Есть люди, которые не любят животных. А может, правильней будет сказать – есть люди, которых не любят животные? В любом случае, нашей семьи это не касается, скорее, — наоборот…
Мне было лет десять, когда вместо братика в доме появилась пара пушистых хомячков. Самец – Яшка – был просто красавчик. Коричневая спинка, светлое брюшко и между этими двумя расцветками белая полоска. Он очень походил на тех хомяков, которых рисуют в мультфильмах. Эдакий «мужчина-идеал». Самочка – Дашка – тоже не отставала от современных стандартов. Она была абсолютной блондинкой. Нет, не белой! Она была круче (читай, моднее) – она была слегка розоватой. Парочка как-то сразу освоилась в доме. Им обустроили клетку, но разрешали погулять и по квартире. Дашка, как настоящая женщина любила «прошвырнуться» по кухонному столу, а у Яшки было свое развлечение. Он любил кататься. Забирался дедушке на плечо и вниз головой съезжал по спине. И так бесконечное количество раз, пока дед не начинал ворчать, что у него уже вся спина исцарапана. Думаю, мы воспринимали их как членов семьи. По крайней мере, когда в определенный момент Дашка перестала выходить из клетки и стала бить, кусать Яшку, едва тот пытался прошмыгнуть домой, дедушка вздохнул – ты смотри, все как у людей, поссорились – и сделал им две отдельные «спальни». Мы очень переживали разлад в семье хомячков, подсовывали им всякие вкусности, пытаясь помирить, но все было бесполезно. А однажды я пришла со школы и заметила рядом с Дашкиной «спальней» шесть розовых червячков. Как же я испугалась… Детскому уму городской девочки представлялись картинки из фильмов ужасов. Немедленно был собран семейный совет. Не понимаю, почему взрослым раньше не пришло в голову, что животные, живущие в паре, сделают попытку размножиться? Вот так, спустя всего какой-то месяц, хомяков в нашем доме стало восемь. Кажется, мы полюбили их еще больше. Конечно, ведь они такие славные – маленькие, разноцветные, пушистые комочки. Жаль, но продолжалось это недолго… Каждых два месяца количество хомячков увеличивалось на шесть, семь, а то и восемь штук. В какой-то момент мы перестали давать им имена. Их было слишком много. На балконе стояли специальные ящики с одной стеклянной стенкой. Дашка с Яшкой продолжали регулярно заниматься производством, малыши же в основном были заняты тем, что постоянно ели, а в перерывах грызли стенки ящиков. Иногда сбегали, разбредались по комнатам. Странно, но, утеряв свои имена, они стали восприниматься мной не как симпатичные хомячата, а как мыши, которых надо пугаться и, завидев, впрыгивать на диван или стол, издавая истошные вопли.
Знакомые советовали заняться продажей хомячков, даже уверяли, что это выгодно. Но в нашей семье четко поддерживался культ интеллигенции и я до сих пор испытываю стыд при слове «торговля». В итоге, мы отдали все свои ящики с тридцатью восьмью на тот момент хомячками дедушкиному коллеге, имевшему дачу. В доме надолго восстановилась тишина и порядок, прерываемые изредка вздохами – дед мечтал о поющем кенаре. Или о собаке.
Его мечта исполнилась, когда я училась уже в институте. Мы с подругой старательно прогуливали пару по физкультуре. Стояла осень и было удивительно, как среди желтой листвы мы заметили на ветке желто-коричневую птичку. С полчаса мы предпринимали попытки поймать ее. А когда птичий комочек с бешено колотящимся сердцем забился в руках моей подруги, мы, забыв об опасности быть пойманными физруком, рванули почему-то именно на стадион. Пара к тому времени уже закончилась, наши одногруппники были в раздевалке, а Герман Сергеевич, собирая инвентарь, посмотрел сначала в наши горящие глаза, потом на желтые, почти лимонные голову и хвост, торчащие из кулака моей подруги Юльки, и спокойно сказал – кенар, двадцать пять рублей на базаре. Двадцать пять… — прошептала Юлька. (Для сравнения, обычная институтская стипендия была тогда пятьдесят рублей в месяц.) Кенар… — зачаровано пискнула я.
