Новогодняя быль

«Говорят, под Новый Год что ни пожелается,
Всё всегда произойдёт, всё всегда сбывается…»
Из детского стихотворения

За окном неслись в безумном полёте снежинки, заслоняя бездонное серое небо густой движущейся сетью. Ударялись в стекло, стекали по нему прозрачными ручейками… Я снова перевёл взгляд на лежащие передо мной заключения экспертизы.
«…мумия мужчины, умершего в возрасте примерно 37-42 лет в результате колотой раны в области грудной клетки, проведённые анализы указывают на дату примерно между 1000 и 1050 г. н. э. Вооружение относится к тому же периоду. Сохранность тела указывает на нахождение его в сухой песчаной почве с высоким содержанием солей, препятствующим развитию бактерий, вызывающих разложение…
…рядом с мумией обнаружен медальон в виде диска неизвестного сплава белого цвета…»
«..наблюдается частичная регенерация тканей. Объяснение не найдено…»
Я всё это уже наизусть выучил, будь оно неладно! «Сохранность тела указывает на нахождение его в сухой песчаной почве…» Но совершенно ясно и то, что мёртвый воин был погребён в неглубокой, довольно небрежно заваленной камнями могиле почти сразу после гибели и тело всё это время находилось во влажной, богатой микроорганизмами почве, где неминуемо должно было произойти быстрое разложение. Должно было произойти, но не произошло. И ведь есть же этому какое-то объяснение, только какое?! Правда, мёртвому телу, пролежавшему в земле десяток веков, на наши поиски этого объяснения попросту плевать… если бы мертвецы умели плевать. Хотя я не удивлюсь, если этот сможет. После того, как в некоторых участках мягких тканей началось что-то, напоминающее регенерацию, я уже вообще, похоже, ничему не удивлюсь. Пожалуй, эта находка, привезённая мной из последней экспедиции, запросто способна свести с ума. В настоящий момент ею занимаются профессора анатомии из Национального медицинского университета, и я искренне желаю им не свихнуться.
Взгляд снова упал на медальон, который я рассеянно вертел в руках. Абсолютно гладкий, безо всяких изображений, что уже само по себе странно. Неизвестный сплав… Видимо, задумавшись, я довольно давно сжимал в руке маленький белый диск – металл нагрелся и теперь казалось, что он не просто принимает тепло, а словно сам излучает его. Я непроизвольно вздрогнул – на миг у меня возникло явственное ощущение, что медальон будто пульсирует в ладони. Не сдержавшись, я отбросил его и поднялся из-за стола. Глупо, но появившееся тревожное чувство всё нарастало, оно будто гнало меня куда-то. Не вполне сознавая, зачем я это делаю, я вышел из своего кабинета и направился к лаборатории, где сейчас проходило очередное обследование моей находки.
Дверь в лабораторию была слегка приоткрыта. Я машинально толкнул створку… Не успевшие прозвучать слова кашлем застряли в горле. В ноздри ударил тошнотворный, но, вместе с тем, обостряющий все чувства запах — незнакомый и, одновременно, странно знакомый. Желудок сжался, как в ледяном капкане, во рту мгновенно пересохло, мышцы судорожно напряглись. То, что я видел перед собой, просто не могло быть правдой, однако, оно было…
Я встряхнул головой, словно это могло отогнать наваждение, и обвёл взглядом комнату. Стены, потолок — всё было густо забрызгано кровью, на усеянном обломками аппаратуры и осколками стекла полу расплывались казавшиеся почти чёрными лужи. Возле самой двери скорчился труп, я едва не налетел на него. Мёртвое лицо с вылезшими из орбит глазами и искажёнными, будто застывшими в отчаянном крике чертами, в центре кровавого пятна на груди – рукоятка скальпеля. У противоположной стены – ещё один. Голова несчастного практически отделена от туловища крупным куском стекла, торчащего из его горла. Рядом – остатки застеклённого шкафа, в кровавых разводах на полу поблёскивают осколки… И третий – в неестественной, изломанной позе лежащий посредине комнаты. Похоже, чья-то невероятно сильная рука попросту свернула ему шею.
