— Ну что, нравится? Самое то, что нужно. Как в кино, про чудовищ, помнишь? Ррррр – Сонечка хихикнула, взяла Анину руку и настойчиво потянула спутницу вглубь подвала.
— Дааа… тут так… так…
— Страшно?
— Ну не то, чтобы…
Запах кошачьих испражнений, резко пахнувший в лицо у самого входа, постепенно сменился запахом затхлой сырости, пыли и плесени. Свет из маленького подвального окошка, зарешеченного и покрытого черной паутиной, почти не попадал в то место, где оказались девочки. Под ногами что-то хрустнуло, Анечка остановилась, приподняв колено, потрясла ногой. Босоножки набрали песка. Отвратительно. На душе стало нехорошо, но признаться в этом заводиле Сонечке означало покрыть себя позором на всю оставшуюся жизнь.
— Анна Францевна заругает, что мы с уроков сбежали, — Анечка попыталась скрыть нехорошее предчувствие за банальной обеспокоенностью.
— Ты может, боишься?
— Чего это я боюсь?
— А чего ты как чуть что, сразу про Анну Францевну? Если боишься, так и скажи. Я сама знаю, что ты трусиха.
— И нет.
— И да.
Анечка смутно видела в темноте, что делает ее проводница. Фигура в белой кофточке распрямилась и настойчиво потянула за рукав, стало ясно – они пришли.
— Здесь ящики стоят, мальчишки притащили, у них тут штаб. Садись на них и сиди. А я пойду засекать время. Когда пройдет ровно пол часа, я крикну, и можешь выходить. А если испугаешься и выскочишь раньше, запомни – ни один человек из нашего класса, ни из третьего Б, ни из В с тобой дружить не будет. С трусихами не дружат.
— Хорошо.
Анечка наклонилась и нащупала шершавую, занозистую поверхность ящика. Обтянула пониже юбку, чтобы не оцарапать ноги и села. Она почти ничего не видела в темноте, лишь слышала, как простучали по бетонному полу Сонечкины модные босоножки, как лязгнула железная дверь, и как осталась она совершенно одна, окутанная с ног до головы беззвучной мертвой тьмой.
Коленки задрожали от волнения. Анечка боялась темноты. Всегда боялась. Она даже в туалет ночью до сих пор ходит с мамой. Только об этом никто не знает.
Очень захотелось плюнуть на эту дурацкую затею и выскочить побыстрей из вонючего мальчишеского штаба наружу. Туда, где солнышко и гуляют дети.
Но тогда она останется совсем без друзей. Нет. Нужно потерпеть. Всего каких-то пол часа. Это же очень мало.
Прямо над головой зажужжала муха, заставив испуганно встрепенуться и отпрянуть в сторону. Стало совсем гадко.
Потянулись минуты.
Постепенно уши стали привыкать к тишине. Глаза — к темноте.
А когда почти привыкли…
И тут испытала Анечка самые ужасные мгновения своей жизни — расступившись, мрак открыл перед взором ужасающую картину. У противоположной стены, всего в трех шагах от нее кто-то был. Маленькая сутулая фигура, укрытая с ног до головы темным одеянием, сидела, подогнув под себя ноги и прислонившись спиной к холодному бетону.
Во рту резко пересохло, на лбу выступили капельки холодного пота.
Неужели это девчонки подстроили? Кто это? Кто-то из мальчиков? Вот придурки. Собрались меня пугать. Маме расскажу. Я не ябеда, но все равно расскажу.
Только нет, на мальчика не похоже…
Тогда кто?
Горячая волна прокатилась по телу снизу вверх. Лицо вспыхнуло.
Бомж?
Пьяница спит?
Анечка затаила дыхание. Она почти совсем перестала дышать, боясь разбудить своего неожиданного сокамерника.
Он, наверное, слышал, как мы зашли. Конечно, слышал, Сонечка же так громко разговаривает.
Проклятая Сонька! Все из-за нее!
