Сладкая попка.

Говорила мама: не ешь много сладкого – попа слипнется… Не послушалась…
А все почему? А все из-за чего? Из-за кого? Из-за этой страшной вешалки!
Господи! Ну что за мужики пошли! Ну, кому Та-а-акая могла понравиться? Только извращенцам. Точно! В жюри и сидели одни извращенцы. Да и где теперь в модельном бизнесе найдешь нормального мужика, у которого член вставал бы при виде голой бабы? Нет таких. Они теперь возбуждаются, глядя друг на друга и на свои причиндалы.
Алена продолжала есть торт, запивая его сладким чаем. Чай периодически становился солоноватым от ее слез, но пара дополнительных ложечек сахарного песка, снова делали его приемлемым к употреблению. Вкусно, и кое-как снимает депрессивное состояние.
Вчера, сразу после кастинга, она ворвалась в супермаркет, что располагался тут же рядом с её домом, потом к себе в квартиру, и прямо с порога начала уничтожать пирожные со взбитыми сливками — любимые с детства, полезный для здоровья шоколад и еще какие-то восточные сласти, которые ей не понравились, но сейчас, когда кончится торт, кажется придет и их черед… Ничего,.. может распробуются. Она опасно сморщила свой гладенький, без единого прыщика или родинки лоб, и, заглянув в будущее, перестала моргать, но не плакать.
Все. Конец карьере. Они выбрали эту идиотку с улыбкой как у щелкунчика и коромыслообразными ключицами… Ну где у этих педиков глаза?!
Где-где?.. В жопе! Там же где и все их обостренные органы чувств!
Зачем истощала себя столько лет диетами? Зачем?! Зачем?! А сколько? – три года! О! целых три года! Ужас! Есть, кушать уже, кажется, разучилась… И тут… такой облом.
Не-е-ет. Есть она не разучилась… Еще один аппетитный кусочек на язычочек… Но карьере все-таки конец. Она собрала со дна коробки крошки-комочки и облизала ложку, оставив на ее зеркальном небосводе перьевые облака.

Остановиться… Надо остановиться… Что же делать-то?! Хоть бы Лешка позвонил что ли?.. Где его носит? Почему он не помог?! Ведь он же протащил ее на этот кастинг, почему же не завершил, не закончил начатое?
Почему-почему?.. Не закончил и все. Хм… Мужикам лишь бы кончить и больше им ничего не надо!.. Они не умеют ЗАканчивать, умеют лишь кончать — так устроены. Ну, ничего. Вот сейчас ему опять нехорошая жидкость в голову ударит и прибежит, прибежит как миленький…
А она ему и скажет: …? …
Чего-то как-то, всей не хорошо… Совсем не хорошо… Это видимо от того, что желудок отвык в сласть поесть, впитывать в себя сласти в таком неограниченном объеме…
И чего как дура, одних сладостей накупила?
А чего хотелось того, и накупила…
«Съем. Все равно съем. Все съем», — твердо решило Аленкино подсознание.
Нет… и все-таки… как же ужасно плохо. Паршиво! Паршиво от всего, и от вчерашнего провала и от нахождения в желудке, в кишках сахарно-кремовой субстанции, которая с трудом переваривается… Па-арши-иво!
Алена отползла от стола, проникла в комнату и улеглась на диван. Непривычные ощущения переполненности пересыщенной утробы прибивали ее своей силой тяжести к горизонтальной поверхности. К любой горизонтальной поверхности… Слава богу, она дошла-нашла мягкую, в виде дивана.
«Леха!.. Почему ты не звонишь и не приходишь? Леша,.. Алешенька… Я умираю… Где ты?..»