Все же дружба была в те времена сильнее, чем денежная зависимость. Кенар поселился у нас в квартире, радуя дедушку трелями в четыре колена.
Честно говоря, даже не помню как мы его назвали. Потому что история повторилась. Весной кенар стал петь меньше, часами выглядывая, как наказанный подросток, в окно. Тоскует – вздохнул дед и принес с птичьего базара канареиху. Смешно, но она была такого же цвета, как Дашка – розоватая. И птенчики у нее появлялись так же регулярно… Сначала по четыре, потом по шесть… Мы выделили им одну лоджию. Потом стали раздавать птиц всем желающим, создавая конкуренцию зоомагазинам и птичьим рынкам. В конце концоа, оставили себе самого певучего и харизматичного сыночка (вот его имя помню — Гошка). Жизнь снова вошла в нормальное русло, но…
День моей свадьбы и следом выпускные экзамены в институте. Нервы на пределе, причем у всех. А тут Гошке приспичило отдохнуть на балконной двери… А бабушке – эту дверь закрыть… Я ревела так, словно умер кто-то из семьи. На следующее утро муж подарил мне голубого волнистого попугайчика. Назвали его в память о кенаре – Гошка. Но он не умеет петь – разочаровано протянула я. А ты научи его разговаривать – посоветовал муж.
Мне никто не поверил. Никто! Когда через три месяца я восторженно завопила – он заговорил! – на меня посмотрели почему-то сочувственно. Еще около двух месяцев Гошку слышала, вернее, понимала, только я. Мне кажется, что если бы попугайчик, в конце концов, не сел деду на плечо и четко не произнес прямо в ухо – вонючка! – меня в итоге упекли бы в психушку. Но авторитетному деду поверили все и сразу.
С этого момента Гошка был на особом счету. Он садился со всеми за общий стол. Вернее, садились все, а он мотался по тарелкам. Ел хлеб, фрукты, особенно любил вареную колбасу и борщ. Прыгал прямо в тарелку. Стоял в томатной жидкости по свои птичьи коленки и клевал картошку, капусту. Если же его отгоняли, он садился на плечо и пытался выхватить еду прямо изо рта жующего.
Гошка любил учиться. Только я садилась за конспекты, он – тут как тут. Я писала в тетради, а он упирался головой в ручку и бежал за ней следом по строчкам. При этом он неумолкая верещал – ты моя любичка, вонючечка хорошенькая, хочешь водички? Было ужасно неудобно, но загнать Гошку в клетку – практически невозможно.
Еще одно любимое занятие – слушать. Днем бабушка с дедом ложились отдохнуть, а перед сном у них всегда был сеанс политинформации. Гошка влетал в спальню даже через закрытые шторы и прилипал к дедыному рту в виде эдакого голубого микрофончика. А вечером за ужином в нас летели разгневанные фразы, искаженные птичьим скрипящим альтом – это подлючее правительство! – дальше перечислялись фамилии всех действующих на тот момент представителей власти.
Гошка умел имитировать мамину швейную машинку, после чего непременно вздыхал – еще пять костюмов пошить надо, да-а-а-а, потом дороже будет. Что поделать, шла перестройка.
Если не ошибаюсь, в Гошкином арсенале было больше ста слов и около двадцати фраз, целых предложений. Помню такую картину – муж сел в кресло посмотреть телевизор и закинул ногу на ногу. Гошка тут же уселся ему на колено – привет моя птичка. Привет – вяло отмахнулся мой муж. После этой фразы я вышла из комнаты, а когда вернулась, между мужем и птицей шел уже нешуточный диалог на повышенных тонах. Хохотать я начала, когда Гошка выкрикнул – дурак!. А мой муж совершенно серьезно и возмущенно ответил – сам ты дурак!
А еще попугайчик любил, когда я распускала волосы. Он зарывался в них своей волнистой головкой и клювом очень нежно перебирал пряди, нашептывая что-то похожее на «куль-куль-куль». Все так и называли этот процесс – делает «куль-куль». А вот дедову побритую шею он терпеть не мог и когда считал деда в чем-нибудь провинившимся, щипал и выдергивал волосинки, что-то свое гневно выкрикивая.
