ПРО НОВУЮ КРАСНУЮ ШАПОЧКУ И СЕРОГО ВОЛКА
СКАЗКА ДЛЯ УМНЫХ ДЕТЕЙ И ТАКИХ ЖЕ ВЗРОСЛЫХ
П Р О Л О Г
М о я охрана мне — галера,
и я прикован к ней рабом.
Гребу и бьюсь, теряя веру,
в неохраняемое лбом.
Но нет мне в мире лучшей стражи,
где сказки детства живы в нас.
Я оживляю персонажи,
другими вижу их подчас.
Меня хлестает плетью кормчий,
под звон израильских монет.
А я пытаюсь делать громче,
сказку, которой больше нет.
У поэтесс стихи из ссора,
растут, не ведая стыда.
Мои ж без рифмы и укора,
в охране зреют без труда.
Что на галере я имею?
Как грязи денег. Не зарплат.
Зато вершить я судьбы смею,
как Понтий, а точней Пилат.
Объект мой вечно у забора,
где камень, пыль, где я служу.
Средь головных любых уборов,
я только с Шапочкой дружу.
* * *
Глава 1
Не мясом единым…
…И скинув импортные тапки,
она лежала у реки,
без всех одежд, но в красной шапке,
всей правде в сказке вопреки.
Взошел бы сам на гильотину,
над головой, сломав перо,
читая эту писанину,
папаша Шапки Шарль Перро.
Но он покинул мир прекрасный,
в детских умах жил, на листах.
А Волк водил за Шапкой Красной,
бинокль свой сидя в кустах.
Его натура захотела,
совсем не мяса, не крови.
И не совсем, допустим, тела,
он захотел большой любви.
Волк элемент был уголовный,
и бился утром головой,
что жизнью жил не полнокровной,
не регулярной, половой.
И вот те случай! Туз в колоде!
А секса целые стога!
У криминала шапки в моде,
но больше попа и нога!
Скользя биноклем по запястьям,
Волк впился в бюст. Расклад был прост.
И зубы лязгали со страстью,
и мелко, мелко дрожал хвост.
В бинокль влазил Волк как в щелку,
не Волк как будто, а чекист.
Вот зацепил он чем – то елку,
как выстрел треснул сук и лист.
Напрягся он изнемогая,
пот меж ушей и пот везде.
Напрягся он, себя ругая,
как пахарь жизнь на борозде.
А Шапка Красная сказала,
взяв в рот из баночки драже:
-Тебя я, Серый, срисовала,
представь себе давно уже!
Меня ты хочешь это точно,
как вор — окно, стрелок — лису!
Чего ж ты млеешь там заочно!
Иди ко мне! Не комплексуй!
Сдержав в себе и вой и вопли,
глядя на лакомый кусок,
бинокль, роняя, пот и сопли,
ступил волчара на песок.
ГЛАВА 2
Нежданной встречи обаянье…
И он сказал осипшим басом,
без сил от попы сдвинуть глаз:
— Я собственно бежал за мясом
и вот, представьте, встретил Вас.
Какая встреча дорогая,
случилась на моем пути.
Вы вся такая вдрыз нагая,
а мне же стыдно быть в шерсти.
Мы, волки, жадные невежды,
на пляже, в бане ли — везде,
нам век не снять свои одежды,
трусы не бросить на гвозде.
-Кончай, невежественный с виду, —
зевнула Шапка, — что за гам!
Встречают, помнишь, по прикиду,
а провожают по мозгам!
Водя рукою там, где попка,
в напряге Волк не видел зги,
спросила Шапочка не робко:
-Ну, как тебе мои мозги?
Почуяв рост адреналина,
от мест интимных до хвоста,
Серый пропел: — Мозги – малина.
Я вижу классные места!
А Шапочка не без кокетства,
(она и не была иной).
Волку шепнула: Что за детство!?
Иди ко мне, мой шерстяной!
* * *
Глава 3
Неудержимый диагностик широкого профиля
Не в силах вымолвить ни слова,
упал к ней Волк без дураков,
смекнув, что Шапка не корова,
что нет у Шапочки рогов.
Он крышею поехал сразу,
был смят озоновой дырой,
нюхнув прелестную заразу,
чем пахнут Шапочки порой.
