Когда потеплело


Взрослые сказки

Когда потеплело

У одного человека по профессии представитель народа, а по фамилии Пофигуевский, из старой гвардии, которая сдается, но не умирает, в духе рыночных веяний, когда и в северном царстве-государстве потеплело, завелись Цаца и Мнака. Вроде десятой воды навеселе не сказуемые, но существительные.
Рук две, ног две, а язык один, но такой у каждого длинный, что пока маленькие были, сами себе вместо пеленок подкладывали. А как стали на ноги, так стали себе ходить в памперсах и даже брюках, но всегда вместе: Цаца – слева, Мнака – наоборот, справа.
Хорошенькие такие. Любому человеку, не то, что Пофигуевскому, стали занимательные и обходительные во всем – до полной улыбнутости.
Улицы переименовывали, страсти митингновые подогревали, акции всевелико различные проворачивали. В общем, подкупали народ. Своей честностью и сермяжной правдой. Понятно, что народ безмолвствовал единогласно, и в борьбе за демократию выходцы из народа победили.
Каждый Цаца, каждый Мнака – ликом строг, голосом зычен, мыслями темен, говорит непонятно, к труду непригоден, но регулировщик справедливости, соль жизни и бензин всякой идее. Хотели, чтобы народ их полюбил. Но где взять такой народ?
И вот уж что законов новых, газет, флагов, праздников – прям, бисером порассыпали. Экономику – плановую на клановую – и ту перестроили.
А все – для человека, все во имя человека с большой буквы. Правда, с какой именно, еще не придумали, но цены на всякий случай повысили.
Потому что – в первом случае – крупные считать лучше. Во-вторых – потому что, хоть не денег, но рублей-то каждому напечатали предостаточно. Даже тайну вкладов обеспечили – теперь точно никто не знал, удастся ли их вернуть.
Все в историческом русле: могучая страна всегда была богата. Даже бедностью.
Ну, человек этот где-то совсем распрямился да аккурат на Троицу-то вполне свободно и отправился. На бывшую, понятно, чью-то дачу, не к ночи будь сказано, по Рублевке. Искать национальную идею.
Между прочим, в то лето думы о том, как обустроить державу, еще только приезжих Лаженицыных мучили и не имели придумского большинства. Но от избытка кухарок на общей кухне правительства народного недоверия уже пахло жареным. Уже каждая знала, как заварить кашу.
И власть в их лице начала задумываться, как спрягаться в первом лице единственного числа настоящего и будущего времени.
И Цаца справа, потому что к тому времени уже право на лево поменяли, а Мнака, как водится, наоборот, слева – сопровождают да компостируют:
– Ежеморгновенно, – правоциклонно говорит Цаца, – должны мы причинять кому-нибудь непоправимую пользу, добро делать. А кто, часом, добра не делает, то тем самым делает зло. И Родине, и себе. Себе в первую очередь, Родине – во вторую…
– Наоборот, – с жестом доброй воли Мнака с сурдопереводом выскакивает, – Родине – в первую очередь, себе во вторую!
Совсем заплутал в этой дымогогии человек.
Хотел одним разом порвать не только с прошлым, но и с пришлым, но годы уже не те. А надо, чтобы были те. И стало постепенно затягивать его. В туман да болото.
А оно как? Природные богатства не искусство, народу не принадлежат.
И на то лето вокруг Рублевой зоны этой дряни – болот наросло, что тебе процентов диких, просто на удивление ирреальным экономистам и краеведам. Даже в названиях путались – так много их объявилось почему-то.
Тут и Врезаловка, и Наркотеткино, и Мутнодефицитное, и просто Бандителки. Сейчас всех точно не упомнить. Были и старые – Нацбольничное, Паразитищенки, которые – думали, что осушили, ан, нет – с новым наполнением даже расширились. Впрочем, здесь всегда была такая земля, что на ней ничего, кроме цен, не росло!
Короче, пока Цаца и Мнака с подачи заокеанской скандализы говорили начистоту, а оказалось, что поливали грязью, глядь! – у человека только одна рука из болота торчит, будто голосует. А «за» или «против» – уже и не ясно. Никто не разберет: ни око государево, ни его окулист. Ясно, что это и сейчас, и никогда не было важно…
Кинулись Цаца и Мнака со всех ног человека вытаскивать.
– Отойди ты! Я вытащу…
– Нет, сам отойди! Я…
– Я человека больше люблю, а ты-то – так себе, я ведь знаю!
– Нет, я больше. Я Мнака!
– Ты Мнака? А я Цаца! Что, а-а?
– А-а-а!..
Заквакало болото, запузырилось.
Ни человека, ни Цацы, ни Мнаки. Ни слуху, ни духу. Только дух времени и то спертый, отдающий газом и нефтью. Не старые времена – когда везде русским духом пахло. Ну, когда не витала в воздухе национальная особенность бесконечной охоты за национальной идеей…