Лешка гордился тем, что он был из «пацанов», то есть имел прямое отношение к преступному миру. Быть «пацаном» вовсе не означало быть очень молодым. Лешке уже стукнуло тридцать. Он имел какой-то бизнес и какое-то уважение в определенных кругах. Ему нравилась Аленка, Аленке нравился он, ведь должен же ей хоть кто-нибудь нравиться? Одним словом, их взаимоотношения протекали ровненько, можно сказать — превосходненько, не смотря на то, что постоянно вместе они не жили. У каждого имелась собственная квартира и видимо собственная жизнь вне или помимо.
Лешка… Лешка был не плохой парень. Обеспеченный… не беспечный… симпатичный… Что еще надо? Секс. Есть и секс. Правда, с некоторыми небольшими особенностями (а у кого их нет?), но все в пределах допустимого, в пределах нормы.
Эти особенности, скорее всего являлись результатом его близких контактов с так называемыми «коллегами по работе». В итоге постоянного общения с угрюмыми личностями провлачившими значительную часть своей жизни в местах лишенЫх свободы у Леши несколько гипертрофировалось отношение к интимной близости между мужчиной и женщиной… причем как-то странно.
Например, он строго настрого наказал Алене ни с кем не обсуждать подробностей их постельных сцен. Стеснялся? Скорее опасался… А то, — говаривал он, — какой-то там его знакомый с девчонкой одной кувыркался, а она возьми, да и похвастайся подругам, что тот, мол, с ней такие вещи проделывает… и такое вытворяет, на что ее прежний любовник (тоже из этих… из «пацанов») не осмеливался никогда. Ну и всем стало тут же ясно – этот «пацанчик» полизун. А это позор, от которого не отмыться. На зоне за такие сведенья мужика сразу в пидора превращают. Это вам не шутки… То-то.
Алена пожимала плечами. Лешка ничего особенного с ней не вытворял. Да, ей доставляло удовольствие, как и любой женщине, когда его язык прикасался к тем участкам тела, которые просили нежности и только нежное обращение к себе и понимали, но и платили за такое отношение взаимностью. Конечно же было приятно, когда он оставлял на ней свой влажный след. Приятно, но чего в этом такого особенного? А? И ведь его никто не принуждал. Он сам начал делать Это! Сам! Видимо и ему нравилось ощущать на языке ее сочащуюся мягкость, ее увлажняющуюся плоть. Нравилось, хоть и делал он это по секрету… по секретам… А может быть именно поэтому и нравилось.
А еще возбужденный Лешка любил влезать в самые труднодоступные места… тоже, наверное, потому как общался с бывшими зэками… Точно. Ну и такие проникновения, после определенного опыта не казались, чем-то из ряда вон выходящим и даже понравились ей. Бывали у него и еще некоторые «заносы», как она их называла, но и к ним можно было привыкнуть, что Алена и сделала.

Сейчас же послушный модельный организм, привыкший подчиняться мозгу, чтобы тот ни выдумал, принявший накануне странную для него команду, и как следует, вернее — как мог, выполнив ее (то есть — сумел по мере сил переработать поступивший в него приторно-сахарный продуктовый набор), теперь вот этот, натренерованный на совсем другое организм, подавал сигналы к выбросу отягощаюших его отходов за его (организма) пределы.
С превеликим трудом Алена встала на ноги… Но ведь ее ноги и длиннее и красивей, чем у этой жертвы холокоста,.. почему же они выбрали те две жерди, а не принадлежавшие ей, Аленушке, стройнушки?!
Зашла, верее – ввалилась в туалет. Плюхнулась на унитаз. Руки локтями на колени, лицо в ладони. Пальцы с цепкими ногтями в волосы. Плохо дело…
Попытка… Еще одна… Странно…
«Тужусь… Тужусь. Тужусь, но ничего не выходит!»
Странно! Раньше с ней такого не случалось…
Еще попытка. И еще…
Ощущения такие, словно там внизу уже ничего не прорвется наружу никогда.
Ей вдруг стала понятна жестокая правда последствий лечения депрессии при помощи органов пищеварения. Да. Произошел затор-запор. Запор от огромного количества съеденных десертов.
Говорила мама в детстве: не ешь много сладкого – попа слипнется… Не послушалась…
Что же делать-то?
«Леша… Ну где ты бродишь? Надо купить каких-нибудь лекарств… Где мой телефон? Сейчас позвоню, и он примчится… по пути заедет в аптеку и… спасет меня. Где же этот телефон?! Где же этот Лешка?»

Помнится — когда Аленка была еще совсем маленькой девочкой, она любила наряжаться в разные старые (и новые тоже) одежки, составлять из маминого нижнего белья, чулок, шляпок и каких-нибудь свитеров или платьев самые невообразимые комбинации. У нее получались очень авангардные композиции. Юная малышка Аленка, в костюме из театра абсурда, несмотря на серьезность своего личика, вызывала у зрителей чаще всего, снисходительные улыбки или откровенные хихиканья. Она не обижалась, а наоборот — из-за неравнодушного отношения к своим экспериментам вдохновлялась на новые. Взрослые же каждый раз умилялись и в шутку или всерьез пророчили ей будущее в модельном бизнесе.
А еще она обожала рисовать. Ходила в художественную студию. Изображала на своих полотнах красавиц в разнообразных нарядах. Учителям нравилось… наверное… ведь из студии ее не выгнали. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Алена всерьез считала, что, повзрослев, станет модельером. Но… стала моделью.

