В давние-предавние времена, когда под крышами вовсю плескались алые транспаранты и девочки ходили в школу в белых передничках, довольно часто употреблялось словосочетание «На вынос». Например, на пивных киосках часто красовалось: «Пивом на вынос не торгуем», или, наоборот, антитеза:»Продается пиво на вынос». В обеих случаях пиво было разбавленное и мерзкое на вкус. Но желающих и страждущих было столько, что в громадной очереди о вкусах не спорили, а молча стояли, зажав в потных ладонях трудовые рубли и мутные стеклянные банки разного объема. С трудом раздобыв дефицитную литровую банку, мы с приятелем тоже решили встать в эту очередь на пути к счастью трудового народа. Отстояв всего-то каких-нибудь пару часов, мы приблизились к прилавку и, вожделенно сглатывая слюну, алчно смотрели, как нашу банку медленно наполняет струйка бледно-желтого цвета и легкая белая пенка покрывает сверху эту подозрительную жидкость… Много ли счастья требовалось людям в то спокойное и благополучное время?
С наполненной почти до краев банкой мы отошли к кустикам, и присев на живописно утыканный ржавой арматурой бетонный каркас от канализационного колодца, оставленный здесь заботливыми строителями, стали с наслаждением по очереди прихлебывать из банки. Из-за голенища стоптанного своего сапога приятель достал огромную воблу и стал лупить ею что есть мочи по бетонному каркасу. Бетон дрожал и осыпался, грозя разрушением колодцу, тысячи голодных глаз вперились в огромную сухую и соленую рыбину. «Юкола», — небрежно так, бросил приятель, — «Хватит на всех!» Его щедрость народ оценил и подтянулся поближе. У одного из окружающих оказался в кармане топор, и он предложил порубить юколу топором. Тут же освободили ближайший пень и началась разделка рыбины. Рубили юколу долго, с усердием, хватило всем, остаток зарыли под колодцем. «Для следующего раза» — деловито процедил приятель, и мы опять сели пить пиво. Юкола была интересной и диковинной, соленой и пахла рыбой, нехорошо так пахла, хорошо что укусить ее было невозможно. «Хорошо!» — сказал мой приятель. «Да…» — вздохнул я.
В банке еще плескалось пиво, когда нас вместе с еще 89-ю почитателями пива с воблой, да, я точно помню что вместе нас было 91 человек, от нечего делать в машине я всех пересчитал, забрали в милицию. Милицейская машина стояла тут же за кустом, она стояла там всегда, как только привозили пиво в киоск. Первыми пиво пили милиционеры, потом и мы. Напившись, милиционеры начинали выполнять план по задержанию правонарушителей, загоняя народ, пьющий пиво, прямо в кузов своей машины. Нас увозили в вытрезвитель. Так повторялось из субботы в субботу, и все были уже знакомы друг с другом, все знали всех по именам и отчествам, а у кого их не было, по кличкам.
Пьяный сержант, по фамилии Хайло, заставлял всех пройти по доске, поставленной на ребро. Смотреть на этот спектакль приходил весь вытрезвитель, составлялись протоколы, выписывались штрафы тем, у кого с собой не было даже десятки для откупа, и после оформления или поручительства под «залог» всех выпускали, посмеиваясь или надрываясь от хохота, в зависимости от степени невменяемости персонала вытрезвителя.
Все, выпущенные на волю, опять ехали к заветной точке на край города, грустно бродили вокруг закрытого киоска и разъезжались по домам. Так проходил выходной день. В понедельник мастер цеха уже держал в руках протокол из вытрезвителя, грустно качал головой и выговаривал:»Опять? Ну сколько же можно, товарищ Вайзман? Придется ваше персональное дело рассмотреть на ближайшем профсоюзном комитете!» Это произносилось грозным голосом с нотками обещания, но уже к обеду, под гул механизмов и станков, под корректировки плана и заботы о комплектующих, все напрочь им забывалось. Протокол подшивался в третий том персонального дела, которое состояло из 12354-х протоколов из медвытрезвителя и двух выговоров за опоздание, и все спускалось на тормозах.
Мастер, Иванов Григорий Соломонович, был добрейшим человеком, но водки не пил, потому и засиделся со своим высшим образованием в мастерах. Равных ему в работе не было, но вверх его почему-то не продвигали. То ли из-за фамилии, то ли из-за того, что не пил. Мы его любили по своему и жалели. А он сам уже давно махнул на все рукой и мечтал уехать в Гватемалу.
И вновь пришла суббота, и вновь мы поехали к заветному киоску. Взяли банку пива, раскопали еще почти свежую юколу и … Все повторилось как и всегда и в той же последовательности. И так еще и еще повторялось много раз, вплоть до самой перестройки. С годами на месте киоска выросло шикарное казино «Вишневый Сад», завод закрыли, милиционеры из вытрезвителя открыли частное охранное агенство. Народ куда-то подевался, а мастер цеха Иванов таки и уехал в свою Гватемалу. Мое личное дело пропало, заводской архив, расположенный в подвальном помещении, залило водой. Протоколов из вытрезвителя на мое имя, на имя Сергея Петровича Вайзмана уже скопилось около 34 тысяч, а к двум выговорам за опоздание прибавилась одна благодарность:»За участие в перестройке».
Однажды я забрел на место бывшего киоска, постоял возле казино, и вдруг увидел поодаль ржавую арматуру от разрушенного временем канализационного колодца. Я подошел к нему, и слеза наползла на мою щеку, когда я увидел торчащий из-под остатков бетона, знакомый огромный хвост юколы.

15.04.2005.

