ЛЮБОЛЬ
Когда я впервые зафиксировал боль?
Теперь, свободно паря в пластах памяти и перебирая картинки прошлого,
застывшие, как мозаика, как кусочки картонной игры ПАЗЗЛ —
кажется, еще одно усилие и соберешь сюжет воедино, картина станет четкой и ясной;
я пытаюсь уловить тот первый квадратик, положивший начало всему полотну под названием ЛЮБОЛЬ.
Я не боюсь перекладывать отдельные кусочки, перемешивать их — все равно, уже ничего не изменишь, и оттого соберу я их сейчас в одно целое или квадратные картонки событий так и останутся лежать в коробке с пометкой — ‘голова С. Фаррада ‘,время не исполнится иначе, рука Творца уже расставила все по местам.
Итак, я тащу наугад картонку, немного медлю и переворачиваю ее.
Вот она — яркая, четко проступившая на белом чистом листе, на девственном поле, что Бог подарил мне при рождение — поле моей жизни , С. Фаррада .
Я вижу их, отца и мать. Они сидят за столом, оба в красном. Y красного есть 16 миллионов оттенков, но среди них я безошибочно точно выделяю два. Это цвета сердцевины картины, цвета ее начала и конца. Мать одета в розово-красное — вызвающе,
отец — приглушенно — в бордово-красное. Он тщетно пытается привлечь внимание, но глаза вновь и вновь ищут источник раздражения
и упираются в зашкаливающий красно-розовый цвет. Мать сидит в кресле и не мигая сморит прямо перед собой.
Ее фигура похожа на огромную ворону, нацелившуюся склевать зерна, разбросанные по столу, но заснувшую от слишком большой мудрости,
от избытка знаний, склонивших ее голову набок, и так и не отпустиших уже никогда. Она пялится в одну точку и молчит.
Отец сидит рядом, сгорбившись, подобравшись как пружина, скрученная в тугую спираль времени, проведенного около кресла матери,
отданного в кредит, в долг, под залог, вклад, что называется «жизни детей»,а именно — жизнь моя — С. Фаррада и жизнь мого брата — Л. Фаррада.
Меня охватывет БОЛЬ , она заполняет все мое тело, переливается через край и вот уже серые иголки дождя размывают тот ясный летний день, в котором остались женщина в розовом, так и не повернувшая головы, когда за мной и моим братом приехала машина, увозящая нас из привычного мира, коренастый,еще не старый мужчина в рубашке-поло цвета бордо и мы с братом.Себя я вижу смутно,
а при взгляде на точеную фигурку брата, как будто прорисованную тушью по шелку,серые струйки дождя становятся ревущим потоком, водопадом, смывающим все.
И тут БОЛЬ становится такой, что я откладываю этот квадратик — ну его, я уже не нужен этим четверым , навечно живущим на этом кусочке картона, и отворачиваюсь к окну.
Я смотрю на веревочные качели. Чуть позже придут дети, МОИ дети, дети С. Фаррада, веревки натянутся под весом их голосов и качели войдут в привычный ритм — туда, сюда, обратно. Стальные ноги засияют гордостью от того, то им удается удержать рвущуюся в небо субстанцию. Стальные ноги прочны, надежны и красивы. Но веревке не нужна эта рвущаяся в небо ракетa, она обрывает брызги смеха где-то посередине,отправляя их наверхв,в свободный полет, чтобы потом искореженной плотью сбросить на траву. На зеленую траву в цене картины ЛЮБОЛЬ, где вокруг стола сидят двое: в красно-розовом и в красно-бордовом.
Я стараюсь быстро-быстро, чтобы уже никогда к ним не возващаться, перемешать квадратики,чувствую на ощупь букет ярко-фиолетовых цветов, прямых, как стрелы, устремляющих свои наконечники наверх, к небесам, словно желая пронзить голубой свод, уронить всю эту громаду голубого пространства и закрыть ей другой яркий день,
на этот раз осенний.
Счастливый случай еще не встретился с несчастливой случайностью, картина носит название ЛЮБОBЬ.
Сильные руки молодого мужчины раскачивают качели, его глаза сияют гордостью — он на миг от великого слова «отцовство», он ждет рождения двойни,своих наследников, сыновей, Л. и С. Фаррада. В этом дне я и мой брат счастливы. Мы чувствуем тепло ее рук, она с нами рядом — красивая, привлекающая внимание, одетая в ярко -розове платье. ОЖИДАНИЕ новой жизни заполнило все.
Но пока еще слишком рано (день еще только готовися дать старт), и качели играют с ветром — позволяют мотать себя из стороны в сторону.
С высоты больничной кровати, с самой верхней точки, там, где прозрачная бутылочка крепится к штативу, и где, вероятно,обнаружится наклейка: » Система жизнеобеспечения С. Фаррадa отключена в 18.18″,
со все этой высоты только один я могу увидеть пропасть, куда безжалостным временем унесло все,
оставив только это: ОЖИДАНИЕ. «Система жизнеобеспечения Л. Фаррада отключена в 18.17».
C этого момента Л. Фаррад считается умершим.
Вот она — первая точка на картине ЛЮБОЛЬ. Мы принадлежали ей.
Моему брату близнецу досталось шесть дней этой жизни. Мне все последующие.
Дни, где никогда не было места для меня; где отец надеялся на чудо возвращения той,
с которой он был счастлив; где она,рожденная быть проводником и могильщиком трех жизней ,
всегда сидела рядом — всегда в розовом, умело причесанная чужими руками,
не сказавшая больше ни слова, никогда не повернувшейся в своем инвалидном кресле.
19.08.2006
BOCHUM