен на мажор.
Ты мокрой от слезы ладошкой холод
Вселяешь в грудь мою, манишку теребя.
Я прячу в животе свой мощный, юный голос,
Уныло мямля: «Я люблю тебя».
Я глуп, как табурет великого маэстро,
Как столик под там-там, или пустой пюпитр.
Ты говоришь: «Быть может, хочешь честно?»
И мой остов, потупившись, молчит.
Я «честно» не хочу. Уж лучше: лги, Ирина,
Скажи, что любишь пыль старинных, темных хор.
Пусть стонет мир, как это пианино.
Он, словно скрипочка, настроен на мажор.
19-21.5.1982 г.
ххх
Красота не есть тебе преграда.
В вечной, безудержной суете,
Я забыл былые муки ада,
Облик твой увидев на холсте.
Предо мной проплыли годы тризны,
Сумерек седые корабли.
Я когда-то знал ее капризной,
Эту неземную Натали.
Там во славу их гремели тосты,
Магов кисти, темперы, белил.
Отыскав в кармане папиросы,
Я, не удержавшись, закурил.
Как всегда, скривилась от дыма
И устало прошептала: «Брось!
Я законом времени хранима.
Ты — не тот, ты — нежеланный гость.
К черту, к черту прошлого утраты,
К дьяволу грядущие миры.
Лишь одна была в тебе отрада:
Дни, когда ты вовсе не курил».
О, похожесть мига неземного
На людские праздные слога!
И лицо ее — вовек сурово,
И крепки во лбу моем рога!
5.10.1982 г.
ххх
На земле обещал тебе рай,
Подвенечное платье ты шила,
А теперь, что ни день, то — стирай,
Так и жизнь проползет до могилы.
Ну, а помнишь, как свадьба была,
Как он начал с какой-то настойки.
Как ты белой лебедкой плыла,
И как гости кричали вам: «Горько!»
Ой, ты — горькая женская жизнь,
Измотал он тебя, изувечил.
Каждый день: накорми, приберись,
Никуда не уплыть в подвенечном.
Словом, вот. И не так много пьет,
И рубли кой-какие приносит.
Только «Горько!» никто не орет,
И делами, как снегом, заносит.
20.7.1986 г.
ххх
Дождик высек листву и нагнал небывалую стужу.
Одинокая муха прилипла к окну.
У тебя, как всегда, перебранки ненужные с мужем,
Снова хочешь забыться и вспомнить весну.
Твое новое платье он, будто слепой, не заметил.
Твои туфли он пнул безразлично ногой.
Неужели в любви он же клялся, божился до смерти.
Да, видать, разлюбил, изменяет с другой.
Ну, а может, сама ты во всем и кругом виновата,
Потому-то и шепчешь под нос: «Не пойму».
И, поплакав тихонько, надевши халат, словно латы,
Ты решила яичницу сделать ему.
8-16.4.1986 г.
ххх
Жизнь, мой друг, не каждому отрада,
Ты, вот, пьешь, тебя сверлит жена.
После смерти всех нас ждет награда:
Встреча с тем, чье имя — Сатана.
Он посадит нас на сковородку
И оливкового масла подольет,
Будет лить нам прямо в глотку водку,
Тем, конечно, кто при жизни пьет.
Так что жди, товарищ, и надейся,
Повезет тебе на свете том:
Алкоголю будет — хоть залейся,
И жену зажарят над костром.
10-22.5.1986 г.
Женщина.
Ты сказала Геродоту,
Вызывая в нем икоту,
Чтоб он топал на работу,
А не вел себя, как мул.
Ты сказала Геродоту,
Он поплелся на работу,
Шел, под нос мурлыкал что-то,
И дорогой — утонул.
2.8.1998 г.
ххх
Был долгий вечер, длившийся вечность,
Он перешел в бесконечную ночь.
И было вечер заполнить нечем,
Но очень кстати явился гость.
Ели мало, но пили много,
Водки выпили целый штоф.
После дружно молились Богу
И наливали еще.
Гость не ушел, гость так и остался,
Спал под столом, свернувшись в клубок.
Хозяйка плакала, хозяин смеялся,
Молча взирал на все это Бог.
Капли дождя барабанили в окна,
Истошно вопил придавленный кот.
А гость с похмелья решил подохнуть
И выпить с Богом, за Богов счет.
21-25.10.1984 г.
ххх
От любви остались лишь розы,
От роз — воспоминаньем икота.
Я сижу на полу, возле стула,
Доедая последнего шпрота.