В одно мгновение в мозгу пронеслись миллионы кошмарных мыслей, в ярких красках повествующих о том, какие ужасные вещи может сделать с маленькой девочкой неизвестный бездомный пьяный мужик. Кричи она теперь, хоть разорвись – никто не придет на помощь. Девчонки если даже услышат — не помогут. Скорее разбегутся кто куда.
Мрак расползался, стирался, словно разъедаемый кислотным составом, открывая новые подробности. Анечка видела, как человек равномерно беззвучно дышит. Голова опущена на грудь, капюшон полностью скрывает лицо.
Молчит.
Не шевелится.
Спит? Наверное, да. Может быть очень пьяный. Тогда еще ладно. Если Сонечка его не разбудила, я уж точно не разбужу.
Анечка замерла, стараясь не шевелиться. Не дай Бог ящик скрипнет.
Бомж глубоко со свистом вздохнул и пошевелился.
Ноги онемели от страха. А по спине поползли мурашки.
И тут…
Анечка едва не закричала во весь голос, когда черное одеяние зашелестело, голова поднялась, а из-под черного капюшона взглянуло на Анечку мертвецки бледное, почти голубое морщинистое лицо.
Девочка вскрикнула, изо всех сил зажав ладошкой рот. А таинственный некто тяжело со свистом вздохнул и уставился на девочку сверкающими черными глазами-пуговками.
Напряжение повисло в спертом подвальном воздухе, добавив к запаху плесени что-то еще. Неестественно гадостное, гнилое. Удушливую вонь подступающего кошмара.
Двое молча смотрели друг на друга.
Девочка и этот, второй.
Одно мгновение, чтобы понять: никакой это не бомж. И не пьяница.
Это монстр!!!
Ужасный подвальный мутант!!!
Людоед!!!
Противный звук оседающей пены – звук раздвигающейся вместе с губами густой слюны.
Белое лицо улыбнулось из-под капюшона, обнажив совершенно беззубый рот.
Нервный хлюпающий кашель.
По ногам потекло что-то теплое, позорно пахнущее мочой…
— Не бойся… — очень тихо прошипело существо.
Девочка оцепенела от ужаса. В глазах потемнело, и дышать стало нечем.
— Не бойся бабушку. Бабушка не обидит… Не бойся…
Анечка задыхалась. Она не могла отвести глаз от монстра, не сразу осознав смысла сказанных слов.
— Маленькая… не бойся. Бабушка хорошая… Ну что ты? Не бойся…
Молчание.
Разбежавшиеся мысли, стянутые пружиной логики, вдруг хлопнули друг о друга и встали на место.
Старуха.
Бомжиха.
Обычная старая бомжиха.
Обычная…
Фууу…
От пережитого потрясения и внезапного облегчения Анечка покачнулась, едва удержавшись на ящике. Сердце молотком колотило грудную клетку, забивая в нее длиннющие ржавые гвозди. Казалось, этот стук слышен даже на улице.
Бабка…
Просто бабка…
Самая обычная бабка.
Старая, гнусная, грязная, немощная … но совершенно БЕЗОПАСНАЯ!
Фууу… Дурная старуха!!!
Дурная!!!
И Анечка заревела. Резко, безудержно.
Завсхлипывала, зашлась нервным кашлем.
Она ревела, и завывала, пока страх не вытек полностью на белоснежный воротничок школьной блузки. А когда плач сам собой прекратился, оставив после себя частое, гудящее дыхание, глаза снова уставились на старуху.
Та сидела в прежней позе и молча взирала на бьющуюся в истерике школьницу.
Неподвижная морщинистая маска из дешевого гипса. Холодящий спокойствием взгляд.
— Ну вот. Молодец. Уже не страшно? – губы прошамкали слова. Происходящее показалось нереальным, похожим на старое кино с его шипящим, трескающим звуком испорченной годами и неправильным хранением звуковой дорожки.
Анечка всхлипнула и хотела опять зареветь от облегчения, от обиды, от ненависти к себе. Но потом передумала, наклонилась, вытерла подолом мокрое лицо. Будет позорно перед девчонками выйти из подвала зареванной.
— Ну вот, и хорошо… Ты зачем тут?