Она залезла в горячую ванну. Приняла там позу пациентки гинеколога. Попыталась спринцовкой влить в себя универсальный, самый распространенный на Земном шаре растворитель: Н2О. Ждала эффекта…
Опять взбиралась на унитаз. Тужилась. Пыжилась. Но ничего не выходило.
И снова она погружалась в водную среду. Так… так там легче было переносить колючую тяжесть внутри себя, придавившую ее грузом утопленника ко дну…

Вдруг за пределами санузла послышался шум.
— Ты где? А-але-енё-онок? – раздался бодрый голос Лешки. Пришел. Открыл своим ключом… а может быть это она забыла запереть? НЕ все ли равно? Не это главное. Главное, что пришел! Наконец-то!
— А, вот ты куда подевалась, — заглянуло в открывшуюся дверь его улыбающееся лицо. – Это ты вовремя… А чего телефон выключен?
— Ой, Лешка, — выдохнула она. – Мне так плохо…
— Чего такое? – изобразил он беспокойство. – Заболела? Или из-за того, что не увидишь Париж расстроилась? Так это мы сейчас поправим. Я тебя развеселю… Обещаю.
— Да, нет… Я заболела… приболела, чего-то…
— Ну и это поправим! Ты же знаешь – я лучший в мире доктор!
— Да-да, знаю-знаю, — попыталась улыбнуться мучащаяся от переполненности девушка.
— Ну, во-первых, эта твоя, как там ее? Конкурентка, в общем, никуда не поедет. Ее муж не пустит. Я тут уже подсуетился… — Он заржал.
Алена вылезла из ванны и завернулась в пышное полотенце, не глядя на своего друга измученными глазами.
А он продолжал полным оптимизма голосом:
— Ему, ее муженьку барыге, объяснили, что если он свою крысу отпустит, то очень скоро сможет с ней увидится там, — он закатил глаза в небо. – Поняла? Он и она – там (опять указанно направление места встречи). Короче не вешай свой маленький носик, а давай собирай чемоданы и целуй своего благодетеля!
Не смотря ни на что, Алена заставила себя сыграть роль восхищенной и благодарной девочки пионерки, которую наградили путевкой в Артек. Она же профессионал. Она умеет превозмогать себя. Умеет.
И сумела. Долгий страстный поцелуй ему в награду. Н-на… Но Леше, конечно же этого мало…

Не прошло и пяти минут, как она уже лежала на своем модном диване, а Лешка «целовал ее везде». Он сперва принялся, как всегда, за кругляшки сосков, которые даже привычно напряглись, но к горлу Алены подступила тошнота… «Держаться!» — приказала она себе. К счастью он не увидел ее скисшего лица, его рот спускался все ниже, все глубже… Алена с отвращением поняла, что пора раздвинуть ноги. С превеликими усилиями, словно они были приклеены друг к другу, идеальные модельные ножки неуверенно разошлись в разные стороны.
— М-м, — просмаковал Леша, свои действия, которые могли его скомпрометировать и опозорить. – Ты мокренькая…
Алена была мокренькая, потому что только-только вышла из ванны, и ни по какой другой причине.
Лешка насладившись осуЩением ее от воды и смачиванием тех же мест своей слюной, так разошелся, так возбудился (или, возможно, просто очень захотел растормошить слегка, на его взгляд, холодноватую подругу), что решил перевернуть ее на животик… На ее переполненный животик!
«Ой! Только не это! — взмолилась она мысленно и тут же удрученно сама себя одернула: – Ну а чего ты хотела?.. Он это любит… Жди теперь продолжения…»
И продолжение не заставило себя долго ждать. Леша принялся целовать ее спину. Всю сверху донизу. Нежно проделывал то — что при других обстоятельствах обычно приводило Алену в восторженный трепет, а теперь приходилось лишь терпеть… Теперь терпеть, ведь малейшее увеличение давления на ее внутренности, вызванного несильными прикосновениями его головы к страдающему хрупкому телу, возбуждало только колики в нижней части живота. Она вздрогнула от мучительного чувства внутреннего противоречия, то есть противоречивости ее внутренностей. Он воспринял ее телодвижение как признак сладостного предвкушения. Она снова вздрогнула.
«Боже! Что он делает!.. Зачем сейчас это?.. Как мы будем делать сейчас это?!»
Ее осмелевший любовник, решился на самый, что ни на есть рискованный и запрещенный для него, «Пацана», способ ласки. Он обласкал губами, небольшие округлости, от которых начинались те самые безупречные ноги, раздвинул осторожно их, и стал спускаться по темненькой ложбинке к той точке, крохотной дырочке, из которой сегодня Алена так и не смогла выдавить съеденное ею за два дня…
Она живописно представила себе, свой вид сзади: малюсенькое пятнышко посередине, как убого нарисованное солнышко на детском рисунке, у которого остались только одни лучики, а само оно скукожилось, превратилось в черную дыру предоставленую всеобщему (или… не всеобщему — ну и что?) обозрению! И не хочет эта черная дырочка сегодня выполнять действия по её прямому назначению. А как бы этого сейчас хотелось!.. Нет только не сейчас! Чуть позже… Ужас! Как же всё не вовремя! Как не удобно!

