ЭФФЕКТ ГОМУНКУЛА
Наблюдая за фабулой своих и чужих произведений, обнаружил я интересную особенность.
Писатель творит своих виртуальных героев и распоряжается их судьбой по собственному сценарию. Однако, иногда, происходит странная вещь.
Начав произведение, по своей задумке, автор придумывает героев и ситуации, и всё, пока, идёт по его плану.
Но, вдруг, писатель чувствует, что герои начинают сопротивляться его версии, и опус не продвигается — хоть тресни!
Автор откладывает творение, и когда возвращается к нему вновь, печатает на клаве – вдруг, всё идёт, как по маслу, до самого финала, неожиданно от автора. Но в финале опуса, прочитав его, писатель удивлён: «Да я ли это написал? Не хотел я так».
Так в «Сиреневом тумане» не хотел я совсем, чтобы главный герой, столь настойчиво сопротивлявшийся изменить жене с любимой девушкой, не устоял, в конце концов, перед опытной совратительницей.
В чём же дело?
В том, что неумолимая логика развития реальных событий приводит к такому финалу, который автор вовсе не хотел, но он понимает, что иначе быть не могло. Мне потребовалось ввести в повесть дополнительные сцены общения героя с Полиной, предшествующие неумолимой развязке, чтобы хоть как-то оправдаться перед читателем. Однако, и без них — конец был бы один, иначе автору пришлось бы погрешить против жизненной правды физиологизма.
Вот такого рода развитие событий, вышедшее из-под контроля писателя, я назвал «эффектом гомункула».
Гомункулы, созданные автором, мистически начинают собственную независимую жизнь, и тому лишь остаётся фиксировать её.
Эффект гомункула — не моё изобретение. Со школы помню плач Толстого, не подготовленного к такой развязке: «А Анна то под поезд бросилась!».
Или, например, не сомневаюсь, что по первоначальной задумке Печорин (Лермонтов) не должен был убивать Грушницкого, после того как пуля того оцарапала ему колено. Из бесед Печорина с Вернером сложилось у читателя мнение о герое, как о благородном, и «игла великодушия» должна была проснуться в нём, а не в Грушницком. Но тогда великий автор погрешил бы против правды жизни — необузданные агрессивные страсти в экстремальной ситуации затмевают благородство души.
Произведения О. Генри — все с неожиданным финалом (вспомните, хотя бы братание вора и ограбленного в «Родственных душах»). Писатель просто смирился с тем, что первая половина действия в его рассказах продуцируется им самим, а во второй он фиксирует поступки героев, вытекающие из их характеров, независимо от воли создателя.
И мне пришла в голову мысль о сущности эффекта гомункула. В реальной жизни творец личностей — Бог. Он сотворил нас, заложил тип характера и способностей, но дал нам «Свободу и Любовь» (девиз христианства, пришедший на смену языческому Року).
Поэтому за судьбу и детали своей жизни (в определённых рамках) отвечает сам человек.
Когда персонажи оживляются, то попадают под законы Всевышнего Разума, как и человек, становятся самостоятельными и Бог дарует им Статус независимости. Автору остаётся только быть регистратором их судеб, на службе Господа, нажимая на клавиши.
Это показатель жизненности созданных писателем героев.
Писатель должен благодарить Провидение, что достиг такой степени мастерства, что его герои стали жить собственной независимой полнокровной жизнью.
Указанный тезис хорошо иллюстрируется многими произведениями ценимых мной современных писателей.
Валерий Белолис. «Ну и красивая ты!».
Девушка, разочаровавшись в своём любимом, встречается с новым героем, и между ними возникает любовь. И знает, ведь, она, что этот, другой не подведёт, не оскорбит, не предаст. Но… видит случайно в тёмной алле того, первого и вновь возвращается к нему. Она исчезла из жизни героя на долгих три месяца, чтобы снова понять, теперь уже окончательно, что ей, всё-таки, нужен он, а не первый. И звонит ему. Герой в муках пережил уже расставание с любимой, зажившая рана вопиюще протестует против того, чтобы её бередили: «Не захотел больше слушать это дыхание, не захотел больше заказанной жути», но «И только тут — бах! Это же Наташка звонила… На-та-ша!». Он нужен ей, она нужна ему. И дальше, по всей логике событий, герои должны встретиться опять, на этот раз навсегда. И читатель желает им этого, ну, сколько в жизни похожих ситуаций, когда люди не сразу разбираются в своих чувствах.
«Сердце глупое, тянется, хочет, ждет, просит любви… и когда дождалось, то уже не отпускает… А оказывается, что всё это не настоящее. Настоящее осталось в стороне, хоть и рядом. А я все удалялась, уходила сама».
Тут девушка думает: «Он придет. Он успокоит меня… обнимет….»
Герой уже идёт, он рядом, вот-вот должна произойти их встреча и расставить все точки.
