Три дня назад он сошел с ума. Вообще-то, в произошедшем нет ничего удивительного, в наше нелегкое время многие сходят с ума, и даже не замечают, но он сделал это абсолютно просто так, без каких-либо уважительных причин. Вечером, когда пришел домой, он сел на пол, и стены начали падать. Обои вминались в стены, искривлялись и кричали. Да, он совершенно четко слышал их крик, когда одна стена, падая, втыкалась в другую, разрывая на ней кожу. И другая стена продолжала падать, проскабливая первую, а обои разрывались, свисали ошметками и долго, мучительно, протяжно стонали от боли. Вся комната была наполнена их воплем, он зажал уши руками, но все равно слышал их. Холодный пот выступил на лбу. Вот-вот какая-нибудь из стен грозила упасть на него. Сидеть в углу было единственным спасением – там стены не могли придавить, потому что подпирали друг друга на стыке. Он забился в угол и отчаянно старался не заплакать от ужаса. «Мальчики не плачут, мальчики не плачут, мальчики не плачут, мальчики не плачут», — надломленным голосом повторял он, а слезы уже предательски дрожали у нижнего века. «Мальчики не плачут!» — еще раз повторил он, и быстро смахнув слезы с глаз, постарался забыть о том, что они вообще были. Мелкие соленые брызги полетели на пол. В комнате некому было видеть оставшихся микроскопических мокрых пятен на его щеках, но не это беспокоило его. Важнее всего было не показать самому себе этих слез, ни за что не верить в них, не знать, что хоть одна капелька соскользнула-таки на его щеку, смогла-таки покинуть пределы глаза. Это очень важно, это даже важнее чем построить кораблик из спичек, и даже важнее чем прибежать первым в дворовых соревнованиях. Потому что мальчики не плачут.
Ему почти семь лет, у него много игрушек, машинок на батарейках, плюшевый слон, компьютер, настоящая собака и комната, в которой падают стены. Сейчас он сидит в углу и не видит ничего, кроме падающих стен – ни игрушек, ни книжек, ни любимого пса. Только стены, которые все время падают. Он еще сильнее забился в угол, обхватил голову руками и тихо выл от отчаянья. Надо бы только прорваться на другую сторону комнаты, до противоположного угла. Там дверь, через которую можно сбежать. Но он не успеет – один шаг из безопасного угла, и стена упадет на него, прихлопнет, как пролетающую мошку. И он кричит, сначала тихо, потом громче, громче, громче, но даже мама в соседней комнате не слышит его. Он дрожал, дрожал и всхлипывал, нервно дергая плечами, все еще изо всех сил сдерживая слезы.
Три дня назад он был солидным взрослым человеком, мужчиной около сорока лет,
хозяином собственной фирмы, да и всей жизни, окружавшей его. Он мог позволить себе многое, и с радостью позволял. Он жил как большинство богатых людей – не то что бы нравственно, но и не так уж плохо. На Новый Год он ездил с друзьями в баню, где они слишком пьяно и слишком развратно встречали праздник в компании очень дорогих, но все же продажных девушек. Зато на Рождество он щедро жертвовал денег церкви,
нищим, покупал коробку шоколадок и раздавал проходящим мимо детишкам, устраивал благотворительные обеды. Он безжалостно убирал конкурентов, не спрашивая, сколько дочерей и сынишек у них. Зато подъезжая к тротуару, он за всю жизнь свою ни раза ни кого не обрызгал из лужи. Многие отзывались о нем как о крайне милом, добром и порядочном человеке. Они были правы – ведь он никого не обижал. Он был честен с каждым, а правда каждому своя. И он никогда не путал правды проститутки с правдой добропорядочной жены, правды вора с правдой профессора философии. Он был аккуратен.
А теперь ему было почти семь лет и он сидел в углу комнаты, стены которой падали. Он когда-то в чем-то ошибся, из-за этого теперь стены падали. Его плечи вздрагивали. Иногда он с шумом хватал ртом воздух, как бывает если плакать навзрыд очень долго. Там, на другой стороне комнаты есть дверь, он помнил, он видел ее когда-то, в шесть лет, когда ему было почти семь, он точно знал, что в том углу есть дверь, за которой счастливый мир. Он не поднимал глаз, он не смотрел на нее, но она там, да, она была, она должна быть там. Он приоткрыл глаза, и прямо перед ним упал кусок стены. Кусок шлепнулся, как жидкое тесто, как приготовленный цемент, и омерзительным плевком растекся на полу. Стены перестали падать. Каменные, навалившиеся под углом друг на друга глыбы, они плавились и капали собой на пол. С каждой минутой они плавились все быстрее и быстрее, и через несколько часов он захлебнулся бы в зловонной жиже стен.
Но стены больше не падали! А значит, у него есть шанс. Запутываясь в ногах, не слишком хорошо видя конечную цель, помутневшую от времени противоположную сторону комнаты, уклоняясь от шлепков стен и захлебываясь слезами, которые так и не смог удержать, он рванулся к противоположной стене. Ему казалось, что он кричал, но из груди вырывался лишь сиплый хрип. Он размахивал руками. Он поскальзывался на расплющившихся стенах. Он бежал к другой стороне комнаты. За ней, за той дверью он не совершит ошибки, не совершит, никогда не совершит. Там другой мир. Счастливый мир.
И наконец он прижался щекой к еще твердому куску стены, прилепил ладони к ней, целовал, целовал, целовал. Он стал спускать руки ниже, потом снова поднял их выше, потом левее, правее, судорожно гладил стену…
Двери не было.