«Надо было включить музыку», — подумала Алена не в силах слушать нежный шелест Лешиного языка где-то совсем далеко внизу и в тоже время совсем рядом, близко, внутри неё. Внутри предавшего ее заднего, самого заднего, черного про-хода, и внутри серпантина ушных раковин, в самой, кажется, черепной коробке. Она попробовала осторожно подвинуть к голове руки, чтобы заткнуть уши и не слышать… Но тут…
— Ты сладенькая! – восхитился он, и Аленка остановилась, смутилась… не заложила ладонями органы слуха. –Сла-ад-ка-кая как-кая… Как кАнфетка!
Еще несколько терпеливых минут… Вот она почувствовала его дыхание рядом с затылком. Сильные, твердые руки приподняли ее на колени. В который раз девушка обрадовалась такой, казалось бы, мелочи, на фоне всего, что с ней сейчас происходит, обрадовалась тому, что он не видит ее лица. А лицо превратилось в гримаску мучительного отвращения. И было от чего! Болезненные процессы внутри безупречного тела перешли из стадии распирающе-тяжеловесных в острую желудочную предостаточность. Она ощущала себя змеёй, проглотившей вместо чего-то вкусного и гладкого, например – яйца, что-то ужасно неприемлемое для неё не жующей, например – ежа; змеёй, которую еще кто-то пытается проверить на гибкость…
Леша наклонился к журнальному столику, стоящему неподалеку, где в тарелочке с голубой каемочкой лежал кусок сливочного масла. Это он купил этот продукт с содержанием жира не менее 82,5%, который модели Аленке был противопоказан. Это он предусмотрительно поместил масло на тарелочку, а тарелочку на столик. Это был его личный прикол, его «фишка».
Как-то посмотрев старое культовое кино, в котором главную мужскую роль играл тот самый артист, что в другом фильме (в одном из Лешиных любимых фильмов), исполнял роль «крестного отца», и сделав вывод, что это «последнее танго…» самая, что ни наесть последняя чушь, он однако вооружился одним приемчиком оттуда. Самым пикантным приемчиком!
Масло натуральный и вполне съедобный продукт, рассуждал он, не то, что там эти гели и смазки для интима, в которых неизвестно, что за состав и не понятно, что за вкус. Ведь он любил (наверное…) Алену и ему было не безразлично — нравится ли ей близость с ним и его постельные фантазии, или нет. Ссылка на известный не совсем обычный фильм в его действиях опять же добавляла некий шарм, богемную подоплеку в такой не простой секс, в нестандартные проникновения. К тому же Леша искренне считал, что им обоим интересны и приятны эти экзотические, эротические эксперименты с маслом
Вот и сейчас он, прям как в кино, запустил пальцы в масленый кирпичик и обильно испачкал ее… у нее, вздрагивающую; и у себя… ко всему готового.
Она постаралась расслабиться. Ей это немного удалось. Легкий толчок сзади. Кажется, получилось. Еще толчок. Точно… у него все получилось. Регулярные энергичные толчки. Ее похрипование. Его громкие выдохи.
На этот раз ей казалось, что Лешкины проникновения заходят в тупик. Обычно она стеснялась и побаивалась чего он там добудет из ее глубин. Сейчас же, как ни странно, лишь удрученно предчувствовала, что в этот раз, пожалуй, их занятия заднепроходным и задневыходным сексом не грозят стать совсем уж грязными.
«Интересно, как долго на этот раз? – промелькнуло у нее в мозгу. – И будет ли продолжение? Ох-х…»
И продолжение наступило. Через какое-то время он аккуратно освободил ее сзади и встал спереди.
«Накликала… Опять, — вздохнула она молча и открыла большой красивый ротик с ровными белыми зубками и обожавшим сладости языком. — И действительно сладко. Странно-сранно… Вот ведь чё делается. Как же это я так?! Как же я смогла столько сладкого меньше чем за сутки сожрать?! Вот ведь дура! Даже сидеть не удобно. Будто краеугольный камень проглотила…»
И тут вдруг она почувствовала, что сейчас у нее может получиться! Вполне может! Почти наверняка! Ну а как же Лешка? Как ему это все объяснить?.. Ведь он всё еще не всё! И похоже хочет потянуть удовольствие… В ее мозгу пронеслась вполне логичная мысль, что если совершенные им действия помогают (помогают!), то тогда может быть имеет смысл продолжить, расшевеливать там у себя всё до конца?! Опять же не надо опасаться случайностей – ведь дырочка-то (проход-выход) будет надежна заткнута.
— Я хочу еще туда, — прошептала громко Алена и СЛАДОстрастно посмотрела снизу вверх на своего «лучшего в мире доктора».
— Д-давай, — похабно ухмыляясь, процедил напряженно Леша. И д-дал…

