В воскресенье, созвонившись с Ией, Лев Александрович собрался к ней домой официально знакомиться с бабушкой, прихватив вино, которое она любила и торт. Бабушка, Маргарита Ивановна, сначала вела себя спокойно, пыталась улыбаться, посмотрев на часы, откровенно занервничала.
— А где Ия? — спросил гость, сообразив, что она не просто не вышла к гостю, а отсутствует дома. — Мы договаривались…
— Я не знаю, как Вам сказать, Лев Александрович.
— Она передумала со мной встречаться, или что-то случилось, пока я добирался?
— Нет, она Вас ждала, но случилось непредвиденное. Не знаю, имею ли я право Вам рассказывать.
— Я слушаю вас, Маргарита Ивановна.
— Тагиев приехал.
— Кто это?
— Она Вам не рассказывала?
— Нет.
— Это её …знакомый, старый. То есть он не старый, но не в этом дело. Они не виделись давно. Не могу сообразить, сколько.
— Ну и что? Мне надо уйти, чтобы они могли повидаться?
— Нет, ни в коем случае! Он в очередной раз приехал жениться на ней. Кольцо купил.
Лев Александрович ощутил нечто незнакомое. Голос его изменился.
— Что же Вы переживаете? Радоваться нужно. Значит, любит её.
— Чему тут радоваться? — огорченно махнула рукой бабушка.
— Он плохой человек?
— Даже не знаю. Отец его — генерал, живёт в Москве. Мама живёт в Баку, но она его тётя, а не мать. Всё это очень сложно.
— Может быть, она хочет выйти за него и уехать на море? Или в Москву? — напряженно спросил Лев Александрович.
— Не хочет. Я знаю. Боится, что убьёт её.
— За что?
— Что замуж не идёт.
— Действительно, всё очень сложно. Мне надо уйти, а вы разберетесь. Не буду вам мешать.
— Нет, наоборот. Может, Вы найдете её, и домой приведете?
— Я? — удивился он.
— Да. Больше некому. Родители далеко.
— Но от Вашего имени?
— Это как Вам будет угодно.
Он вздохнул. Отбирать девушку у жениха, вооруженного кольцом, когда сам пришел делать предложение. Идиотское положение. Он не чувствовал никакого энтузиазма.
— Куда они пошли? — спросил он тусклым голосом.
— Она сказала, в скверик к дяде Стёпе. Где детская площадка, — пояснила бабушка.
— Там деревянный дистрофик стоит? — уточнил он.
— Да, это и есть условный дядя Стёпа. Я Вас очень прошу. Мне не к кому обратиться, — бабушка чуть не плакала.
— Попытаюсь, — пообещал он, чётко представляя себе, что чувствовали, приговорённые к повешенью.

Лев Александрович увидел её издалека. Девочка в кофточке, похожей на тельняшку, в спортивных туфельках на белые носочки. Смешное созданье. Рядом с ней неторопливо перемещался важный азиат со строгим длинноносым лицом. Он что-то говорил ей, облизывая в паузах губы.
Ия, увидев Берсенева, устремилась к нему:
— Вы за мной, Лев Александрович? Вас бабушка командировала? Спасибо.
От её стремления к нему, от голоса и тона настроение у него изменилось. Он понял, что она ждала его и рада видеть.
— Это кто ещё такой? — нахально спросил Тагиев, буравя Льва Александровича тёмными разбойничьими глазами.
— Ия, мне представиться?
— Не надо. Он не знакомиться собирается, — ответила девушка, с вызовом глядя на своего старого знакомого.
— Вас зовёт Маргарита Ивановна. Она беспокоится по поводу Вашего отсутствия.
— Спасибо. Я пойду, — сказала она молодому человеку, — извини. — И, подойдя вплотную ко Льву Александровичу, пригласила, — идемте.
Они повернулись спиной к гостю из солнечного Азербайджана и пошли по дорожке.
— Гагарина, вернись. Я выброшу кольцо, — твёрдым голосом пригрозил им вслед жених. Девушка не обернулась.
— Может, вернетесь? — засомневался Лев Александрович.
— Уверяю Вас, он не единственный, кто делал мне предложение.
— Я чувствую, у Вашей бабушки я не засижусь. На мой век поручений хватит, — он улыбнулся, приходя в себя.
— А Вы хотели сидеть и пить чай с вареньем? — с иронией спросила девушка. Они дошли до конца аллеи и услышали сзади топот. Ия оглянулась назад, а Лев Александрович смотрел на неё. Увидев ужас в её глазах, он в то же мгновение ощутил удар в спину и по голове и упал, больно ударившись локтем об асфальт. Какая-то женщина, проходившая в это время мимо, сразу закричала истошным голосом:
— Я всё видела! Держите бандита! Милицию вызывайте!
В соседнем доме на балконы вышли 2- 3 человека, оценивая ситуацию. Люди в сквере остановились, наблюдая за происходящим. Лев Александрович поднялся с земли. Тагиев не удирал, он стоял рядом, испепеляя их злобным взглядом из-под припухших век, готовый ударить снова. Левая рука у Берсенева не работала, подбородок кровоточил, но он готовился к бою, отодвигая Ию в сторону здоровой рукой. Вместо того, чтобы отойти, она решительно встала перед озверевшим поклонником и сказала тихо, но резко:
— Я тебя разозлила, меня и бей! Может мне спиной повернуться, чтобы тебе удобней было? — она стала поворачиваться спиной. Зрители наблюдали с большим интересом, готовые поучаствовать, кто чем может.
Азиат выругался по-своему, глядя с ненавистью в глаза Льву Александровичу, и, вынув что-то из кармана, отбросил от себя на клумбу с цветами.
— Дура, — сказал он, как плюнул, и пошел мимо них.
— Лев Александрович, извините, ради бога. Вы идти сможете?
— Ты очень испугалась? — спросил он, подхватив ушибленную руку здоровой. Они побрели к дому, ему было трудно идти, потому что правое колено при падении тоже пострадало.
— Вам помочь? — спросила она. Он покачал головой и захромал рядом с ней.