— Я тут… тут… мы играли…
— В подвале девочкам не нужно играть.
— А Вам тут нужно… сидеть?
— Бабушка старая, у нее нет дома. Ей на улице холодно спать. Поэтому бабушка спит иногда в подвале.
Анечка всхлипнула, проглотив остатки неприязни, и поняла, что ей уже совсем-совсем не страшно и даже не противно.
Ей даже стало жаль старуху. Сидит тут одна. И дома у нее нет и друзей нет. Вот бедняга. А еще я тут. Приперлась и реву.
— И что у вас за игры в подвале? Прятки?
— Нет, — Анечка провела рукой по мокрой ноге и поняла — позора не избежать. Описалась. Как теперь в мокрой юбке отсюда выйти? Сонечка расскажет об этом всем-всем-всем. Слезы снова подступили к горлу, но старуха не дала зареветь.
— Если не хочешь, можешь не рассказывать, но мне думается, у тебя неприятности.
Анечка вздохнула.
— Знаешь, а бабушка могла бы помочь. Если бы ты рассказала.
— Как?
— Ты расскажи, а я тебя научу.
Рассказать? Ей? Постороннему человеку?
Бомжихе?!!
А что. Это же не папе с мамой. Никто не узнает, что я ябедничала. Старуха не скажет. Зачем ей?
— Ну… в общем… — и Анечка рассказала. И о том, как не дружат, и об испытании в подвале. Выпалила на одном дыхании, изливая обиду потоком под ноги случайному слушателю.
Бабка только крякала, сидя у своей стены, крякала да покашливала, прикрывая сухие губы еще более сухой морщинистой рукой.
— …Вот я не знаю, как теперь выйду… — запричитала рассказчица, снова вспомнив о позоре, — Я описалась от страха… а они… они…
— Ну, ничего. Описалась – это не страшно. Это ерунда. Ах ты, маленькая. Ну, ничего, бабушка поможет. Ты знаешь, кто бабушка? Бабушка — волшебница.
— Кто?
— Волшебница, — и старуха зашлась скрипучим лающим смехом.
Анечка ошеломленно замолчала.
Сумасшедшая!
А я вместо того, чтобы бежать от нее еще и глупости всякие болтаю.
Точно сумасшедшая.
Она решила, я маленькая и в сказочки верю? Думает, я поверю в такое?
Тоже мне волшебница нашлась. В подвале ночует.
И зачем я только не убежала сразу, как только ее увидела?
Чувство опасности, уже почти умершее, вдруг снова воскресло и схватило за горло костлявой ладонью. Такой же сухой и противной, как у бабки напротив.
Ну, где же Сонька? Почему она не кричит? Сколько времени прошло?
— Ты не веришь, но я тебе помогу. Иди сюда.
Сама не осознавая, что происходит, девочка поднялась и подошла к старухе.
— Садись со мной.
Села. Поджала ноги, облокотилась спиной о холодный бетон.
— Сейчас ты немножко поспишь. А бабушка все сделает. Бабушка их проучит.
Спать? Зачем спать?
Старуха вытянула руку, обхватила малышку за плечо, придвинулась к ней вплотную.
— А потом ты проснешься, и никто тебя больше не будет пугать.
Тело окаменело, налилось нестерпимой тяжестью. Навалилась усталость. Стены подвала качнулись, и серая дымка потянулась из дальнего угла, заполняя собой пространство.
— Никто… никогдааааа….
Это сон.
Это точно сон… все вокруг такое… такое…
невзаправдашнее…
мамочка…
мамочка…
Анечка закрыла глаза, а бабка наклонилась к самому ее уху и зашептала, зашептала, зашептала, обдавая невыносимым запахом грязной, опустившейся до самого дна, никому не нужной старости. Запахом гниющего пота, запревшей мочи. Запахом миллиона неизвестных науке болезней, помойки, почти разложения…
***
Сонечка сидела на скамейке в окружении девочек и смотрела не отрываясь на новенькие часы, болтая кокетливо ножкой.