И на лицах всех троих – гримаса панического ужаса. Если бы не перерезанное горло, сломанный позвоночник и торчащий из груди скальпель, можно было бы подумать, что они умерли от страха…
Я отступил назад и захлопнул дверь. Сознание изо всех сил боролось с увиденным, разум не желал принимать представшую перед глазами картину. Это было немыслимо, нереально, это было попросту невозможно – но кроме трёх изуродованных трупов было ещё нечто, против чего бунтовал мой разум. Тело на столе… Вот что он отказывался принять — то, как выглядела лежащая на столе мумия… не походящая больше на мумию. Вместо древних костей с остатками иссохших мышц передо мной, облачённый в истлевшую одежду и проржавевшие доспехи, лежал человек, умерший совсем недавно — тело было обмякшим, голова безвольно запрокинута, рука, казалось, продолжала сжимать рану на груди. Ну не могло мне это показаться!..
Стараясь больше не раздумывать, я снова толкнул дверь. Шагнул внутрь, машинально обходя потёки крови, подошёл ближе. Труп на столе выглядел так, будто смерть наступила несколько часов назад. Я тупо смотрел на бледное, застывшее лицо — между приоткрытыми веками виднелись подёрнувшиеся мутью глаза, впалые щёки ещё не приобрели желтоватого воскового оттенка, в уголке рта застыла потемневшая кровь. В это невозможно поверить, но и не поверить невозможно: время будто сделало крутой вираж, его спираль вдруг замкнулась в кольцо, и я вижу лицо человека, умершего тысячу лет назад — не хорошо сохранившуюся мумию, не обтянутый высохшей кожей череп, а — лицо… Резкий, чуть хищный профиль, волевой подбородок, искривлённые агонией губы, глубокая складка между бровей, тонкая линия старого шрама, идущая через высокий лоб и исчезающая в густых, тёмных, чуть волнистых волосах… Рука — не полурассыпавшиеся костяшки скелета, а удлинённая, аристократичная кисть судорожно прижата к глубокой ране с ещё не высохшей кровью.
Я чувствовал, что разум отказывает мне, я мог только смотреть… понимая, что мёртвое тело на моих глазах меняется — на ещё минуту назад бледной коже появляются синюшные пятна, проваливаются глаза, рот всё больше походит на оскал черепа. С острым запахом крови смешивается вонь разложения. Кожа на лице желтеет, сморщивается, черты лица усыхают, меняют очертания… Ещё несколько минут — и передо мной лежит всё та же мумия, такая, какой я увидел её впервые, ощущение сдвига во времени потеряно. Но… но это было — я видел его, видел таким, каким он был тогда — сразу после своей гибели. Знаю, это невозможно, но… Ненормальная, противоестественная сохранность тела в почве, в которой оно просто не могло сохраниться — это возможно? Регенерация тканей, пролежавших в земле тысячу лет — может, это возможно? Что не так с этим телом?.. Что мы вообще такое нашли? В чём здесь дело?.. Да и вообще — что происходит?!
Меня будто молнией ударило — я ведь стою в комнате, до потолка забрызганной кровью, у моих ног лежат мёртвые тела, и что с ними произошло? Я оглянулся на мумию. Вот уж нет, это было бы слишком. Пойти дальше и предположить, что этот высохший труп, который ещё десять минут назад выглядел только что умершим, двадцать минут назад был… умирающим? А полчаса назад – живым? Живым, способным чувствовать боль при попытках анатомов вторгнуться в его тело и поплатившихся за это жизнью? Он… защищался? Чушь какая, бред, кошмар… Кажется, меня сейчас стошнит…

Последний день перед Новогодним праздником оказался похож на кошмарный сон, но сном, к сожалению, не был. До вечера всё здание было забито полицейскими, работа приостановлена, весь персонал допрошен. И – ничего! Тройное убийство и — никаких признаков присутствия посторонних в лаборатории, никаких следов, никто толком ничего сказать не может… Я, разумеется, тоже оставил при себе посетившие меня шальные мысли. Так и представляю заголовок в какой-нибудь криминальной хронике: «Профессор археологии обвиняет в совершённых убийствах ожившую мумию». Ну уж нет, что бы там ни произошло на самом деле, но встреча Нового Года в сумасшедшем доме в мои планы не входит.