— Господи! — она в ужасе остановилась, увидев, что боец возвращается со зверским выражением лица. Раненый тоже остановился, освободил правую руку и попытался загородить собой Ию, которая не собиралась за него прятаться. К их удивлению, молодой человек проследовал мимо них. Оглянувшись, они могли наблюдать, как он сначала встал на дорожку, а потом начал копаться в цветах на клумбе.
— Идёмте, это зрелище не для слабонервных, — сказала она. — Жмот, он и в Африке — жмот. Что-то похожее он уже проделывал в Семёновке.
— А Вы были в Семёновке? — с удивлением спросил Лев Александрович. — Я Вас там не заметил.
— И не могли. Даже увидеть не могли.
— Почему? Вы прятались?
— Вас привезли к обеду и сразу доставили в столовую. Мастера посуетились, особенно, Николай Петрович. Он ещё накануне на кухню бегал, аборигенов обрабатывал, чтобы приготовили что-нибудь съедобное.
— Да, помню, всё было готово, ждать не пришлось. А за другими столами обедали дети. И Вы?
— Нет, мы с Голубятней купались под шлангом для мытья грузовиков. После грязной работы я имею обыкновение мыться и переодеваюсь в чистую одежду, а не ем черными руками с пыльной физиономией. Тем более, в тот день мы собирали морковку. Земля даже в рот попала, на зубах скрипела.
Он с удовольствием её слушал и думал, что Тася права:
— Княжна Гагарина.
Увидев с балкона, как они идут, бабушка расстроилась ещё больше. Попричитав надо Львом Александровичем, она настояла, чтобы он остался, и очень толково обработала ему все раны, усадив его в кухне на стул. Как только он снял пиджак, Маргарита Ивановна велела внучке удалиться в свою комнату и не выходить. Мужчина почувствовал себя в кино, действие которого происходит во времена Крымской кампании. Серьезных повреждений на теле не было, но лицо выглядело нездоровым из-за ссадин, и колено было разбито, как у школьника.
— Извините меня, пожалуйста, Лев Александрович, хотя я ни в чём не виновата, — сказала Ия, когда бабушка позволила ей выйти и оставила их вдвоём в проходной комнате.
— Я Вас не виню. У меня только просьба.
— Проводить Вас? Найти Вам такси? Позвонить Вашей маме? — пыталась угадать она.
— Не угадали. Расскажите, кто он.
— Как Вы любите сказки слушать. У Вас, наверно, была ласковая бабушка.
— Была. Расскажите? — наседал Лев Александрович.
— Сейчас? — огорчилась она, не желая ничего рассказывать.
— Как-нибудь при случае, — отступил он, не желая ссориться.
— Я обещаю. Вы на меня обиделись?
— За что? За эту сцену? Я на Вас обижаться не могу. — Он перешел на шепот, — лучше скажите, Вы хоть раз поцелуете меня сегодня за все мои страдания?
Она улыбнулась по-детски его неожиданному вопросу и подошла к нему поближе.
— А Вам больно не будет?
— Мне будет…,- начал он фразу и не успел окончить. Она подошла к нему очень близко, и он забыл обо всех своих болячках, наслаждаясь её сладкими поцелуями. Оторвавшись, он увидел затуманенный взгляд, потянулся к ней снова:
— Девочка моя.
Немного погодя, он собрался домой, попрощавшись с бабушкой, обменявшись с ней извинениями и прощениями. Ия решила проводить его до остановки, опасаясь засады. Лев Александрович, хромая по двору, спросил у неё, не даст ли она ему своё фото.
— Поставите на рабочий стол? — спросила она с иронией.
— Положу в портмоне, — ответил он, улыбаясь, и они рассмеялись вместе. — Маме вас покажу.
— У меня нет актуальных фотографий, только детские, — сказала она грустно.
— Почему?
— Меня некому фотографировать. Для фото нужно два человека, а я живу почти одна.
Он посмотрел на неё, думал, заплачет, но Ия тут же улыбнулась и сказала:
— Меня как-то бабушка решила сфотографировать с одной девочкой. Говорят, это была внучка Ковпака. Ну, знаете, Сидор Артемьевич Ковпак*******, «Скорботно мені, брати мої», — процитировала она басом по-украински, с печальным видом опустив голову. — Партизан, одним словом. — Ия пожала плечом. Всё, что она делала и говорила, было так необычно, что он не знал, как реагировать, смотрел на неё, ожидая какую-то шалость.
— Я эту девочку видела в первый и последний раз в жизни. Маргарита Ивановна отвела меня в фотоателье, заставив перед этим вымыть голову и примыкающие к ней места.
Лев Александрович уже не мог не смеяться, слушая её.
— Посадили нас, как молодоженов, головка к головке. — Ия изобразила позу, сделав соответствующее выражение лица, и тут же другим тоном продолжила, — а это, между прочим, опасно. Человек-то незнакомый, кто знает, что там у неё в голове. Через неделю, — продолжала она свой рассказ, — забираю я фото и думаю, — Ну чего мне стоило разглядеть эту девочку? Если бы я знала, как она выглядит, могла бы хоть методом исключения себя обнаружить.
Он смеялся вслух, а она с серьезным лицом добавила:
— Самое весёлое, что бабушка отослала эту фотографию родителям. Мне кажется, моя мама до сих пор уверена, что на почте что-то перепутали. Вот Вы смеётесь, а когда я Вам её покажу, посмотрим, найдёте меня с двух попыток или третья понадобится. Мне не всегда удаётся себя обнаружить, особенно в пасмурную погоду.
— Не знаю, найду Вас или нет, а моя мама будет от Вас в восторге, в этом я уверен. У неё, наконец, появится достойный собеседник.
— Хотите сказать, что я…
— Нет, — перебил он её, — этого я сказать не хочу.
— Я Вас хотела спросить, Лев Александрович, а зачем Вы приходили?
— Чтобы Вы, случайно, не попали в гарем к какому-нибудь абреку и не уехали в тьмутаракань. А то заставит Вас паранджу носить, красота даром пропадёт.