Поглубже серость свою пряча,
страстью гонимый за флажки,
Волк не навязчиво так начал,
мол, как здоровье бабушки?
И тяжко Шапочка вздохнула:
-В нее вселился что — ли бес!
То вдруг весь год живет без стула,
а то вдруг раз – и — энуреэ!
А что Волку до энуреза!?
У Красной Шапочки в тени,
от длинных ног и до разреза,
шалел он — лапу протяни.
А Шапка, знай себе, журчала,
что прыщ у бабки на губе,
что хочет писать, но сначала,
сбор общий дует на трубе.
Вдруг Волк хвостом коснулся ушка,
пряди волос ее — кружки.
И прохрипел: Так что старушка?
Ты ей таранишь пирожки!?
Склонилась Шапочка над пастью,
шепнула Волку: Нет и нет!
Ни пирожки, ни хрен, ни сласти!
Она торчит от «Кити – кет»!
Ах, моя бабушка – принцесса!
Не ест дерьма чтоб быть худой.
Кошачьего деликатеса,
несу я ей, смочив водой.
— Что ж случай, скажем, не летальный! —
утешил Шапку Волк тады.
— Мужик ей надобно нормальный,
заместо кошкиной еды.
Лизнул он грудь ей виновато,
и попу трогал лапою.
И все дивился: » Нету мата,
чего, мол, я там хапаю!»
Напротив Шапочка притихла,
грустна, безропотна, как ночь.
Вздохнула в нос Волчары рыхлый:
-Кто мог бы бабушке помочь!?
И Серый брякнул, между прочим,
вдруг вспомнив стон тюремных нар,
что венеролог он из Сочи,
и что еще ветеринар.
Уже на Шапке Волк прикинул:
«Какой же я дурак, балда! —
Нельзя любить наполовину!
Любить ее хочу всегда!»
Шапка во рту драже катала,
вникая в тайный мир воров.
И страсть вселенского накала,
их заполняла — будь здоров!
Не надо слов! К чему наветы?
Ведь сплетни – слабость дураков!
Под боком Волк, во рту конфеты, —
ну, чем не рай средь васильков!
В любовном пребывая раже,
шепнул Волк Шапочке всерьез:
-Я терапевтом могу даже,
случись у бабки кариез.
И вот когда Волку реально,
катила подлинная страсть,
вдруг двум охотникам нахально,
на хвост Волка случилось пасть.
* * *
Глава 4
ГЛАВА 4
Прерванный полет
С которого песок, как порох,
струился, бросил: Глянь, Ильич!
Счас будет жарить этот потрох,
уже общипанную дичь!
У Серого пропал дар речи,
от хамства старого жлоба.
А Шапка, взяв Волка за плечи,
ему смахнула пот со лба.
От злости Волк завыл дурея,
казалось в сексе таял лед.
Но вот явились два еврея,
и вот опять пролет, пролет!
-Узнал я вас Ильич и Пинес!
Я соскребу вас со стены!
Волк смертный приговор им вынес,
держась зубами за штаны.
Он с нерастраченным запалом,
застыл, как в парке пьедестал.
Ведь для евреев баб навалом!
Весь лес от Пинеса устал!
-Бог с ними, милый доктор, лапка!
Чего ты вдруг на них напал!?
За шерсть Волка хватала Шапка,
и вниз тащила за запал.
— Не ты ли, Пинес, в понедельник,
срубал за деньги чукчам ель!?
Завелся Серый. Вор, бездельник!
Кати в свой жаркий Исраель!
-Иди ты! — крикнул Пинес, — к маме!
Закрой и уши и уста!
Чего ты голыми руками,
хватаешь девку за места!?
Я спонсор! Я костями лягу!
В Чечню я шлю растения!
А ты опять пойдешь в тюрягу,
за маленьких растление!
Здесь Шапочка оторопела:
«Нашелся нравственности страж»!
-Массаж мне делал врач для тела!
Придурки! Слышите, массаж!
Придурки враз притихли разом,
ни слов плохих, ни лексики.
Шапка моргнула Волку глазом:
-Ты массажист из Мексики.
* * *
ГЛАВА 5
Страсти под луной
Им откровеньем это стало,
и найден был язык один.