А что произошло на самом деле?.. Несмотря на все мои попытки забыть об этом хоть ненадолго, мысли упрямо вертелись вокруг увиденного мной в залитой кровью лаборатории. Кем был этот человек и что произошло тогда, в далёком одиннадцатом веке, чтобы получить такое страшное продолжение в двадцать первом? Ни возвращаясь домой, ни отправляясь потом на встречу Нового Года, я не мог думать ни о чём другом. Да и никто, наверное, окажись на моём месте, не смог бы скоро отделаться от подобных раздумий. Хоть загадывай новогоднее желание: хочу узнать, кем был тот погибший десять веков назад воин, хочу понять, что произошло тогда и сейчас, и как вообще такое могло произойти… Мысленно произнеся это, я невольно усмехнулся.
Забавно, как глубоко скрыты у нас в душе отголоски детства — вера в волшебство новогодней ночи, святость желания, загаданного под звук последнего удара часов, отметившего последний миг года, уходящего в небытие, в прошлое, в никуда… в историю. Действительно забавно. Я ведь почти поверил, что сейчас — вот, сейчас! — на меня снизойдёт озарение, внезапно придёт понимание… Разумеется, ничего не произошло. За столом все допили свои бокалы, посыпались поздравления и пожелания… Я отвернулся к окну. Там, за толстыми рамами, неслись в безумном полёте снежинки, закручиваясь вихрями под порывами ветра, засыпая подоконник, прибиваясь к стеклу, ложась на него рваной белой сеткой, скрывая бездонное небо, медленно, нехотя тая на веках, стекая холодными слезами из уголков глаз. Я вздохнул, и изо рта вырвалось слабое облачко пара. В то же мгновение вернулась рвущая боль в груди, становясь всё сильнее, почти невыносимой, и тут же, достигнув высшей точки, начала потихоньку отступать… Вдох — и снова взметнулась боль, но уже терпимая. Я попытался приподняться на локтях — получилось. Снег вокруг меня был тёмным от крови. В нескольких шагах я заметил застывшую то ли в молитве, то ли просто в тупом оцепенении, фигуру моего оруженосца.
Я окликнул его, но голос ещё плохо мне повиновался — из горла вырвался то ли стон, то ли кашель, однако парень резко обернулся и, вскрикнув, буквально рухнул передо мной на колени. И тут я разглядел — в прижатых к груди руках он сжимал мой амулет.
-Милорд!… Вы… вы живы… — его голос прервался судорожными всхлипами.
-Да… не скули, я жив.
Он смотрел на меня, растерянно моргая, и выражение безнадёжности и почти детской беспомощности на его лице постепенно сменялось неуверенной улыбкой. Растаявшие снежинки оставили у него на щеках блестящие ручейки, стекающие от глаз к слегка подрагивающему подбородку… Я забрал амулет и сжал его руку.
-Ну хватит… успокойся. Я жив. Всё нормально.
Мне повезло. Господи, как же мне повезло! Мальчишка подобрал упавший с моей шеи амулет и, по мере того, как металл согревался в его руках, жизнь возвращалась в моё рассечённое мечом и уже успевшее остыть тело. Теперь, когда маленький белый диск с заключённой в нём силой снова вернулся ко мне, рана, — будь она хоть трижды смертельной, — затянется. Впрочем, я уже почти не чувствую её.
Опираясь на плечо так неожиданно спасшего меня юноши, я поднялся на ноги и с наслаждением полной грудью вдохнул морозный воздух. С тёмного бездонного неба продолжали нестись в безумном полёте снежинки. Странная мысль пришла мне в голову: что, если бы парень не отыскал случайно упавший амулет? Что было бы, если спустя годы, десятилетия, столетия, когда моё тело уже успело бы истлеть, кто-нибудь всё же наткнулся в земле на маленький диск белого металла? Что бы тогда было?..