— Вам-то что? — улыбалась она.
— Сейчас мне некогда Вам объяснять свой интерес в этом деле, я спешу зализывать раны, чтобы скорее вернуться в строй. Когда вернусь, всё станет очевидно.
— А когда Вы вернётесь?
Он наклонился и шёпотом сказал ей на ушко:
— Когда ты меня позовёшь. Я буду ждать.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, на щеках мгновенно появился румянец, она с усилием глотнула. Он взял её за руку и почувствовал тот же трепет, что и на мосту.
— До свидания, Иечка-девочка. Я жду, начиная с этой минуты.
— До свидания, Лев Александрович. Выздоравливайте, пожалуйста.
Он уехал.

Мама, увидев его, сказала:
— Ой-ёй-ёй! Как всё непросто! Раньше скромнее было — гарбуза подносили. Это Ия тебя отделала или родственники? — спрашивала она, изучая на нём повреждения.
— Бабушка, — с трудом улыбнулся он.
— Доктор нужен? Что болит?
— Душа болит, мама моя.
— Отказала?
— Нет. Я ничего не успел предложить из того, что у меня есть.
— Как это, не успел?
— До начала водевиля.
— В смысле? — не понимала мама.
— Явился бывший поклонник — жених, сын московского генерала, азиат, только кинжала в зубах не хватало для колорита. Стал от злости рвать и метать: меня на землю, обручальное кольцо на клумбу. Почему именно сегодня?! У меня было такое хорошее настроение с утра, и погода подходящая.
— Что ты говоришь! А она как?
— Героиня. Ни одной неуместной реплики. За меня собиралась жизнь отдать в неравном бою, но не пришлось как-то.
— Врёшь, небось?
— Ни боже мой!
— Хоть поцеловала тебя потом?
— Не трави душу. — Он переодевался. Мама пошла в кухню поставить чайник на огонь и задумалась о том, что жена уехала давным-давно, на улице весна во всю, а Лёва всегда был горячий парень. Римма его на этом и поймала. Неужели столько терпит?
— Что же это будет, Лёвушка? — спросила она, когда он сел за стол.
— Я хочу на ней жениться.
— Или её хочешь?
— Это, мамочка, в данном случае, одно и то же.
— Не боишься? Она очень молодая, а ты…
— Боюсь. Боюсь не соответствовать. Ой! — он начал есть и почувствовал боль в челюсти.
— Ты чего? — сочувственно спросила мама.
— Больно, — показал на рот.
— Тебе надо раны обработать?
— Нет, Маргарита Ивановна сделала всё вполне профессионально.
— Ладно, ешь, пойду, а то фильм прозеваю. — Уходя из кухни, она пела с чувством запела: «Если ранили друга, перевяжет подруга горячие раны его».
— Мама! — отозвался он укоризненно на её пение.
— Молчу, молчу, — сказала она и продолжила мурлыкать мелодию без слов, не открывая рта.
Лев Александрович ел и думал, что добровольно он от такой девушки не откажется, никто не смог бы. Он вспомнил её рассказ про фотографию, заулыбался с ущербом для здоровья. Смешная девочка.

За 10 дней раны его затянулись, к праздникам на лице не осталось и следа.
Праздновать Маргарита Ивановна пошла к подруге. На застолье собирались все сотрудницы библиотеки и несколько военных отставников, членов той же парторганизации. Ия, оставшись одна дома, слушала музыку, смотрела в окно, под которым бродили дети с шариками, нарядные накрашенные дамочки и праздные чистые мужчины. Насмотревшись на проявления праздника, она позвонила Льву Александровичу.
— Это я.
— Иечка, с праздником Вас, — поздравил он. Она молчала. — Что-то случилось? — спросил он.
Хриплым голосом она сказала ему:
— Я дома одна, — и откашлялась. Он молчал, думая, что это не всё.
— Больше я ничего не скажу, — она положила трубку и включила музыку.
Он приехал через 40 минут, возбуждённый, очень красивый, с цветами и шампанским. Она молча открыла ему дверь, он тоже ничего не говорил, пока не вошёл в комнату.
— Я хочу сделать Вам предложение, — по-деловому сказал он.
— Что предлагаете? — волнуясь и не улыбаясь, спросила она.
— Руку и сердце.
— Теперь мы помолвлены? — спросила она с испугом.
— Если Вы согласны, то наверно.
— Я в этом ничего не понимаю. Вы уже там были, должны знать, — сказала она, с трудом держась на ногах.
— Где там? — спросил он, подходя к ней ближе.
— В браке, — ответила она и посмотрела вблизи на его красивый рот. Он гладил её плечи, шею, она поймала его руку и, зарывшись в большую ладонь лицом, поцеловала её. Он потёрся щекой об её волосы.
— Чай будем пить? — для приличия спросила она, подняв на него глаза.
— Давай выпьем вина, — предложил он, не убирая от неё руки.
— Я не пью.
— Не куришь и с мужчинами не…- он замолчал.
— Да, но Вы не бойтесь.
— Иди ко мне, мой птенчик, — он обнял её. Она молчала, прижавшись к нему.
— Ты…?
— Нет, — отстраняясь от него говорила Ия. — Послушайте, здесь две проблемы или даже три, я не могу сосчитать, — она освобождалась от его объятий.
— Сосредоточься, я не тороплюсь, — он гладил её по лицу.
— Я не могу сосредотачиваться, когда Вы меня целуете.
— А я не могу остановиться. Излагай, может, вместе сосчитаем.
— Во-первых, я очень стесняюсь раздеваться, даже у Самсона и на пляже. А если кто-то при мне раздевается, я могу потерять сознание.
— Не надо терять сознание, — говорил он, целуя её ушко, — лучше тащи зимнюю одежду. Мы, наоборот, оденемся.
— У меня только бабушкины шубы и папины старые шинели.
— Пойдёт. Шинели с генеральскими погонами? — спрашивал он, целуя её тонкую шею.
— Кажется, нет. Я не помню, — отвечала она, задыхаясь от желания.
— Тогда я выбираю бабушкину шубу. Это надёжнее. А ты что?