Но время шло, Гошка рос… Когда его купили, он был совсем молоденьким, но несколько лет спустя он, видимо, вошел, как бывает у людей, в зрелый возраст. И прыгать по тарелкам с борщом, перебирать мои волосы и ругаться с моим мужем стало ему уже не так интересно. Он больше времени проводил в клетке, нашептывая слова любви отражению в зеркале или палочке от качели. Палочка была его любимицей. Он даже кормил ее и издавал громкие звуки поцелуев, разговаривая с ней. Мы долго не решались, помня старые ошибки, но все же купили ему подружку – зеленую волнистую попугаиху. Гошка был в восторге, она же… Одним словом, мы вдруг почувствовали себя в роли свекрови. Эта «зеленая гадость», как все ее называли, напрочь игнорируя любые имена, невзлюбила нашего любимчика. Она постоянно симулировала «беременность», заставляя Гошу кормить и поить ее. Но о птенцах не могло быть и речи! «Гадость» его к себе не подпускала, выдергивая при любых попытках перья из его хвоста. Да-да, в итоге он был совершенно бесхвостый. Кроме того, она не подпускала теперь его и к палочке. Бедный попугайчик целыми днями набивал клюв зерном и выкармливал подружку, рассевшуюся как квочка на яйцах в углу клетки.
Закончилась Гошкина жизнь еще более печально. К нам приехал мой двоюродный брат на несколько дней и привез с собой белую домашнюю крысу. Даже не знаю, о чем думал десятилетний мальчик, когда запустил крысу в клетку с птичками. Возможно, нельзя говорить такого, но меня до сих пор мучает вопрос – почему крыса бросилась на Гошу, а не на «зеленую гадость»?
А потом все как-то закрутилось – дочь, желание жить отдельно от родителей… И только дед продолжал вздыхать, мечтая теперь уже о собаке. Не знаю почему, но он хотел здоровенного бульдога, я же представляла рядом с собой бежевого кокер-спаниеля. Ну а какая еще собака может быть у хозяйки со светлыми вьющимися волосами? Жили мы теперь отдельно, но недалеко от дедушки с бабушкой, и каждый день приходили в гости. Скучали. И вот в один из таких гостевых приходов, соседка с первого этажа спросила, не нужен ли мне щенок кокер-спаниеля. У меня перехватило дыхание. Поставь она свой вопрос по-другому, я бы наверняка задумалась, но золотые слова «кокер-спаниель» сыграли свою роль… Вот только соседский кобелек Вандерлей был абсолютно черным, а дамочка, с которой он согрешил – темно-коричневой. Но это уже не имело значения. В доме появился черный кудрявый клубочек по имени Ника. Ох и хлопотное это дело, скажу я вам… Даже не знаю, кто чаще болел – Ника или моя маленькая дочь, стоящая из-за постоянных бронхитов и воспалений легких на учете у пульмонолога. Кроме того, оказалось, что у двух чистых американских кокеров родилось чудо, сильно смахивающее на пуделя и терьера одновременно! И чем старше она становилась, тем сильнее эта ее особенность проявлялась.
Ох и клепанул Вандерлей собачку – вздыхал мой муж, когда шел выгуливать непрезентабельную Нику. Тем не менее, когда собачка в трехмесячном возрасте заболела энтеритом, именно он выходил ее, практически безнадежную, ставил клизмы, делал уколы…
Так и прижилось это «сокровище». Вскоре не стало бабушки и дед взял Никино воспитание на себя, чтоб хоть немного заглушить горечь и тоску в сердце. Собачка, словно чувствуя это, полностью доверилась ему. Ела с рук, всегда сидела у ног или забиралась на колени, когда он смотрел телевизор, а когда отдыхал – ложилась под кровать, терпеливо ожидая, когда он проснется.