Но Наташа, за минуту до встречи, бежит на рельсы и повторяет поступок Анны Карениной. И до читателя доходит, что этот неожиданный вариант правды жизни является более закономерным для цельной натуры героини, чем счастливая встреча. Трагичность финала неизбежна, независимо от желания автора.
И. Дедюхова. Мы сидим на лавочке…
Клава и Хиля стали подружками в далёком детстве, когда сильная Клава защитила слабенькую Хилю от битья парнями.
И совершенно невообразимое в конце рассказа, во взрослой жизни, опять Клава отбивает полуживую подругу от избиения мужиками. Невообразимое не в этом самом факте. Невообразимость в том, что свою, следователя, избивают свои же менты, чтобы запугать, а, может быть, и убить. Не думаю, что Ирина с самого начала писания уготовила такой финал. Т. е. автор ставила задачей рассказа изобразить мерзость продажных высших милицейских чинов в современной запутанной жизни, и было у неё много вариантов для такого изображения. Но чтобы, избить до бессознания своего же сотрудника-женщину? Поначалу в это верится с трудом.
Но потом осознаёшь, что талант писателя проявился в том, что не остановилась она на паллиативном описании пакостей оборотней, как их сейчас называют, злая правда жизни привела к констатации беспредельности милицейского фашизма, попрании всех самых элементарных моральных ценностей — страшное дело, до чего докатилось общество! и эту «страшность» не покажешь лучше, чем сценой глумления погонников над своей слабой сотрудницей.
Почему то кажется, что начала Ирина творить произведение с середины, с изображения порядков в правоорганах, методично прослеживая их тенденцию до нынешних дней и неосознанно дошла до ужаса конкретной финальной сцены, запротоколировала бандитско-ментовскую сущность, поражаясь сама неизбежному выводу. А потом под финал изобразила лейтмотивом трогательную дружбу двух совершенно непохожих женщин.
Васа Истомина-п ЧЕРНАЯ МОЛЬ
Отношения молодого мужчины с немолодой уже «булгаковской Маргаритой».
Пылкая его влюблённость по типу фрейдовского материнского комплекса, её надрывная безответность, наконец, полное отталкивание. Мазохистские муки отверженного, непреодолимость влечения, возвращение и умоление любви на любых условиях. Герой засыпает, измученный от вороха сбивчивых признаний на плече любимой. А утром… Утром совершенно неожиданная концовка для читателя, в спонтанном откровении авторского озарения. Она умерла. Она ДОЛЖНА была умереть, через это мы, наконец, понимаем всю силу её тщательно скрываемого чувства к герою.
И такова мощность откровения, катарсисом очищающая наши души, что даже последующая сцена некрофилии не смущает нас, т. к. пронизана неожиданной, но великой правдой жизни.
Андрей Оредеж. «Невеста из пещерного города».
Фабула большого рассказа — любовно-детективная. В Крыму, на эксурсии герой влюбляется без памяти в молодую татарочку. Не напишу «неожиданно» — игра гормонов, достаточный повод для взрыва самых пылких и возвышенных чувств, которые, тем более укрепляются ответной страстью красавицы.
Припёртый к стенке грозными родственниками девушки, которую герой опозорил по их родовым понятиям, он, расплачивается с ними всем своим наличным богатством — тысячью долларов и с удовольствием соглашается жениться на ней, с этим и забирает невесту с собой на поезд, следующий на место его проживания.
Всего вышеописанного вполне достаточно как для изображения, так и для окончания сюжета, чтобы читатели остались благодарны автору за повествование.
И, вдруг, неожиданный поворот. Счастливая невеста, с душой прильнувшая к герою в вагоне, сбегает от него на ближайшей станции. Читатель ошарашен — это всё они, её корыстолюбивые родственники, не позволившие вырваться стремящейся к свету горлице из клетки древних казарменных устоев!
Так ли это или она совершила сей поступок по собственному желанию? Не может, ведь, юное доверчивое существо вести себя столь кощунственно! Да вот беда, что может! в нашей нынешней поруганной чистоганом действительности. И автор ведёт читателя, независимо от своего желания, к уяснению правдивого постулата меркантильности жизни, через потрясение души.
Чем больше читаю произведений совершенно разных авторов, по теме, стилю, языку, но которые все мне нравятся, тем сильнее ощущаю, что общее в их творчестве — эффект гомункула, мистическое перерождение первоначальной задумки писателя в неожиданное самостийное развитие действия, неожиданное на первый взгляд, но неумолимое по большой правде жизни.
И этот психографический феномен черпают писатели не из собственного сознания, а телепатически проникнув, неожиданно для сознания, в трансперсональное знание из вселенского поля смысла.
Именно это соприкосновение наших обыденно привычных представлений с вездесуще проникающей божественной субстанцией и позволяет преодолеть себя и настроиться на волну истинности.