— Вы смеётесь надо мной? — вырвалась от него она. Он догнал её и снова стал ласкать.
Небо затянуло тучами, в комнате катастрофически быстро темнело.
— А что ещё? — спросил он, расстёгивая на ней кофточку.
— Не скажу. Оставьте меня, я боюсь.
Он не собирался останавливаться. Мало того, он раздевался при ней: снял галстук, расстегнул рубашку.
— Что Вы делаете? — с ужасом спросила она.
— Готовлюсь примерять бабушкину шубу, — ответил он, вытаскивая нижний край рубашки из брюк, — переодеваюсь.
Увидев волосы на его груди, она заскочила в свою комнату, он не дал ей закрыть дверь.
— Нет, — она запахивала блузку и отодвигалась от него. — Не надо, пожалуйста, я боюсь.
— Чего ты боишься, мой птенчик? Иди ко мне, — он обнимал её, трогая грудь сквозь блузку. На ней не было белья. — Тебе же нравилось, как я тебя целую. Дальше будет ещё лучше.
— Мне будет больно, я знаю, — вдруг расплакалась она. Лев Александрович увидел, что она не притворяется, не кокетничает, а по-настоящему боится.
— Всё, — он убрал от неё свои руки, — не трогаю тебя. Сейчас успокоюсь и уйду, — пообещал он и сел в расстёгнутой рубашке на край кровати, приходя в себя. Она, вытирая слёзы, села в кресло, стоящее под окном, накрыла ноги широкой юбкой.
На улице и в комнате было не совсем темно. Занавески не были задернуты, о них никто не успел подумать. На грустного Льва Александровича попадал свет уличного фонаря. Ия посмотрела на его красивое лицо, на голую грудь, молча подошла к нему и села на колено, запустив ласковые пальчики в шелковистые волосы на груди.
— Ты решила попробовать? — он возбужденно целовал её, поднял юбочку и ласкал ногу выше колена. Она увидела его руку на себе, встала, сбросила с себя одежду на пол.
— Какая ты красивая, моя девочка.
Она молча легла на кровать. Он, сидя у её ног, разглядел в потёмках, что на теле нет тёмных пятен. Он нежно положил свою руку туда, где волосы должны были быть, и ощутил под ладонью гладкие шелковые складочки.
— Боже мой! — только и смог сказать он, встал, разделся, не отрывая лихорадочного взгляда от её тонкого пропорционального тела, и лёг рядом с ней, от восторга боясь прикоснуться к ней.
— Только не бойся, Иечка, всё будет хорошо.
— Наоборот, я очень боюсь, — шёпотом ответила она. И ещё тише попросила,- Вы сделаете так, чтобы я не забеременела.
Он не мог больше ждать.
— Да, я всё сделаю, как ты хочешь.

— Почему ты плачешь? — спросил он её, когда всё кончилось. — Я не понимаю, — ласково говорил он, гладя её худые рёбрышки. — Тебе было плохо?
— Мне было очень хорошо, но очень больно.
— Почему больно? Где? — переполошился он. — Видишь ли, я ничего в этом не понимаю. В дамах.
— Там больно. Я тоже ничего в дамах не понимаю.
Он погладил её по лицу, вытер слёзы ладонью, поцеловал.
— Или ты очень большой, или я слишком маленькая, — тихонько предположила она, успокаиваясь.
Он взорвался изнутри желанием от её слов, стал целовать возбуждённо:
— Иечка, я опять хочу тебя, нестерпимо. — Всё началось снова. Она стонала и плакала под ним, он стонал от остроты и силы ощущений, от её неожиданных, непривычных ласк. — Боже мой! Я не знал, что это может быть так сладко. Фантастика! — Он целовал её лицо. — Иечка, идём со мной?
— Зачем?
— Ты будешь жить со мной, у меня дома. Я буду спать с тобой. — Эта мысль возбудила их обоих, они долго целовались. — Завтра же подадим заявление в ЗАГС.
Зазвонил телефон. Ия встала, ответила. Маргарита Ивановна сообщала, что они попьют чай и разойдутся по домам.
— Ты не ответила мне, — напомнил он и сел, свесив ноги с кровати.
— О чём? — Она стояла перед ним в темноте, тоненькая, голая и лохматая, босиком на их вещах.
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, если ты возьмёшь меня, — тихо сказала она.
— Возьму. Я тебя всю возьму замуж. — Он обнял её. — Одевайся, дождёмся Маргариту Ивановну и пойдём.
— Я не пойду.
— Я люблю тебя. — Он встал. Босиком она была совсем хрупкой и беззащитной рядом с ним. — Теперь я не смогу без тебя, понимаешь. Просто не смогу. — Он легко поднял её и закружил. — Украду тебя.
Она стала вырываться:
— Нет, — отталкивалась от него руками.
— Не забираю тебя, если ты не хочешь, — он поставил её на пол и стал одеваться.
Она молча заплакала, разыскивая в потёмках свою одежду на полу, он подал ей блузку и ласково спросил:
— О чём ты плачешь, моя капелька?
Она не ответила ему, ушла сквозь темноту квартиры в ванную. Там она умылась, оделась, вышла и включила свет в кухне. Он уже одетый ждал её в прихожей.
— Не грусти, Иечка. Я не обману тебя никогда и ни в чём. Ты мне веришь?
— Да, — ответила она хриплым от слёз голосом.
— Скажи мне что-нибудь, чтоб меня совесть не мучила, — попросил он.
Она подняла к нему лицо и сказала:
— Я люблю тебя.
Он прижал её к себе двумя руками и не дышал.
— Ухожу, а то умру от счастья.
— Пока, — грустно сказала она.
— Ты моя Несмеяна.
После его ухода она привела комнату в порядок и сидела за письменным столом, глядя в одну точку. В квартире было по-праздничному тихо и темно.
Бабушка вернулась бодрая, свежая, весёлая от вина и общения с людьми. Она не заметила ни заплаканные глаза ребёнка, ни букет цветов, спрятанный на балконе. Праздник состоялся.