И только однажды Ника устроила дедушке «цирк». Они вышли погулять, уже возвращались домой, и дед остановился перекинуться парой фраз со знакомым. Ника бегала рядом. Поговорив, дед позвал собачку к себе. Она почему-то не послушалась, даже не повернув головы. Дедушка подошел ближе – Ника, домой! В этот раз собака отреагировала, но пошла в обратную сторону. Дед следом. Собака быстрее. Он тоже. В итоге, оба припустили бегом вокруг дома. На третьем круге дед выдохся. Да и не мудрено – семьдесят пять лет все же не шутка, чтоб бегать вокруг большой пятиэтажки. В голове пронеслись воспоминания о том, что он прошел через голод, детдом, войну, двадцать лет отработал в милиции, полковник ВМС, а так бесславно погибает от лап какого-то недоделанного спаниеля. Одним словом, дед схватил в руки первую попавшуюся каменюку и с криком – да прибью ж заразу! – пошел в атаку. Собака с испугу свернула таки в наш подъезд и почему-то стала, истошно скуля, царапаться в дверь на первом этаже. Дверь открылась и соседка со словами – Вандерлюша, кто ж тебя так напугал? – впустила собачку домой.
А дедушка посидел на ступеньках, отдышался и пошел искать Нику. Они действительно были похожи – папа и дочка. По крайней мере, по цвету и кудрявости. Просто у Ники всегда был грешок – она обожала детей. Пока дедушка разговаривал, она сбежала в детский сад, расположенный через дорогу, а Вандерлей в это время «нарисовался»…
Были у нас потом еще рыбки, у которых лопнул аквариум, и которых мы распихивали по банкам и, опять-таки, раздаривали. Была кошка Пенка, которую блохастым худющим котенком притащила в дом моя дочь, и которая (потом уже белоснежная толстая и пушистая) умудрилась выскочить в подъезд всего на несколько минут, а вернуться с четырьмя котятами (конечно, естественным путем, через два месяца, просто никто не догадывался), которых родила прямо на мне, ночью, пока я спала.
Сейчас у мамы с дедушкой живет серая персидская кошка, которую покупали как кота. Долгое время у нее из-за неясностей с полом не было имени. В итоге, за бешенный нрав, к ней прицепилась кличка Беська.
Мы живем теперь достаточно далеко и в доме животных, увы, нет, потому что второй ребенок еще маленький. Но когда он вырастет…
Это ведь так здорово – завести друга. И тогда будет кому забираться тебе на колени или плечо, выслушивать, преданно заглядывая в глаза, а иногда даже шелестеть – вонючечка моя любимая, хочешь водички?

Есть люди, которые не любят животных. А может, правильней будет сказать – есть люди, которых не любят животные? В любом случае, нашей семьи это не касается, скорее, — наоборот…
Мне было лет десять, когда вместо братика в доме появилась пара пушистых хомячков. Самец – Яшка – был просто красавчик. Коричневая спинка, светлое брюшко и между этими двумя расцветками белая полоска. Он очень походил на тех хомяков, которых рисуют в мультфильмах. Эдакий «мужчина-идеал». Самочка – Дашка – тоже не отставала от современных стандартов. Она была абсолютной блондинкой. Нет, не белой! Она была круче (читай, моднее) – она была слегка розоватой. Парочка как-то сразу освоилась в доме. Им обустроили клетку, но разрешали погулять и по квартире. Дашка, как настоящая женщина любила «прошвырнуться» по кухонному столу, а у Яшки было свое развлечение. Он любил кататься. Забирался дедушке на плечо и вниз головой съезжал по спине. И так бесконечное количество раз, пока дед не начинал ворчать, что у него уже вся спина исцарапана. Думаю, мы воспринимали их как членов семьи. По крайней мере, когда в определенный момент Дашка перестала выходить из клетки и стала бить, кусать Яшку, едва тот пытался прошмыгнуть домой, дедушка вздохнул – ты смотри, все как у людей, поссорились – и сделал им две отдельные «спальни». Мы очень переживали разлад в семье хомячков, подсовывали им всякие вкусности, пытаясь помирить, но все было бесполезно. А однажды я пришла со школы и заметила рядом с Дашкиной «спальней» шесть розовых червячков. Как же я испугалась… Детскому уму городской девочки представлялись картинки из фильмов ужасов. Немедленно был собран семейный совет. Не понимаю, почему взрослым раньше не пришло в голову, что животные, живущие в паре, сделают попытку размножиться? Вот так, спустя всего какой-то месяц, хомяков в нашем доме стало восемь. Кажется, мы полюбили их еще больше. Конечно, ведь они такие славные – маленькие, разноцветные, пушистые комочки. Жаль, но продолжалось это недолго… Каждых два месяца количество хомячков увеличивалось на шесть, семь, а то и восемь штук. В какой-то момент мы перестали давать им имена. Их было слишком много. На балконе стояли специальные ящики с одной стеклянной стенкой. Дашка с Яшкой продолжали регулярно заниматься производством, малыши же в основном были заняты тем, что постоянно ели, а в перерывах грызли стенки ящиков. Иногда сбегали, разбредались по комнатам. Странно, но, утеряв свои имена, они стали восприниматься мной не как симпатичные хомячата, а как мыши, которых надо пугаться и, завидев, впрыгивать на диван или стол, издавая истошные вопли.