Скоро принесут водки,
В бокале пенится пиво.
Вчера я опять где-то падал
И падал — весьма красиво.
На щеке моей ряд царапин,
На лбу одна, но большая.
Вчера утром тебя любил я,
Люблю ли сейчас? Не знаю.
19.4.1989 г.
ххх
«Она в киоске торговала
Холодным квасом и ситро»
Популярная песенка
30-х годов.
Она в киоске торговала
Холодным квасом и ситро
И, торговавши, увидала,
Как он фланирует шустро.
Он ей сказал: «Вы — роза рая!
Вы — настоящий бриллиант!»
Она краснела, протирая
Салфеткой беленькой стакан.
Он говорил: «Еще немного,
И я вам сердце предложу!»
Она сказала: «Ради бога,
А то, я скоро ухожу».
Она краснела и бледнела.
Он улыбался и шутил.
Все повторял: «Такое дело:
За квас мне нечем заплатить».
Любовь дешевой не бывает.
Она ему купила квас:
«Я все отдам, все потеряю,
Чтоб только вечно видеть вас».
История совсем простая.
Домой их вез один трамвай.
«Я вас все время ощущаю, —
Он повторял, — а это — рай!»
3.7.1983 г.
ххх
Владимиру Семенову.
Несколько дней падают листья с деревьев сада,
Вот и последний сорван с березы.
Николай Николаевич Задов
Ходит по саду абсолютно тверезый.
Николай Николаевич уже неделю не вкушал водки,
Мирно он гуляет, любуется на природу,
Движенья у Николая Николаевича спокойны и кротки,
Никто не подумает, что он способен дать в морду.
А за неделю до этого, в садике светлом,
Николай Николаевич, пребывавший в запое,
Ломал деревья не хуже ураганного ветра,
Сражался с кустами, как доблестный воин.
Здесь он, никогда не подумаешь, что человек приличный,
Обматерил старуху, перевернул скамейку,
Приставал к девушке настойчиво и нетактично,
Называя ее миленькой белошвейкой.
Плюнул в лицо, проходившему мимо человеку,
Затем ему же дал по шее и в ухо.
Взобравшись на телефонную будку, козлом мекал,
А после, громогласно, филином ухал.
Песенки пел из блатного репертуара,
Помочился от души на цветочную клумбу,
У подростка какого-то сломал гитару,
Но обошелся с ним отечески и целовал в губы.
Что самое удивительное, милиция его не забрала,
Не сыскала спящим в канаве, не посадила на пятнадцать суток,
Вот почему я говорю Николаю Николаевичу: «Браво!
Виват тебе, Задов — Вакх на данный промежуток!»
29.4.1985 г.
Кошелек.
Утром похмеляется наш родной народ,
Ваню Горемыкина пиво не берет.
Ване надо водочки, нет — ну ни гроша,
И горит похмельная Ванина душа.
Ночью Ваню крючило, все струился пот,
Клялся он, что более — капли не возьмет.
Поутру поспешно сгреб бутылок рать,
И поплелся, мрачный, на «угол» сдавать.
После пил плохое пиво и икал,
Свой синдром обычный временно умял.
Срочно надо водки, водочки скорей!
Брел, мечтой терзаем, в поисках друзей.
Где ж они попрятались суки — кореша,
Мечется и стонет Ванина душа.
Два часа прошлялся — никого, нигде!
Может утопиться в дождевой воде?
Спят, заразы, дома в пухлости перин,
Как блоха без кошки, прыгаешь один.
Но, однако, Кто-то — есть на небесах.
Прилетел неведомый, невесомый птах:
Кошелек, утерянный, Ване Он вручил,
И сыскали други: полностью — без сил.
23.02.2000 г.
ххх
Вот так вот, сидя у окошка,
Она все думала о том,
Что внук ее, должно быть, станет
Последним вором и плутом.
И потому, она шептала:
«Спаси его, царица — мать!»
Крестилась, пела, причитала,
Иль принималася гадать.
А внук у бабки спер икону,
Стащил лампадку, медный крест,
Рогатку сделал, сшиб ворону
И в сад по яблоки полез.
16.8.1987 г.
ххх
Я в детстве на даче, какой-то там, жил,
Всегда в состоянии сплина.
И помню, тогда не в сортир я ходил,
А, как это водится, мимо.
И девочка с дачи напротив, где жил,
Смотрела в окошко, в котором жасмин
Был шторкою, цвета жасмина.
2.5.1990 г.
ххх
Тошно мне в Тосно.