В воскресенье, созвонившись с Ией, Лев Александрович собрался к ней домой официально знакомиться с бабушкой, прихватив вино, которое она любила и торт. Бабушка, Маргарита Ивановна, сначала вела себя спокойно, пыталась улыбаться, посмотрев на часы, откровенно занервничала.
— А где Ия? — спросил гость, сообразив, что она не просто не вышла к гостю, а отсутствует дома. — Мы договаривались…
— Я не знаю, как Вам сказать, Лев Александрович.
— Она передумала со мной встречаться, или что-то случилось, пока я добирался?
— Нет, она Вас ждала, но случилось непредвиденное. Не знаю, имею ли я право Вам рассказывать.
— Я слушаю вас, Маргарита Ивановна.
— Тагиев приехал.
— Кто это?
— Она Вам не рассказывала?
— Нет.
— Это её …знакомый, старый. То есть он не старый, но не в этом дело. Они не виделись давно. Не могу сообразить, сколько.
— Ну и что? Мне надо уйти, чтобы они могли повидаться?
— Нет, ни в коем случае! Он в очередной раз приехал жениться на ней. Кольцо купил.
Лев Александрович ощутил нечто незнакомое. Голос его изменился.
— Что же Вы переживаете? Радоваться нужно. Значит, любит её.
— Чему тут радоваться? — огорченно махнула рукой бабушка.
— Он плохой человек?
— Даже не знаю. Отец его — генерал, живёт в Москве. Мама живёт в Баку, но она его тётя, а не мать. Всё это очень сложно.
— Может быть, она хочет выйти за него и уехать на море? Или в Москву? — напряженно спросил Лев Александрович.
— Не хочет. Я знаю. Боится, что убьёт её.
— За что?
— Что замуж не идёт.
— Действительно, всё очень сложно. Мне надо уйти, а вы разберетесь. Не буду вам мешать.
— Нет, наоборот. Может, Вы найдете её, и домой приведете?
— Я? — удивился он.
— Да. Больше некому. Родители далеко.
— Но от Вашего имени?
— Это как Вам будет угодно.
Он вздохнул. Отбирать девушку у жениха, вооруженного кольцом, когда сам пришел делать предложение. Идиотское положение. Он не чувствовал никакого энтузиазма.
— Куда они пошли? — спросил он тусклым голосом.
— Она сказала, в скверик к дяде Стёпе. Где детская площадка, — пояснила бабушка.
— Там деревянный дистрофик стоит? — уточнил он.
— Да, это и есть условный дядя Стёпа. Я Вас очень прошу. Мне не к кому обратиться, — бабушка чуть не плакала.
— Попытаюсь, — пообещал он, чётко представляя себе, что чувствовали, приговорённые к повешенью.

Лев Александрович увидел её издалека. Девочка в кофточке, похожей на тельняшку, в спортивных туфельках на белые носочки. Смешное созданье. Рядом с ней неторопливо перемещался важный азиат со строгим длинноносым лицом. Он что-то говорил ей, облизывая в паузах губы.
Ия, увидев Берсенева, устремилась к нему:
— Вы за мной, Лев Александрович? Вас бабушка командировала? Спасибо.
От её стремления к нему, от голоса и тона настроение у него изменилось. Он понял, что она ждала его и рада видеть.
— Это кто ещё такой? — нахально спросил Тагиев, буравя Льва Александровича тёмными разбойничьими глазами.
— Ия, мне представиться?
— Не надо. Он не знакомиться собирается, — ответила девушка, с вызовом глядя на своего старого знакомого.
— Вас зовёт Маргарита Ивановна. Она беспокоится по поводу Вашего отсутствия.
— Спасибо. Я пойду, — сказала она молодому человеку, — извини. — И, подойдя вплотную ко Льву Александровичу, пригласила, — идемте.
Они повернулись спиной к гостю из солнечного Азербайджана и пошли по дорожке.
— Гагарина, вернись. Я выброшу кольцо, — твёрдым голосом пригрозил им вслед жених. Девушка не обернулась.
— Может, вернетесь? — засомневался Лев Александрович.
— Уверяю Вас, он не единственный, кто делал мне предложение.
— Я чувствую, у Вашей бабушки я не засижусь. На мой век поручений хватит, — он улыбнулся, приходя в себя.
— А Вы хотели сидеть и пить чай с вареньем? — с иронией спросила девушка. Они дошли до конца аллеи и услышали сзади топот. Ия оглянулась назад, а Лев Александрович смотрел на неё. Увидев ужас в её глазах, он в то же мгновение ощутил удар в спину и по голове и упал, больно ударившись локтем об асфальт. Какая-то женщина, проходившая в это время мимо, сразу закричала истошным голосом:
— Я всё видела! Держите бандита! Милицию вызывайте!
В соседнем доме на балконы вышли 2- 3 человека, оценивая ситуацию. Люди в сквере остановились, наблюдая за происходящим. Лев Александрович поднялся с земли. Тагиев не удирал, он стоял рядом, испепеляя их злобным взглядом из-под припухших век, готовый ударить снова. Левая рука у Берсенева не работала, подбородок кровоточил, но он готовился к бою, отодвигая Ию в сторону здоровой рукой. Вместо того, чтобы отойти, она решительно встала перед озверевшим поклонником и сказала тихо, но резко:
— Я тебя разозлила, меня и бей! Может мне спиной повернуться, чтобы тебе удобней было? — она стала поворачиваться спиной. Зрители наблюдали с большим интересом, готовые поучаствовать, кто чем может.
Азиат выругался по-своему, глядя с ненавистью в глаза Льву Александровичу, и, вынув что-то из кармана, отбросил от себя на клумбу с цветами.
— Дура, — сказал он, как плюнул, и пошел мимо них.
— Лев Александрович, извините, ради бога. Вы идти сможете?
— Ты очень испугалась? — спросил он, подхватив ушибленную руку здоровой. Они побрели к дому, ему было трудно идти, потому что правое колено при падении тоже пострадало.
— Вам помочь? — спросила она. Он покачал головой и захромал рядом с ней.