Знакомые советовали заняться продажей хомячков, даже уверяли, что это выгодно. Но в нашей семье четко поддерживался культ интеллигенции и я до сих пор испытываю стыд при слове «торговля». В итоге, мы отдали все свои ящики с тридцатью восьмью на тот момент хомячками дедушкиному коллеге, имевшему дачу. В доме надолго восстановилась тишина и порядок, прерываемые изредка вздохами – дед мечтал о поющем кенаре. Или о собаке.
Его мечта исполнилась, когда я училась уже в институте. Мы с подругой старательно прогуливали пару по физкультуре. Стояла осень и было удивительно, как среди желтой листвы мы заметили на ветке желто-коричневую птичку. С полчаса мы предпринимали попытки поймать ее. А когда птичий комочек с бешено колотящимся сердцем забился в руках моей подруги, мы, забыв об опасности быть пойманными физруком, рванули почему-то именно на стадион. Пара к тому времени уже закончилась, наши одногруппники были в раздевалке, а Герман Сергеевич, собирая инвентарь, посмотрел сначала в наши горящие глаза, потом на желтые, почти лимонные голову и хвост, торчащие из кулака моей подруги Юльки, и спокойно сказал – кенар, двадцать пять рублей на базаре. Двадцать пять… — прошептала Юлька. (Для сравнения, обычная институтская стипендия была тогда пятьдесят рублей в месяц.) Кенар… — зачаровано пискнула я.
Все же дружба была в те времена сильнее, чем денежная зависимость. Кенар поселился у нас в квартире, радуя дедушку трелями в четыре колена.
Честно говоря, даже не помню как мы его назвали. Потому что история повторилась. Весной кенар стал петь меньше, часами выглядывая, как наказанный подросток, в окно. Тоскует – вздохнул дед и принес с птичьего базара канареиху. Смешно, но она была такого же цвета, как Дашка – розоватая. И птенчики у нее появлялись так же регулярно… Сначала по четыре, потом по шесть… Мы выделили им одну лоджию. Потом стали раздавать птиц всем желающим, создавая конкуренцию зоомагазинам и птичьим рынкам. В конце концоа, оставили себе самого певучего и харизматичного сыночка (вот его имя помню — Гошка). Жизнь снова вошла в нормальное русло, но…
День моей свадьбы и следом выпускные экзамены в институте. Нервы на пределе, причем у всех. А тут Гошке приспичило отдохнуть на балконной двери… А бабушке – эту дверь закрыть… Я ревела так, словно умер кто-то из семьи. На следующее утро муж подарил мне голубого волнистого попугайчика. Назвали его в память о кенаре – Гошка. Но он не умеет петь – разочаровано протянула я. А ты научи его разговаривать – посоветовал муж.
Мне никто не поверил. Никто! Когда через три месяца я восторженно завопила – он заговорил! – на меня посмотрели почему-то сочувственно. Еще около двух месяцев Гошку слышала, вернее, понимала, только я. Мне кажется, что если бы попугайчик, в конце концов, не сел деду на плечо и четко не произнес прямо в ухо – вонючка! – меня в итоге упекли бы в психушку. Но авторитетному деду поверили все и сразу.
С этого момента Гошка был на особом счету. Он садился со всеми за общий стол. Вернее, садились все, а он мотался по тарелкам. Ел хлеб, фрукты, особенно любил вареную колбасу и борщ. Прыгал прямо в тарелку. Стоял в томатной жидкости по свои птичьи коленки и клевал картошку, капусту. Если же его отгоняли, он садился на плечо и пытался выхватить еду прямо изо рта жующего.
