Мы остановились для привала и разложили костер. Любопытство терзало меня с самого утра, но разговаривать в пути Караш не позволял. Поэтому, как только огонь заплясал между нами, я набросился на него с расспросами:
— Кто этот Лорель, к которому мы идем?
— Лорель — мой сын. И Эрика тоже.
— Это как?
— Эрик дал ему имя. Иногда это почти то же, что дать жизнь.
Караш помолчал.
— Лорель — старший из моих сыновей. Незаконный. Но благодаря его рождению я стал вождем.
— Ух, ты! Расскажешь?
— Ладно.
До меня вождем был мой отец. Он был великий охотник и мудрый правитель – наш народ множился и процветал.
Но однажды к нам явился странный чужак. У него была куча бумаг с печатями и штампами и еще какие-то приборы. Он заявил, что мы должны убираться со своей земли и долго объяснял почему.
Мне тогда было 10 лет, и я не очень понимал, что происходит. Хотя, думаю, мой отец тоже мало что понимал.
По счастью профессор Бишопович, отец Эрика, был тогда с нами. Не знаю как, но он избавил нас от этого типа с бумагами. Они вместе уехали в город, а Эрик остался у нас почти до зимы.
Мы с ним славно проводили время, и я долго не замечал, что с отцом что-то не ладно. Он слабел день ото дня, лицо его стало черным, а некогда могучие руки с трудом удерживали ружье. Позже я услышал, как шаман говорил, будто приезжий хмырь был колдун и навел на вождя порчу. Но я думаю, он его просто отравил.
Отец проболел всю зиму. И, хотя к весне ему стало лучше, сила так и не вернулась к нему. Народ наш стал угасать.
Весна пришла поздно, и все лето лил дождь. Лес стал гнить, зверь голодал и имел драный мех, даже рыба в реке передохла, уж не знаю почему. Торговать было нечем. Охота и рыбалка с трудом могли нас прокормить.
Так продолжалось несколько лет. Каждую зиму мы теряли на охоте несколько здоровых мужчин. Женщины почти не рожали, а новорожденные были слабыми и быстро умирали. Мы голодали. Начались болезни.
Тогда старый шаман отправился советоваться с духами. Вернувшись, он объявил, что духи велели провести праздник изгнания зимы на две недели раньше обычного срока.
Ты, конечно, не знаком с нашими традициями, так что думаю, не лишним будет рассказать, что за праздник имелся в виду.
В конце зимы, когда звезда Твор всходит над горизонтом, шаман устраивает ночное камлание, на котором присутствуют все взрослые мужчины племени. Когда небо на востоке начинает светлеть, приводят старуху, символизирующую зиму. Обычно это самая старая женщина племени или бесплодная.
Мужчины бранят ее, хвастают добычей, украденной у зимы, а затем по очереди совокупляются с нею. Очевидно, это символизирует зарождение весны и новой жизни. Правда, старуха при этом гибнет. Ее тело сжигают, а пепел топят.
С изгнанием зимы был связан и обряд инициации. Юноши, достигшие 14 лет, приносили на камлание свои первые охотничьи трофеи и участвовали в ритуале вместе со взрослыми. После этого они могли жениться и участвовать в совете племени.
Так было в древности.
Со временем, изгнание зимы стало просто обрядом инициации. Юноши приносят на камлание добычу, а хвастовство взрослых охотников — лишь ритуальные песни. Юноши совокупляются со старухой, а взрослые лишь имитируют половой акт. Потом все расходятся по домам. И старуха тоже – вместо ее тела сжигают чучело. Мы стали не такими дикими.
Так вот, шаман объявил о воле духов, и юноши стали готовиться.
В то время их было лишь четверо, мальчишек, достигших 14. Они бродили по лесам в поисках добычи, но тщетно. Зверь словно вымер.
Тогда они собрались вместе и стали держать совет, как им быть и где добыть трофеи. Все они были сильные и не робкого десятка, а потому решили поднять медведя, полагая, что им это уже по силам.
Сказано – сделано. Они вооружились рогатинами и отправились в лес.
Мне очень хотелось пойти с ними, но я был еще слишком молод –мой тринадцатый день рождения как раз приходился на праздник изгнания зимы, — и меня, конечно, не взяли.
Сказать по правде, я не долго печалился. В то время у меня появилась забава, граничащая с лихостью и помогающая моей семье кормиться. Я выходил на лед реки, делал лунку и, высмотрев рыбу, бил ее острогой. Обычно, так бьют рыбу на мелководье. Я же выбирал довольно глубокие места, где рыба была крупнее.
Я научился метать острогу так, что она, пройдя пяти — шестиметровую толщу воды, сохраняла скорость и обладала силой, способной пронзить рыбу насквозь. Потом я вытаскивал ее за веревку, привязанную к древку, так что, собственно, это скорее был гарпун, а не острога.
В тот день, разозленный отказом приятелей взять меня на медведя, я снова отправился к реке. Уж не знаю почему, но, когда я расстроен, рука моя тверда как никогда. Так что через час с небольшим четыре крупные горбоноса уже валялись на льду у лунки. Потом пошло хуже и я понял, что пора менять место.