— Господи! — она в ужасе остановилась, увидев, что боец возвращается со зверским выражением лица. Раненый тоже остановился, освободил правую руку и попытался загородить собой Ию, которая не собиралась за него прятаться. К их удивлению, молодой человек проследовал мимо них. Оглянувшись, они могли наблюдать, как он сначала встал на дорожку, а потом начал копаться в цветах на клумбе.
— Идёмте, это зрелище не для слабонервных, — сказала она. — Жмот, он и в Африке — жмот. Что-то похожее он уже проделывал в Семёновке.
— А Вы были в Семёновке? — с удивлением спросил Лев Александрович. — Я Вас там не заметил.
— И не могли. Даже увидеть не могли.
— Почему? Вы прятались?
— Вас привезли к обеду и сразу доставили в столовую. Мастера посуетились, особенно, Николай Петрович. Он ещё накануне на кухню бегал, аборигенов обрабатывал, чтобы приготовили что-нибудь съедобное.
— Да, помню, всё было готово, ждать не пришлось. А за другими столами обедали дети. И Вы?
— Нет, мы с Голубятней купались под шлангом для мытья грузовиков. После грязной работы я имею обыкновение мыться и переодеваюсь в чистую одежду, а не ем черными руками с пыльной физиономией. Тем более, в тот день мы собирали морковку. Земля даже в рот попала, на зубах скрипела.
Он с удовольствием её слушал и думал, что Тася права:
— Княжна Гагарина.
Увидев с балкона, как они идут, бабушка расстроилась ещё больше. Попричитав надо Львом Александровичем, она настояла, чтобы он остался, и очень толково обработала ему все раны, усадив его в кухне на стул. Как только он снял пиджак, Маргарита Ивановна велела внучке удалиться в свою комнату и не выходить. Мужчина почувствовал себя в кино, действие которого происходит во времена Крымской кампании. Серьезных повреждений на теле не было, но лицо выглядело нездоровым из-за ссадин, и колено было разбито, как у школьника.
— Извините меня, пожалуйста, Лев Александрович, хотя я ни в чём не виновата, — сказала Ия, когда бабушка позволила ей выйти и оставила их вдвоём в проходной комнате.
— Я Вас не виню. У меня только просьба.
— Проводить Вас? Найти Вам такси? Позвонить Вашей маме? — пыталась угадать она.
— Не угадали. Расскажите, кто он.
— Как Вы любите сказки слушать. У Вас, наверно, была ласковая бабушка.
— Была. Расскажите? — наседал Лев Александрович.
— Сейчас? — огорчилась она, не желая ничего рассказывать.
— Как-нибудь при случае, — отступил он, не желая ссориться.
— Я обещаю. Вы на меня обиделись?
— За что? За эту сцену? Я на Вас обижаться не могу. — Он перешел на шепот, — лучше скажите, Вы хоть раз поцелуете меня сегодня за все мои страдания?
Она улыбнулась по-детски его неожиданному вопросу и подошла к нему поближе.
— А Вам больно не будет?
— Мне будет…,- начал он фразу и не успел окончить. Она подошла к нему очень близко, и он забыл обо всех своих болячках, наслаждаясь её сладкими поцелуями. Оторвавшись, он увидел затуманенный взгляд, потянулся к ней снова:
— Девочка моя.
Немного погодя, он собрался домой, попрощавшись с бабушкой, обменявшись с ней извинениями и прощениями. Ия решила проводить его до остановки, опасаясь засады. Лев Александрович, хромая по двору, спросил у неё, не даст ли она ему своё фото.
— Поставите на рабочий стол? — спросила она с иронией.
— Положу в портмоне, — ответил он, улыбаясь, и они рассмеялись вместе. — Маме вас покажу.
— У меня нет актуальных фотографий, только детские, — сказала она грустно.
— Почему?
— Меня некому фотографировать. Для фото нужно два человека, а я живу почти одна.
Он посмотрел на неё, думал, заплачет, но Ия тут же улыбнулась и сказала:
— Меня как-то бабушка решила сфотографировать с одной девочкой. Говорят, это была внучка Ковпака. Ну, знаете, Сидор Артемьевич Ковпак*******, «Скорботно мені, брати мої», — процитировала она басом по-украински, с печальным видом опустив голову. — Партизан, одним словом. — Ия пожала плечом. Всё, что она делала и говорила, было так необычно, что он не знал, как реагировать, смотрел на неё, ожидая какую-то шалость.
— Я эту девочку видела в первый и последний раз в жизни. Маргарита Ивановна отвела меня в фотоателье, заставив перед этим вымыть голову и примыкающие к ней места.
Лев Александрович уже не мог не смеяться, слушая её.
— Посадили нас, как молодоженов, головка к головке. — Ия изобразила позу, сделав соответствующее выражение лица, и тут же другим тоном продолжила, — а это, между прочим, опасно. Человек-то незнакомый, кто знает, что там у неё в голове. Через неделю, — продолжала она свой рассказ, — забираю я фото и думаю, — Ну чего мне стоило разглядеть эту девочку? Если бы я знала, как она выглядит, могла бы хоть методом исключения себя обнаружить.
Он смеялся вслух, а она с серьезным лицом добавила:
— Самое весёлое, что бабушка отослала эту фотографию родителям. Мне кажется, моя мама до сих пор уверена, что на почте что-то перепутали. Вот Вы смеётесь, а когда я Вам её покажу, посмотрим, найдёте меня с двух попыток или третья понадобится. Мне не всегда удаётся себя обнаружить, особенно в пасмурную погоду.
— Не знаю, найду Вас или нет, а моя мама будет от Вас в восторге, в этом я уверен. У неё, наконец, появится достойный собеседник.
— Хотите сказать, что я…
— Нет, — перебил он её, — этого я сказать не хочу.
— Я Вас хотела спросить, Лев Александрович, а зачем Вы приходили?
— Чтобы Вы, случайно, не попали в гарем к какому-нибудь абреку и не уехали в тьмутаракань. А то заставит Вас паранджу носить, красота даром пропадёт.