Проснешься,
Выйдешь из дачи
И плачешь
От скуки.
Коровы и суки
Глядят на тебя безразлично.
Я бы любил их.
Любить природу прилично,
Как говорят джентльмены,
Но это настолько лично,
Я, например, готов бросаться на стены,
Так я люблю природу,
Впрочем, люблю и породу,
Страдаю любовью к народу,
Люблю холодную воду,
Люблю и горячую воду,
Неравнодушен к женскому полу,
Понимаю женский вопрос.
И, вообще, когда я стою после бани абсолютно голый,
Я ощущаю, что я – колосс.
8.8.1989 г.
ххх
Поеду в Лугу,
Заеду к другу.
Я ему скажу: «Здравствуй, Витя!»
Он ответит: «Здравствуй, Коля!»
«А как, — спрошу, — насчёт налития
Стопарика алкоголя?»
Выпьем мы с ним стопарик,
Поллитру и ещё поллитру,
Витя мой закемарит
И будет спать, как убитый.
Хороший у меня друг, душевный,
Неразговорчивый, правда, немного.
Зато самогон у него — целебный,
Не выпьешь — не вздрогнув.
Утром проснёмся: воздух — чистый и свежий,
Похмелимся отборным квасом.
«Увидеть тебя — лелею надежду!»
Друг в друга выпалим басом.
Покину Лугу
В тоске по другу.
12.6.1993 г.
ххх
Плыло облако лебедкой…
Вызрела пшеница.
Братана послал за водкой,
Сердце веселится.
До последнего ухаба
Дорога мне знакома.
Убежала моя баба,
Ушла из дома.
Тесть себе отгрохал дачу,
Премий удостоен.
Я — сижу один, не плачу,
Я — спокоен.
Ухают в болотах выпи,
Ветер дуб качает.
Брат придёт, и мы с ним выпьем.
Полегчает.
май 1994 г. (по памяти)
ххх
Как огромные киты
Спят над озером морены.
Сосен легкие зонты,
И лишайник — клочья пены.
В волны озера звезда
Окунается под вечер.
Загораются тогда
Сосен тоненькие свечи.
Под мореною — изба,
В ней живет карел унылый.
Над избой торчит труба —
Обелиском над могилой.
Рыбу в озере карел
Добывает понемногу.
Самогон (белей, чем мел)
Пьет и не перечит богу.
Поздней осенью монах
Постучался в дом карела.
Словно чернокрылый птах
Прилетел с зарею белой.
И карел его пустил,
Чай устал с дороги инок,
Свежей рыбкой угостил,
Первача отлил из крынок.
Но спросил его чернец:
«Веруешь ли в бога, сыне?»
«Так, — решил карел, — конец!» —
Свой стакан ополовинив.
«Вроде верую», — сказал,
Прикрывая рот рукою.
И тогда монах привстал,
Перст воздев над головою.
«Что ж, во имя!» — молвил он,
Осенив крестом избушку.
И полился самогон —
Подставляй за кружкой кружку.
Утро ночь разбило в прах,
Солнце пёрло вверх упрямо.
Ковылял по льду монах
В направленье Валаама.
А карел стенал во сне:
«Веруешь ли в бога, брате?»
И синичка на окне
Прихорашивала платье.
декабрь 1993 — 13.2.1995 г.
ххх
Он жил спокойно. Началась зима,
Льдом затянуло лужи и пруды,
Но был уже им куплен пистолет
И были переписаны труды.
Свою мечту он тщательно скрывал
От матери, друзей и от жены,
Но был давно заряжен пистолет,
Из жизни он бежал, как из тюрьмы.
7.11.1987 г.
ххх
Стояла фотокарточка на полке над столом,
Смеялась с фотокарточки девица красным ртом.
А он, сидевший за столом с бутылкой, или без,
Считал, что в фотокарточку давно вселился бес.
Из-за девицы этой бес казал ему рога,
И шерстью зарастала вмиг девицина нога.
Он пил, и все смотрел в глаза чертовке молодой,
А та над ним смеялась лишь, и летом и зимой.
Он застрелился. Кровь текла по грязному столу.
Смеялась девушка в кашне, в пальтишке, на ветру.
17.6.1988 г.
ххх
Мальчики на мотоциклах
Без глушителей и номеров,
Девочки рядом с прическами
Под пуделей и сеттеров.
Мальчикам хочется очень,
Девочкам нужно любви,
И мотоциклы грохочут:
«Счастье случайно. Лови!»
Скоро им всем восемнадцать.
Мальчиков вышлют в войска.