Гошка любил учиться. Только я садилась за конспекты, он – тут как тут. Я писала в тетради, а он упирался головой в ручку и бежал за ней следом по строчкам. При этом он неумолкая верещал – ты моя любичка, вонючечка хорошенькая, хочешь водички? Было ужасно неудобно, но загнать Гошку в клетку – практически невозможно.
Еще одно любимое занятие – слушать. Днем бабушка с дедом ложились отдохнуть, а перед сном у них всегда был сеанс политинформации. Гошка влетал в спальню даже через закрытые шторы и прилипал к дедыному рту в виде эдакого голубого микрофончика. А вечером за ужином в нас летели разгневанные фразы, искаженные птичьим скрипящим альтом – это подлючее правительство! – дальше перечислялись фамилии всех действующих на тот момент представителей власти.
Гошка умел имитировать мамину швейную машинку, после чего непременно вздыхал – еще пять костюмов пошить надо, да-а-а-а, потом дороже будет. Что поделать, шла перестройка.
Если не ошибаюсь, в Гошкином арсенале было больше ста слов и около двадцати фраз, целых предложений. Помню такую картину – муж сел в кресло посмотреть телевизор и закинул ногу на ногу. Гошка тут же уселся ему на колено – привет моя птичка. Привет – вяло отмахнулся мой муж. После этой фразы я вышла из комнаты, а когда вернулась, между мужем и птицей шел уже нешуточный диалог на повышенных тонах. Хохотать я начала, когда Гошка выкрикнул – дурак!. А мой муж совершенно серьезно и возмущенно ответил – сам ты дурак!
А еще попугайчик любил, когда я распускала волосы. Он зарывался в них своей волнистой головкой и клювом очень нежно перебирал пряди, нашептывая что-то похожее на «куль-куль-куль». Все так и называли этот процесс – делает «куль-куль». А вот дедову побритую шею он терпеть не мог и когда считал деда в чем-нибудь провинившимся, щипал и выдергивал волосинки, что-то свое гневно выкрикивая.
Но время шло, Гошка рос… Когда его купили, он был совсем молоденьким, но несколько лет спустя он, видимо, вошел, как бывает у людей, в зрелый возраст. И прыгать по тарелкам с борщом, перебирать мои волосы и ругаться с моим мужем стало ему уже не так интересно. Он больше времени проводил в клетке, нашептывая слова любви отражению в зеркале или палочке от качели. Палочка была его любимицей. Он даже кормил ее и издавал громкие звуки поцелуев, разговаривая с ней. Мы долго не решались, помня старые ошибки, но все же купили ему подружку – зеленую волнистую попугаиху. Гошка был в восторге, она же… Одним словом, мы вдруг почувствовали себя в роли свекрови. Эта «зеленая гадость», как все ее называли, напрочь игнорируя любые имена, невзлюбила нашего любимчика. Она постоянно симулировала «беременность», заставляя Гошу кормить и поить ее. Но о птенцах не могло быть и речи! «Гадость» его к себе не подпускала, выдергивая при любых попытках перья из его хвоста. Да-да, в итоге он был совершенно бесхвостый. Кроме того, она не подпускала теперь его и к палочке. Бедный попугайчик целыми днями набивал клюв зерном и выкармливал подружку, рассевшуюся как квочка на яйцах в углу клетки.
Закончилась Гошкина жизнь еще более печально. К нам приехал мой двоюродный брат на несколько дней и привез с собой белую домашнюю крысу. Даже не знаю, о чем думал десятилетний мальчик, когда запустил крысу в клетку с птичками. Возможно, нельзя говорить такого, но меня до сих пор мучает вопрос – почему крыса бросилась на Гошу, а не на «зеленую гадость»?