— Вам-то что? — улыбалась она.
— Сейчас мне некогда Вам объяснять свой интерес в этом деле, я спешу зализывать раны, чтобы скорее вернуться в строй. Когда вернусь, всё станет очевидно.
— А когда Вы вернётесь?
Он наклонился и шёпотом сказал ей на ушко:
— Когда ты меня позовёшь. Я буду ждать.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, на щеках мгновенно появился румянец, она с усилием глотнула. Он взял её за руку и почувствовал тот же трепет, что и на мосту.
— До свидания, Иечка-девочка. Я жду, начиная с этой минуты.
— До свидания, Лев Александрович. Выздоравливайте, пожалуйста.
Он уехал.

Мама, увидев его, сказала:
— Ой-ёй-ёй! Как всё непросто! Раньше скромнее было — гарбуза подносили. Это Ия тебя отделала или родственники? — спрашивала она, изучая на нём повреждения.
— Бабушка, — с трудом улыбнулся он.
— Доктор нужен? Что болит?
— Душа болит, мама моя.
— Отказала?
— Нет. Я ничего не успел предложить из того, что у меня есть.
— Как это, не успел?
— До начала водевиля.
— В смысле? — не понимала мама.
— Явился бывший поклонник — жених, сын московского генерала, азиат, только кинжала в зубах не хватало для колорита. Стал от злости рвать и метать: меня на землю, обручальное кольцо на клумбу. Почему именно сегодня?! У меня было такое хорошее настроение с утра, и погода подходящая.
— Что ты говоришь! А она как?
— Героиня. Ни одной неуместной реплики. За меня собиралась жизнь отдать в неравном бою, но не пришлось как-то.
— Врёшь, небось?
— Ни боже мой!
— Хоть поцеловала тебя потом?
— Не трави душу. — Он переодевался. Мама пошла в кухню поставить чайник на огонь и задумалась о том, что жена уехала давным-давно, на улице весна во всю, а Лёва всегда был горячий парень. Римма его на этом и поймала. Неужели столько терпит?
— Что же это будет, Лёвушка? — спросила она, когда он сел за стол.
— Я хочу на ней жениться.
— Или её хочешь?
— Это, мамочка, в данном случае, одно и то же.
— Не боишься? Она очень молодая, а ты…
— Боюсь. Боюсь не соответствовать. Ой! — он начал есть и почувствовал боль в челюсти.
— Ты чего? — сочувственно спросила мама.
— Больно, — показал на рот.
— Тебе надо раны обработать?
— Нет, Маргарита Ивановна сделала всё вполне профессионально.
— Ладно, ешь, пойду, а то фильм прозеваю. — Уходя из кухни, она пела с чувством запела: «Если ранили друга, перевяжет подруга горячие раны его».
— Мама! — отозвался он укоризненно на её пение.
— Молчу, молчу, — сказала она и продолжила мурлыкать мелодию без слов, не открывая рта.
Лев Александрович ел и думал, что добровольно он от такой девушки не откажется, никто не смог бы. Он вспомнил её рассказ про фотографию, заулыбался с ущербом для здоровья. Смешная девочка.

За 10 дней раны его затянулись, к праздникам на лице не осталось и следа.
Праздновать Маргарита Ивановна пошла к подруге. На застолье собирались все сотрудницы библиотеки и несколько военных отставников, членов той же парторганизации. Ия, оставшись одна дома, слушала музыку, смотрела в окно, под которым бродили дети с шариками, нарядные накрашенные дамочки и праздные чистые мужчины. Насмотревшись на проявления праздника, она позвонила Льву Александровичу.
— Это я.
— Иечка, с праздником Вас, — поздравил он. Она молчала. — Что-то случилось? — спросил он.
Хриплым голосом она сказала ему:
— Я дома одна, — и откашлялась. Он молчал, думая, что это не всё.
— Больше я ничего не скажу, — она положила трубку и включила музыку.
Он приехал через 40 минут, возбуждённый, очень красивый, с цветами и шампанским. Она молча открыла ему дверь, он тоже ничего не говорил, пока не вошёл в комнату.
— Я хочу сделать Вам предложение, — по-деловому сказал он.
— Что предлагаете? — волнуясь и не улыбаясь, спросила она.
— Руку и сердце.
— Теперь мы помолвлены? — спросила она с испугом.
— Если Вы согласны, то наверно.
— Я в этом ничего не понимаю. Вы уже там были, должны знать, — сказала она, с трудом держась на ногах.
— Где там? — спросил он, подходя к ней ближе.
— В браке, — ответила она и посмотрела вблизи на его красивый рот. Он гладил её плечи, шею, она поймала его руку и, зарывшись в большую ладонь лицом, поцеловала её. Он потёрся щекой об её волосы.
— Чай будем пить? — для приличия спросила она, подняв на него глаза.
— Давай выпьем вина, — предложил он, не убирая от неё руки.
— Я не пью.
— Не куришь и с мужчинами не…- он замолчал.
— Да, но Вы не бойтесь.
— Иди ко мне, мой птенчик, — он обнял её. Она молчала, прижавшись к нему.
— Ты…?
— Нет, — отстраняясь от него говорила Ия. — Послушайте, здесь две проблемы или даже три, я не могу сосчитать, — она освобождалась от его объятий.
— Сосредоточься, я не тороплюсь, — он гладил её по лицу.
— Я не могу сосредотачиваться, когда Вы меня целуете.
— А я не могу остановиться. Излагай, может, вместе сосчитаем.
— Во-первых, я очень стесняюсь раздеваться, даже у Самсона и на пляже. А если кто-то при мне раздевается, я могу потерять сознание.
— Не надо терять сознание, — говорил он, целуя её ушко, — лучше тащи зимнюю одежду. Мы, наоборот, оденемся.
— У меня только бабушкины шубы и папины старые шинели.
— Пойдёт. Шинели с генеральскими погонами? — спрашивал он, целуя её тонкую шею.
— Кажется, нет. Я не помню, — отвечала она, задыхаясь от желания.
— Тогда я выбираю бабушкину шубу. Это надёжнее. А ты что?