Волку Ильич нарезал сало,
и обращался «господин».
И потекла меж них беседа,
про Русь, про связь с Европою.
А Шапочка вот непоседа,
скакала с голой попою.
И зазвенели в раз стаканы,
вздыхала Шапочка с тоской.
«В Москве кругом сейчас путаны,
представьте даже на Тверской!
Они же были комсомолки!
Был коммунизм у них в крови!
Теперь госдумовские волки,
живут со жрицами любви!
Волк страшно кашлять стал Шапку:
-Не депутат я! Лопни глаз!
Ему Ильич погладил лапку,
мол, что вы!? Это не про вас!
А собственно по барабану,
все было серому Волку.
Он боль утрат познал так рано!
Вот Шапка Красная ку-ку.
И про свои опять же хвори,
в жилетку плакались жиды.
Что Пинес был на Мертвом море,
а там представьте — нет воды.
И видеть мог ночью прохожий,
как под луной, в глухом лесу,
Волк тер лодыжки, спины, рожи,
и Ильичу, и Пинесу.
Вдруг массажисту в лоб, как пулей,
влепила Шапочка яйцом.
-Я ж кити — кет должна бабуле!
С каким приду я к ней лицом!
На друга шапку нахлобучив,
и крикнув «бай» пьяной толпе,
помчалась Шапка (блядский случай),
по еле видимой тропе.
Стояла ночь. И много хлеба,
ждала страна. Чтоб жизнь – краса!
Две задницы смотрели в небо,
и Ильича и Пинеса.
Планеты в небе, сбились в стайки,
и лился воздух голубой.
Две задницы травили байки,
как две звезды между собой.
* * *
ГЛАВА 6
Желанье криминала
Сова летела птицей властной,
луна светила полая.
Летел волчара в красной шапке,
и Шапочка с ним голая.
Волк семенил легко и гордо,
греб с матом, но амбиций без.
Пока его не ткнулась морда,
в шикарный транспорт – «Мерседес».
-Чтоб век не пить мне больше «Старки»!-
опешил Волк, — вот это да!
Хозяйка ж новой иномарки,
открыла тачку без труда.
«Отдать ли ей свою заначку,
что закопал я у стены?
Иметь такую супертачку,
и не иметь себе штаны?!»
Волк вспомнил свой тюремный ватник,
что бомж лесной он, даже вор.
Пока влезала Шапка в батник,
и на себя лила «Диор».
« Я зря наверно двух евреев, —
подумал Волк, — не запинал.
Домчать к бабульке бы скорее,
я там устрою криминал.
Я ж не Кобзон и не Сталоне,
не Пинес, лопни его глаз!
Взять что – ли Шапочку в салоне,
все ж «Мерседес», а не «Камаз».
-Нет, это ничего машина, —
сказала Шапка виновато.
Плевать, что дрековые шины,
в салоне места маловато.
Волк вспомнил, как на летном поле,
он коз ложил на фюзеляж.
И буркнул нервно по неволе:
-Да тесновато, чтоб массаж…
Волка дразнили ее ушки,
он мир не замечал в упор.
-Насилья нет, ведь я без пушки,
чего ж я медлю до сих пор!?
Как эта Шапка эротична,
ах, что за шейка! Е — ма – е!!
Сдувал бы я пылинки лично,
не только с шапочки ее!
По сотовой своей, по связи,
вот пальцем бегает она.
Валюты стало быть, как грязи,
и море водки и вина!
А я хоть, пала, волком вой!
Зимой снегов имею хлопья!
А вместо связи половой,
имею только плоскостопье!
Уперся Волк в салон локтем:
«И лес окутан кланами!»
Казалось Крюгер, гад, с ногтем,
бежит за ним с капканами!
Казалось он средь гильотин,
и что над позвоночником,
палач кричит ему один:
«Иди ко мне станочником!»
Такой скопился в сердце мрак,
за строй в стране с изъянами,
что стал роднее Бумбарак,
со всеми египтянами!
Волк вспомнил — он носки пропил,
сушил их на сосеночке.
И что в ментовке он вопил:
«Ну, погоди, Котеночкин!»
«Белай» как будто бы уснул.