А потом все как-то закрутилось – дочь, желание жить отдельно от родителей… И только дед продолжал вздыхать, мечтая теперь уже о собаке. Не знаю почему, но он хотел здоровенного бульдога, я же представляла рядом с собой бежевого кокер-спаниеля. Ну а какая еще собака может быть у хозяйки со светлыми вьющимися волосами? Жили мы теперь отдельно, но недалеко от дедушки с бабушкой, и каждый день приходили в гости. Скучали. И вот в один из таких гостевых приходов, соседка с первого этажа спросила, не нужен ли мне щенок кокер-спаниеля. У меня перехватило дыхание. Поставь она свой вопрос по-другому, я бы наверняка задумалась, но золотые слова «кокер-спаниель» сыграли свою роль… Вот только соседский кобелек Вандерлей был абсолютно черным, а дамочка, с которой он согрешил – темно-коричневой. Но это уже не имело значения. В доме появился черный кудрявый клубочек по имени Ника. Ох и хлопотное это дело, скажу я вам… Даже не знаю, кто чаще болел – Ника или моя маленькая дочь, стоящая из-за постоянных бронхитов и воспалений легких на учете у пульмонолога. Кроме того, оказалось, что у двух чистых американских кокеров родилось чудо, сильно смахивающее на пуделя и терьера одновременно! И чем старше она становилась, тем сильнее эта ее особенность проявлялась.
Ох и клепанул Вандерлей собачку – вздыхал мой муж, когда шел выгуливать непрезентабельную Нику. Тем не менее, когда собачка в трехмесячном возрасте заболела энтеритом, именно он выходил ее, практически безнадежную, ставил клизмы, делал уколы…
Так и прижилось это «сокровище». Вскоре не стало бабушки и дед взял Никино воспитание на себя, чтоб хоть немного заглушить горечь и тоску в сердце. Собачка, словно чувствуя это, полностью доверилась ему. Ела с рук, всегда сидела у ног или забиралась на колени, когда он смотрел телевизор, а когда отдыхал – ложилась под кровать, терпеливо ожидая, когда он проснется.
И только однажды Ника устроила дедушке «цирк». Они вышли погулять, уже возвращались домой, и дед остановился перекинуться парой фраз со знакомым. Ника бегала рядом. Поговорив, дед позвал собачку к себе. Она почему-то не послушалась, даже не повернув головы. Дедушка подошел ближе – Ника, домой! В этот раз собака отреагировала, но пошла в обратную сторону. Дед следом. Собака быстрее. Он тоже. В итоге, оба припустили бегом вокруг дома. На третьем круге дед выдохся. Да и не мудрено – семьдесят пять лет все же не шутка, чтоб бегать вокруг большой пятиэтажки. В голове пронеслись воспоминания о том, что он прошел через голод, детдом, войну, двадцать лет отработал в милиции, полковник ВМС, а так бесславно погибает от лап какого-то недоделанного спаниеля. Одним словом, дед схватил в руки первую попавшуюся каменюку и с криком – да прибью ж заразу! – пошел в атаку. Собака с испугу свернула таки в наш подъезд и почему-то стала, истошно скуля, царапаться в дверь на первом этаже. Дверь открылась и соседка со словами – Вандерлюша, кто ж тебя так напугал? – впустила собачку домой.
А дедушка посидел на ступеньках, отдышался и пошел искать Нику. Они действительно были похожи – папа и дочка. По крайней мере, по цвету и кудрявости. Просто у Ники всегда был грешок – она обожала детей. Пока дедушка разговаривал, она сбежала в детский сад, расположенный через дорогу, а Вандерлей в это время «нарисовался»…
Были у нас потом еще рыбки, у которых лопнул аквариум, и которых мы распихивали по банкам и, опять-таки, раздаривали. Была кошка Пенка, которую блохастым худющим котенком притащила в дом моя дочь, и которая (потом уже белоснежная толстая и пушистая) умудрилась выскочить в подъезд всего на несколько минут, а вернуться с четырьмя котятами (конечно, естественным путем, через два месяца, просто никто не догадывался), которых родила прямо на мне, ночью, пока я спала.
Сейчас у мамы с дедушкой живет серая персидская кошка, которую покупали как кота. Долгое время у нее из-за неясностей с полом не было имени. В итоге, за бешенный нрав, к ней прицепилась кличка Беська.
Мы живем теперь достаточно далеко и в доме животных, увы, нет, потому что второй ребенок еще маленький. Но когда он вырастет…
Это ведь так здорово – завести друга. И тогда будет кому забираться тебе на колени или плечо, выслушивать, преданно заглядывая в глаза, а иногда даже шелестеть – вонючечка моя любимая, хочешь водички?