— Вы смеётесь надо мной? — вырвалась от него она. Он догнал её и снова стал ласкать.
Небо затянуло тучами, в комнате катастрофически быстро темнело.
— А что ещё? — спросил он, расстёгивая на ней кофточку.
— Не скажу. Оставьте меня, я боюсь.
Он не собирался останавливаться. Мало того, он раздевался при ней: снял галстук, расстегнул рубашку.
— Что Вы делаете? — с ужасом спросила она.
— Готовлюсь примерять бабушкину шубу, — ответил он, вытаскивая нижний край рубашки из брюк, — переодеваюсь.
Увидев волосы на его груди, она заскочила в свою комнату, он не дал ей закрыть дверь.
— Нет, — она запахивала блузку и отодвигалась от него. — Не надо, пожалуйста, я боюсь.
— Чего ты боишься, мой птенчик? Иди ко мне, — он обнимал её, трогая грудь сквозь блузку. На ней не было белья. — Тебе же нравилось, как я тебя целую. Дальше будет ещё лучше.
— Мне будет больно, я знаю, — вдруг расплакалась она. Лев Александрович увидел, что она не притворяется, не кокетничает, а по-настоящему боится.
— Всё, — он убрал от неё свои руки, — не трогаю тебя. Сейчас успокоюсь и уйду, — пообещал он и сел в расстёгнутой рубашке на край кровати, приходя в себя. Она, вытирая слёзы, села в кресло, стоящее под окном, накрыла ноги широкой юбкой.
На улице и в комнате было не совсем темно. Занавески не были задернуты, о них никто не успел подумать. На грустного Льва Александровича попадал свет уличного фонаря. Ия посмотрела на его красивое лицо, на голую грудь, молча подошла к нему и села на колено, запустив ласковые пальчики в шелковистые волосы на груди.
— Ты решила попробовать? — он возбужденно целовал её, поднял юбочку и ласкал ногу выше колена. Она увидела его руку на себе, встала, сбросила с себя одежду на пол.
— Какая ты красивая, моя девочка.
Она молча легла на кровать. Он, сидя у её ног, разглядел в потёмках, что на теле нет тёмных пятен. Он нежно положил свою руку туда, где волосы должны были быть, и ощутил под ладонью гладкие шелковые складочки.
— Боже мой! — только и смог сказать он, встал, разделся, не отрывая лихорадочного взгляда от её тонкого пропорционального тела, и лёг рядом с ней, от восторга боясь прикоснуться к ней.
— Только не бойся, Иечка, всё будет хорошо.
— Наоборот, я очень боюсь, — шёпотом ответила она. И ещё тише попросила,- Вы сделаете так, чтобы я не забеременела.
Он не мог больше ждать.
— Да, я всё сделаю, как ты хочешь.

— Почему ты плачешь? — спросил он её, когда всё кончилось. — Я не понимаю, — ласково говорил он, гладя её худые рёбрышки. — Тебе было плохо?
— Мне было очень хорошо, но очень больно.
— Почему больно? Где? — переполошился он. — Видишь ли, я ничего в этом не понимаю. В дамах.
— Там больно. Я тоже ничего в дамах не понимаю.
Он погладил её по лицу, вытер слёзы ладонью, поцеловал.
— Или ты очень большой, или я слишком маленькая, — тихонько предположила она, успокаиваясь.
Он взорвался изнутри желанием от её слов, стал целовать возбуждённо:
— Иечка, я опять хочу тебя, нестерпимо. — Всё началось снова. Она стонала и плакала под ним, он стонал от остроты и силы ощущений, от её неожиданных, непривычных ласк. — Боже мой! Я не знал, что это может быть так сладко. Фантастика! — Он целовал её лицо. — Иечка, идём со мной?
— Зачем?
— Ты будешь жить со мной, у меня дома. Я буду спать с тобой. — Эта мысль возбудила их обоих, они долго целовались. — Завтра же подадим заявление в ЗАГС.
Зазвонил телефон. Ия встала, ответила. Маргарита Ивановна сообщала, что они попьют чай и разойдутся по домам.
— Ты не ответила мне, — напомнил он и сел, свесив ноги с кровати.
— О чём? — Она стояла перед ним в темноте, тоненькая, голая и лохматая, босиком на их вещах.
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, если ты возьмёшь меня, — тихо сказала она.
— Возьму. Я тебя всю возьму замуж. — Он обнял её. — Одевайся, дождёмся Маргариту Ивановну и пойдём.
— Я не пойду.
— Я люблю тебя. — Он встал. Босиком она была совсем хрупкой и беззащитной рядом с ним. — Теперь я не смогу без тебя, понимаешь. Просто не смогу. — Он легко поднял её и закружил. — Украду тебя.
Она стала вырываться:
— Нет, — отталкивалась от него руками.
— Не забираю тебя, если ты не хочешь, — он поставил её на пол и стал одеваться.
Она молча заплакала, разыскивая в потёмках свою одежду на полу, он подал ей блузку и ласково спросил:
— О чём ты плачешь, моя капелька?
Она не ответила ему, ушла сквозь темноту квартиры в ванную. Там она умылась, оделась, вышла и включила свет в кухне. Он уже одетый ждал её в прихожей.
— Не грусти, Иечка. Я не обману тебя никогда и ни в чём. Ты мне веришь?
— Да, — ответила она хриплым от слёз голосом.
— Скажи мне что-нибудь, чтоб меня совесть не мучила, — попросил он.
Она подняла к нему лицо и сказала:
— Я люблю тебя.
Он прижал её к себе двумя руками и не дышал.
— Ухожу, а то умру от счастья.
— Пока, — грустно сказала она.
— Ты моя Несмеяна.
После его ухода она привела комнату в порядок и сидела за письменным столом, глядя в одну точку. В квартире было по-праздничному тихо и темно.
Бабушка вернулась бодрая, свежая, весёлая от вина и общения с людьми. Она не заметила ни заплаканные глаза ребёнка, ни букет цветов, спрятанный на балконе. Праздник состоялся.