В давние-предавние времена, когда под крышами вовсю плескались алые транспаранты и девочки ходили в школу в белых передничках, довольно часто употреблялось словосочетание «На вынос». Например, на пивных киосках часто красовалось: «Пивом на вынос не торгуем», или, наоборот, антитеза:»Продается пиво на вынос». В обеих случаях пиво было разбавленное и мерзкое на вкус. Но желающих и страждущих было столько, что в громадной очереди о вкусах не спорили, а молча стояли, зажав в потных ладонях трудовые рубли и мутные стеклянные банки разного объема. С трудом раздобыв дефицитную литровую банку, мы с приятелем тоже решили встать в эту очередь на пути к счастью трудового народа. Отстояв всего-то каких-нибудь пару часов, мы приблизились к прилавку и, вожделенно сглатывая слюну, алчно смотрели, как нашу банку медленно наполняет струйка бледно-желтого цвета и легкая белая пенка покрывает сверху эту подозрительную жидкость… Много ли счастья требовалось людям в то спокойное и благополучное время?
С наполненной почти до краев банкой мы отошли к кустикам, и присев на живописно утыканный ржавой арматурой бетонный каркас от канализационного колодца, оставленный здесь заботливыми строителями, стали с наслаждением по очереди прихлебывать из банки. Из-за голенища стоптанного своего сапога приятель достал огромную воблу и стал лупить ею что есть мочи по бетонному каркасу. Бетон дрожал и осыпался, грозя разрушением колодцу, тысячи голодных глаз вперились в огромную сухую и соленую рыбину. «Юкола», — небрежно так, бросил приятель, — «Хватит на всех!» Его щедрость народ оценил и подтянулся поближе. У одного из окружающих оказался в кармане топор, и он предложил порубить юколу топором. Тут же освободили ближайший пень и началась разделка рыбины. Рубили юколу долго, с усердием, хватило всем, остаток зарыли под колодцем. «Для следующего раза» — деловито процедил приятель, и мы опять сели пить пиво. Юкола была интересной и диковинной, соленой и пахла рыбой, нехорошо так пахла, хорошо что укусить ее было невозможно. «Хорошо!» — сказал мой приятель. «Да…» — вздохнул я.
В банке еще плескалось пиво, когда нас вместе с еще 89-ю почитателями пива с воблой, да, я точно помню что вместе нас было 91 человек, от нечего делать в машине я всех пересчитал, забрали в милицию. Милицейская машина стояла тут же за кустом, она стояла там всегда, как только привозили пиво в киоск. Первыми пиво пили милиционеры, потом и мы. Напившись, милиционеры начинали выполнять план по задержанию правонарушителей, загоняя народ, пьющий пиво, прямо в кузов своей машины. Нас увозили в вытрезвитель. Так повторялось из субботы в субботу, и все были уже знакомы друг с другом, все знали всех по именам и отчествам, а у кого их не было, по кличкам.
Пьяный сержант, по фамилии Хайло, заставлял всех пройти по доске, поставленной на ребро. Смотреть на этот спектакль приходил весь вытрезвитель, составлялись протоколы, выписывались штрафы тем, у кого с собой не было даже десятки для откупа, и после оформления или поручительства под «залог» всех выпускали, посмеиваясь или надрываясь от хохота, в зависимости от степени невменяемости персонала вытрезвителя.
Все, выпущенные на волю, опять ехали к заветной точке на край города, грустно бродили вокруг закрытого киоска и разъезжались по домам. Так проходил выходной день. В понедельник мастер цеха уже держал в руках протокол из вытрезвителя, грустно качал головой и выговаривал:»Опять? Ну сколько же можно, товарищ Вайзман? Придется ваше персональное дело рассмотреть на ближайшем профсоюзном комитете!» Это произносилось грозным голосом с нотками обещания, но уже к обеду, под гул механизмов и станков, под корректировки плана и заботы о комплектующих, все напрочь им забывалось. Протокол подшивался в третий том персонального дела, которое состояло из 12354-х протоколов из медвытрезвителя и двух выговоров за опоздание, и все спускалось на тормозах.
Мастер, Иванов Григорий Соломонович, был добрейшим человеком, но водки не пил, потому и засиделся со своим высшим образованием в мастерах. Равных ему в работе не было, но вверх его почему-то не продвигали. То ли из-за фамилии, то ли из-за того, что не пил. Мы его любили по своему и жалели. А он сам уже давно махнул на все рукой и мечтал уехать в Гватемалу.
И вновь пришла суббота, и вновь мы поехали к заветному киоску. Взяли банку пива, раскопали еще почти свежую юколу и … Все повторилось как и всегда и в той же последовательности. И так еще и еще повторялось много раз, вплоть до самой перестройки. С годами на месте киоска выросло шикарное казино «Вишневый Сад», завод закрыли, милиционеры из вытрезвителя открыли частное охранное агенство. Народ куда-то подевался, а мастер цеха Иванов таки и уехал в свою Гватемалу. Мое личное дело пропало, заводской архив, расположенный в подвальном помещении, залило водой. Протоколов из вытрезвителя на мое имя, на имя Сергея Петровича Вайзмана уже скопилось около 34 тысяч, а к двум выговорам за опоздание прибавилась одна благодарность:»За участие в перестройке».
Однажды я забрел на место бывшего киоска, постоял возле казино, и вдруг увидел поодаль ржавую арматуру от разрушенного временем канализационного колодца. Я подошел к нему, и слеза наползла на мою щеку, когда я увидел торчащий из-под остатков бетона, знакомый огромный хвост юколы.

15.04.2005.