— Не выдержит. Спорим, не выдержит, — робко попыталась подначить заводилу рыжая подхалимка Наташка. Но, поймав на себе полный презрения взгляд, сразу же замолчала.
— Осталась одна минута.
— Может еще подержать? А то полчаса очень мало, — кто-то из девочек сказал это с явным недовольством. Сонечка ощутила себя проигравшей.
Девчонки ждали шоу, а шоу не наступило. Они предвкушали, как дурочка Анька выскочит из подвала на первой же минуте испытания, как они станут над ней смеяться, как будут ее унижать. Но Анька не выскочила. Ни на первой минуте, ни на второй. Заветные полчаса почти закончились, и всем стало неинтересно. Сейчас они ее позовут, она выйдет – и все. Дружить с ней все равно никто не будет, а вот время зря потеряли. Можно было сбегать лучше к Лариске щенка посмотреть.
Сонечка нервно вздохнула. Все, пора звать.
— А давайте ее звать не будем. А? Я придумала. Давайте уйдем, и пусть она там дальше сидит сколько хочет. Может, ей там понравилось, — захихикала подхалимка Наташка.
— Точно, давайте не будем звать, — подхватила идею Лена.
— Нет, ну так нельзя, — самая правильная из девочек, Катерина, возмущенно округлила глаза, — если не позовете, я ее сама позову.
И только собралась Катерина исполнить сказанное, как вдруг все получилось само собой.
Анечка вышла наружу, плотно прикрыла тяжелую железную дверь за собой, одернула юбку и направилась прочь от дома. Она прошла мимо застывших в оцепенении подруг, оглядываясь и щурясь. Так, словно не узнавала их. И кого-то искала.
Девочки проводили ее взглядом и вдруг захихикали, заметив мокрые желтые пятна на подоле.
— Куда это ты? – окликнула нахалку Сонечка.
— Эй! Ты что, оглохла? Куда пошла? Аня! Ты что, обиделась?
Аня остановилась. Застыла на месте и вдруг провела рукой по щеке, словно впервые в жизни ощупывая собственную кожу.
— Ты выдержала пол часа. Вот девочки видели. Теперь мы будем с тобой дружить. У нас все по-честному, — Сонечка сказала это, но уже в следующее мгновение пожалела о том, что попыталась задержать уходящую Аню. Лучше бы ей этого не делать.
— Я не уверена, что мне нужна ваша дружба, — несостоявшаяся подруга повернулась и зыркнула на девочек черными глазами-пуговками.
От холодного взгляда внутри все сжалось. Девочки замолчали, пожелав в душе лишь одного – чтобы Аня поскорей отвернулась и ушла бы как можно дальше.
Но только Аня не отвернулась. И не ушла. Она улыбнулась, мерзко хлюпнув скопившейся в уголках губ густой слюной.
И присела рядом на краешек лавки, нежно приобняв совершенно растерявшуюся Сонечку…
***
С этого дня средняя школа номер двадцать три стала излюбленной темой местных журналистов. О ней говорили, писали. Ее обсуждали на педсоветах других учебных заведений.
А все из-за того, что однажды сразу восемь учениц третьего А попали в психиатрическую клинику. Причиной внезапного нервного срыва девочек явился испуг. Настолько сильный, что все они как одна лишились и связной речи и какой бы то ни было способности к нормальному мышлению.
Единственный не сошедший с ума и почти не пострадавший свидетель таинственного происшествия, окончившегося такой невообразимой трагедией для всего района — некая Аня Куликова – так и не смогла дать вразумительных показаний.
На допросе она плакала и говорила, что помнит только, как они сбежали с уроков, как по просьбе девочек она вошла в подвал. Вошла и… очнулась уже на скамейке у дома, в компании совершенно невменяемых, орущих и мечущихся в истерике одноклассниц.
Такую частичную потерю памяти сочли последствием стресса. И не стали настаивать на ее восстановлении. Предположили, что именно амнезия и помогла девочке не сойти с ума.
Так зачем же ребенка травмировать? Она и так сама не своя. У детей психика нежная.
3.08.2006г