0 комментариев

  1. valentina_chernyaeva

    Ух, ты! Прочитала c удовольствием. Сплошные перлы! Слов-алмазные россыпи мыслей. Так здОрово написано… что Такося вспомнился. Он так же классно писал. Земля ему пухом. А Вам, дорогой Эрнест, здравствовать и побеждать! Удачи! +10
    С уважением, Валентина

  2. ernest_stefanovich_

    Слушайте, так нельзя… А то я поверю…

    Вспомнилась «бородатая» история…

    Двое в купе поезда Калининград-Харьков. Он сразу положил глаз на смазливое личико и руку – на круглое плечико. Когда он переместил конечность на экстазобедренный сустав, она игриво отозвалась:
    – А вы не хотели бы переместить руку в другое место?
    – Хотел бы, но…
    – Я сама не люблю, когда меня долго просят. Не архитектор – не строю из себя какую… Но, может, сначала поиграем?
    – Да, давайте, а в какую игру?
    – Очень интересную, особенно для таких интересных, как вы, мужчин.
    – И таких интересных женщин, как вы? И-играем!
    – Хорошо. Я закрою глаза, а вы что-нибудь снимете из своей одежды, когда будете готовы, скажете – я открою. А потом вы закроете глаза, и я что-нибудь сниму…
    – О-о-о, понял! – воодушевился он то ли желанием посмотреть, то ли – похвастаться, и, только она захлопнула ресницы, стащил с себя сорочку. – Готово!
    Она восторженно взглянула на могучий торс чемпиона по утренней гимнастике:
    – Ух, ты! Ну, теперь вам водить, закрывайте глаза.
    Он срочно додумал: «А куда ты денешься, когда разденешься?!» – и зажмурился.
    Она смахнула кофточку. Он по команде открыл глаза и тоже не удержался:
    –Ухх, ты-ы!! – после чего заторопился снимать с себя с каждым разом все больше.
    Наконец, он остался голым. Она, еще в чем-то розовом, хриплым шепотом воскликнула:
    – У-уххх, ты-ы-ы!!! – и предложила ему закрыть глаза и потерпеть подольше, ясно, уже в последний раз.
    Уже и поезд остановился на станции, уже и прошумели шаги выходивших из вагона пассажиров, а его голгофа-долгофа все ее командой не прерывалась.
    – Открываю, – виновато сказал и блаженно растаращился…
    Что за шуточки – в купе ни ее в последних стрингах, ни его джинсов-штруксов, ни чемодана! «Ух, ты», – похолодело у него внутри и снаружи. Схватил простыню, обернулся ею, выскочил на перрон. Смотрит, идет вереница людей в белых простынях. «Индийская делегация, что ли?» Пристроился сзади, чтобы не привлекать внимания. Не получилось. Последний из «индийцев» обернулся:
    – Ты что? Тоже в «Ух, ты» играл?!

  12. aleksandr_asmolov

    Язык сказочный и слог волшебный.
    И всё это – в учебник с надписью «наш дедушка Крылов».
    Впрочем, автор не нуждается в дифирамбах, ибо сам себе цену знает.
    Если бы проводили отборочные туры в лит.конкурсах, и такой текст был бы тестом, то редкая птица долетела бы до середины первой половины.
    Не рецензии писать, а учиться по таким текстам.
    Но, согласитесь, не лето.

    С неизменным уважением.

  13. ernest_stefanovich_

    Э, нет. Вы свою ложку дегтя плеснули, когда захотели?
    Вот и я своего героя, в какой хотел — в летний антураж, поместил!
    И все художественные средства именно вокруг этого расплескал: знал же, в какой конкурс явился, а как же?!
    Спасибо, что заметили этот труд…

Добавить комментарий