Прикрыв улов шкурой, я отправился вверх по течению, к естественной полынье.
Моя острога готова была впиться в бок огромного липия, когда на лед вышла росомаха. Медленно, вразвалочку, она трусила к лунке, у которой я оставил горбоноса. Забыв о липие, я кинулся ей на перерез. Но она уже была у цели и, бесцеремонно развернув шкуру, принялась жрать мой улов.
Росомаха — зверь крупный и очень опасный в своем коварстве. Даже медведь частенько сворачивает с ее пути. Пытаться отогнать ее было с моей стороны глупой дерзостью, и дерзость эта могла стоить мне жизни. Казалось и росомаха понимает это, во всяком случае, она не обращала на мое приближение не малейшего внимания.
Но я был зол. Я был просто в бешенстве: сперва товарищи прогнали меня, как юнца, а теперь эта тварь ворует мой улов!
Не задумываясь, что делаю, я метнул в росомаху острогу. Ударившись о крепкий череп зверя, она раскололась и распалась на куски, а росомаха, дико завизжав припустила к лесу. Я подобрал сломанное древко и пошел по кровавому следу раненной воровки. Очень скоро я нашел ее, издыхающую. Осколок остроги через глаз вошел ей в мозг.
Я добил росомаху и, вместе с остатками улова, притащил к юрте отца. По дороге меня встретил шаман. Оглядев мою добычу, он обратился ко мне неожиданно почтительно и сказал, что такой трофей способен добыть только взрослый охотник, и что на бедующей недели я могу похвастать им при изгнании зимы.
Я ликовал. Это был настоящий триумф! Правда глупая росомаха не была моим первым трофеем. Еще две зимы назад мы с Эриком били белок и енотов. Но росомаха была несравненно круче. К тому же, в этот раз я был один, и добыча полностью принадлежала мне. Так что я мысленно послал подальше задавак, пошедших на медведя, и остался горд собой.
Впрочем, очень скоро я пожалел об этом.
Вечером следующего дня из лесу вернулся один из тех четверых мальчишек. У него не было руки, а на голове зияла огромная рана. К утру он умер. Трое других так и не вернулись.
Вот так и получилось, что в тот год я был единственным, изгоняющим зиму.

В назначенное время мы собрались на камлание. Оказалось, что в этот раз зиму изображает Ингвар. Ей было 40 лет – по меркам моего народа глубокая старуха – и она была бесплодна. Прожив с мужем 12 лет она ни разу не забеременела. Когда ей исполнилось 27, шаман позволил ей вступать в связь с любым мужчиной, которого она захочет. Но детей бедняжка так и не принесла. Идеальное воплощение зимы.
Эк у тебя глаза заблестели… Ждешь пикантных подробностей? Не надейся, я – джентльмен. Кроме того, я очень смутно помню ту ночь. Камлание вымотало меня, а взгляды сотни мужчин сильно смущали. Тем не менее, я как-то справился со своей задачей и, по слухам, довольно сносно.
Через две недели пришла весна. Пришла рано и очень бурно. Лето было солнечным и теплым. В лесах было полно грибов и ягод, а зверь расплодился как в старые времена.
Шаман, всячески подчеркивал мою причастность к переменам в природе и нашей участи, обращался ко мне крайне почтительно и на совете племени посадил на почетное место.
Вначале охотники мало обращали на это внимание и относились ко мне как к сыну вождя (причем слабеющего), не более того. Но к середине лета стало очевидно, что Ингвар беременна…
Я узнал об этом раньше всех, поскольку часто навещал ее. После обряда я чувствовал неловкость и, стремясь сгладить ее, приносил женщине рыбу, ягоды и украденные у птиц яйца. Она любезно и с благодарностью принимала мои подарки, была со мной ласкова и даже баловала. Мы стали друзьями. Она говорила, что я сделал ее, наконец, счастливой, но я не очень понимал, что она имеет в виду, пока ее живот не округлился.
Этот круглый живот стал предметом поклонения и благоговейного трепета всего нашего народа. Это было чудо. И по всему выходило, что чудо это совершил я.
Теперь не только шаман, но все мужчины и женщины обращались ко мне как к старому и мудрому. А когда старуха Ингвар без труда родила здорового и сильного мальчика, совет племени решил, что я должен стать вождем. Отец отдал мне символ власти и, как не странно, пошел на поправку.
Шаман же снова отправился в мир духов, что бы больше узнать о чудесном сыне Ингвар. Вернувшись, он сказал, что я не могу дать сыну имя, но могу спросить у духов, кто должен назвать ребенка. Я спросил. Этим счастливцем оказался Эрик.
Но я никак не мог связаться с ним и мальчик почти год жил безымянным. В десять месяцев он неожиданно заболел и стал чахнуть, как трава в засуху. Шаман говорил, что не в силах помочь и ребенок умрет, поскольку не имеет имени.
Тогда безутешная Ингвар призвала ветер и отправила его за Эриком. Никогда не забуду, как она, нагая и страшная, танцевала на холме. Как ветер запутался в ее волосах и она, поймав его в кулак, метнула в высь вместе с протяжным нечеловеческим воем.
Эрик явился через два дня и Лорель остался жить.