Останется девочкам койка,
Письма, прыщи и тоска.
Все это будет когда-то,
А нынче — ревет мотоцикл.
Юность, ты счастьем крылата,
Да здравствует жизненный цикл!
23.8.1987 г.
ххх
Двадцать три. Начало ночи.
Мальчик в курточке рабочей,
И грабитель, тридцать лет.
Перед ними — монумент,
Состоящий из деталей,
На груди его — медали,
А за ними, словно крики,
Рвутся изгороди пики.
Мальчик, ищущий в кармане,
Тусклый уличный фонарик,
И грабителя улыбка,
Не терпящая возражений.
В липких лужах — отраженья.
Из-за дальнего куста
Наблюдает обыватель.
Аллея пуста.
Кто-то поминает матерь,
Это вдали.
По небу тучи, как корабли.
Двое влюбленных, беспечных.
Крыть нечем.
Сонный, усталый, такой неприятный,
Нерадостный вечер.
27-29.9.1983 г.
ххх
Он мне в тот вечер не дал папирос,
Солнце от края до края.
«Ваня, — сказал я, — ты — форменный пес!»
«Знаю, — ответил он, — знаю».
«Мало ль в округе гуляет собак,
Благо округа большая».
«Ваня, — сказал я, — ты — форменный гад!»
«Знаю, — ответил он, — знаю».
Был он охранник, а я был «зека»,
Родом он был из Тамбова.
Словом, моя не дрожала рука,
Крепче была она слова.
30.5.1989 г.
ххх
Не выходит роль у актрисы.
Она дымом печаль закрывает.
Она курит. Она веселится.
«Не выходит? Да, что там, бывает!
Вот сейчас соберусь-ка с духом,
Станиславского вспомню и Брехта».
— Ну, родная, ни перьев, ни пуха!
— К черту, к черту! — Ан, нет ей успеха.
И опять во рту сигарета,
Дым туманом стелется едким.
— В чем-то нет пониманья момента.
Не одолжите сигаретки?
— Режиссер — идиот и завистник! —
Заявила подруге уныло.
Не выходит роль у актрисы,
И уже никогда не выйдет.
23.7.1983 г.
ххх
Маня Панина — девочка с ножками,
Танцевать обучалася в школе,
Но, в театр не попавши классический,
Не противилась выпавшей доле.
Она имя свое поменяла
На красивое имя: Лизетт,
И, вращая изящными ножками,
Поступила в кордебалет.
Переспавши с одним постановщиком,
Переспавши с другим постановщиком,
Переспавши с любым постановщиком,
Наша Манечка стала звездой.
Но, к несчастью, от тяжкой работы
Заболела болезнью худой.
В ситуации этой трагической
Она нервною стала весьма,
И теперь не нужна постановщикам
Задарма.
15-16.9.1988 г.
ххх
У меня была печаль заведомо,
Я евреечку любил, красавицу.
Ох, любовь, она, вообще, штука вредная,
Особливо, еж ли ты не понравишься.
А евреечка была не целована,
И с принципами заранее дурацкими.
Хоть любовь для нас — вещь не новая,
Но вот тут, не знал, за что даже браться я.
Подойдешь к ней, скажем так, с предложением,
У нее в глазах черных — марево.
И смешны ей слова, рассуждения,
И не хочет с тобой разговаривать.
Наконец, я напился по страшному,
Разорвал на ней кофточку синюю.
И уже ни о чем не расспрашивал,
Без стеснения всю изнасиловал.
Посадили меня, горемычного.
Не люблю я жидов с той поры.
Эх, Россия — узда, да опричнина!
Эх, народ наш — скоты, да воры!
26.7.1983 г.
ххх
«O, Lady Jane»
Rolling Stones
Красотка Джейн играла с Джимом в гольф.
Он изучал ее литые формы,
Потом дал фору,
Хоть раньше форы дамам не давал.
А, под конец игры, забыв, что джентльмен,
Он, страстью бешеной измучен,
Подкрался сзади, обнял.
В небе плыли тучи.
Джейн отдалась, сто фунтов взяв взамен.
О, леди Джейн, красотка леди Джейн.
8.12.1983 г.
ххх
На аллеях старинного парка —
Желтый лист.
Молодежи, наполненной «Старкой»,
Слышен свист.
А поэту привиделась снова
Дама — blue.
Небеса — несомненно, лиловы.
День ко дню.
На аллеях старинного парка —
Стынет грязь.
И ворона не гукнет, не гаркнет —
Зажралась!
7.3.1983 г.