— Оп-па… что-то туго идет, — прокряхтел он чуть погодя. – Надо добавить, — и потянулся за маслом.
Липко отцепился… Удивленно взглянул себе под живот.
Повел губой и бровью: дескать – непонятно, но бывает…
Плюхнул обильно смазки в нужные места и преодолел силу трения…
И у них Всё получилось…

Подложив под короткостриженную голову руку с раздавленной подушкой, Леша сладко спал на ее элегантном диване. Он сделал свое дело…
Девушка Алена всё ещё сидела в туалете и гипнотизировала стену напротив. Красивое личико продолжало кривляться. Болезненный румянец, то есть красные пятна, покрывали обычно бледные, ее щеки и лоб; губы приняли форму математического знака «примерно равно», сквозь них иногда поблескивали ярко белые крепкие зубы; глаза то зажмуривались, изображая сосредоточенность, то распахивались и как бы говорили: «Вот это да-а! Наконец-то!»

Она испытала и продолжала испытывать настоящее счастье. Счастье! Не от полученного контракта, что сулит рабскую работу, без сна и отдыха, скудное питание, и вечный бой со стервами подружками по цеху, такими, как и она моделями (которых она, конечно же, всех милее, всех прекрасней и белее); не от любви сильного, симпатичногА и странного парня Леши, нет. Сейчас она по-настоящему счастлива только оттого, что может выдавить из себя глупую вчерашнюю ошибку, последнюю суточную депрессию. Скоро ее мученья закончатся, скоро из нее выйдут в бездонную пропасть канализации остатки сладостного лекарства от неподдельного горя. Оно уже побеждено! Пусть не сдаваясь, и только с применением силы уступает свои позиции, но отлипает от стенок кишечника, выползает, отрывается, тянется. Хоть и с трудом, но ползет… Ползет!

Правда, ползет туго… будто сваренное прямо в банке и теперь выливаемое в чашку сгущенное молоко или добываемый из сот темный густой мёд. О, счастье! Самое простое, самое низменное счастье! Господи! Какое Великое облегчение, ПревоИсходное избавление! Слезы радости и образующаяся пустота внутри прекрасного тела.

Все потом, потом… Потом она будет радоваться и предвкушению от будущей работы в Париже, и утертому носу конкурентке и отличному парню (просто душке!) Лешке и предстоящей разлуке с ним (ведь он остается на родине!).
Все будет, но… будет позже. А в этот прекрасный миг она смотрит сосредоточенно в кафельную стену и давит, давит мышцами брюшного отдела…