Говорят, в твёрдокаменном городе, где
ты отчаянно делаешь вид, что живёшь,
затонули надежды, в холодной воде
расплывается утро по лужам, и дождь

бесконтрольно молотит свою чепуху,
заставляя проснуться и вспомнить о том,
что когда-то ты — был. Промокающий дом
наполняется звуками. Как на духу

ты признаешься в ереси, если найдёшь
пару правильных слов, осушающих мир,
не такой уж невинной покажется ложь –
просто так и во имя… чего? Твой кумир,

сотворённый из азбучных истин, устал
соответствовать контурам тени, и вот —
рассыпаясь на капли, он под пьедестал
запоздало стекает. Никто не найдёт

и следа безнадёжно подмоченных дней,
неустанных молитв о наличье – зонта,
непривычно, но можно попробовать не
сожалеть и на веру принять: пустота –

предыстория смысла. И что-то там есть,
в этом после дождя, а тринадцатый вал
не достал и был принят за грубую лесть,
и тебе не забыть то, что толком не знал.

Говорят, в твёрдокаменном городе, где
ты отчаянно делаешь вид, что живёшь,
затонули надежды, в холодной воде
расплывается утро по лужам, и дождь

бесконтрольно молотит свою чепуху,
заставляя проснуться и вспомнить о том,
что когда-то ты — был. Промокающий дом
наполняется звуками. Как на духу

ты признаешься в ереси, если найдёшь
пару правильных слов, осушающих мир,
не такой уж невинной покажется ложь –
просто так и во имя… чего? Твой кумир,

сотворённый из азбучных истин, устал
соответствовать контурам тени, и вот —
рассыпаясь на капли, он под пьедестал
запоздало стекает. Никто не найдёт

и следа безнадёжно подмоченных дней,
неустанных молитв о наличье – зонта,
непривычно, но можно попробовать не
сожалеть и на веру принять: пустота –

предыстория смысла. И что-то там есть,
в этом после дождя, а тринадцатый вал
не достал и был принят за грубую лесть,
и тебе не забыть то, что толком не знал.