У внучки нет вещания.
И в шейку Шапку Волк лизнул,
как будто на прощание.
Не сбросив газ на вираже,
пренебрегая тормозами,
вдруг Шапка, выплюнув драже,
сказала «да» ему глазами.
В ее глазах он вдруг прочел:
«Прости, мол, что ломалась сразу.
Ты все как будто бы учел.
Не откажу тебе ни разу».
И Волк сражен был наповал.
Вздохнула Шапочка в истоме:
-У бабки классный сеновал!
Ты, как вообще – то на соломе?
Солома ли Волку, трава,
не важно, где все будет ЭТО.
Тут Шапка молвила слова:
— Ты не забудешь это лето.
И вновь преобразился свет.
Плевать на спальни, на хоромы!
Плевать на то, что денег нет!
Тебя хотят среди соломы.
И Волка отпустил мандраж.
Жизнь — не сплошные триллеры.
Дурацкий отступил мираж,
и Крюгеры, и киллеры.
Подумал Волк: «За ночь чудес,
я бабушке сниму страданья.
Я ей ослаблю энурез,
устрою мочеиспусканье».
Вот и знакомый беспредел,
и рынок тут стоит блошиный,
Волк снова Шапочку надел,
и пара вышла из машины.
У внучки помутился взор,
когда она застала это:
Горшков с мочою целый двор,
и скорой помощи карета.
* * *
ГЛАВА 7
Про подслушанное тестирование…
Зашевелилась шерсть Волка,
завыл он с горя что есть мочи:
-Мочи как будто от полка,
что снялся утром после ночи!
Ужели Шапочки слова,
базар дешевый, трали – вали,
и пролечу я, как сова,
без массажа на сеновале!?
А внучка с драмой на лице,
закрыла в трансе свои уши.
Забилась птичкой на крыльце,
упасть, стараясь, где посуше.
Утешить Серый мог ее ль?
Как сердце волчье рвали вопли!
Платок стряхнул он, выгнал моль,
и стал канючить: «Дай мне сопли»!
Дверь заперта. Они в окно!
Как пьянь с утра летит к прилавку,
так Волк к бабуле шел давно,
пустить ей кровь, читать ли Кафку.
А из-за шторы штопаной,
гремело музыки навалом,
и было вместо ног одной,
две пары их под одеялом.
Заныла Шапочке спина,
виденье было, как граната!
По плоскостопию она,
узнала фельдшера Игната.
Упала внучка на баул:
-Не выживу без папиросы…
А Волк сказал: Как жидкий стул,
к нему польются счас вопросы.
И прав был Серый — старый плут.
Ему знакомы эти тесты.
Всю жизнь волкам бабули лгут,
как женихам трендят невесты.
И сколько бабушкиных слез,
приносит ложь за каждой шторой.
Вдруг ветерок едва донес,
первый вопрос от бабки хворой:
-Ну, почему, скажи, не злись, —
бабуля вытерлась трусами, —
откуда у тебя взялись,
большие уши с волосами?
В ответ услышали они,
после мучительного вздоха,
врач пискнул: Мать, ослобони!
Меня постригли очень плохо!
-Тогда теперь ты мне скажи,
ты часом не дитя дракулы?
Почто зубищей – этажи,
большущих словно у акулы?
-Все от дантиста! Сколько раз,
я говорил тебе старушка.
Мне эти зубы в самый раз!
Они большие, когда в кружке!
А почему твои глаза,
как два зеленых унитаза?
Один глядит на образа,
другой моргает мне, зараза!
-Я с детства детством обделен.
Искал, как фельдшер мазь от рака.
Сажал в колхозе хлеб и лен,
и беспричинно часто плакал.
Вздохнула бабушка: Хана!
Сажал бы ты другое средство.
Ты слезы лил из-за говна,
ты б лучше писал больше в детстве!
-Пойми, родная я – алмаз!
Достоин золотой оправы!
Смотри, какой нормальный глаз!
Не из стекла! А тот, что правый.
Услышал Серый про стекло,
перекрестился, как тверезый.
У Шапки что-то потекло,
да, да, конечно, это слезы.
И думал Волк: «Ну, троглотил!
Дожить бы, пала, до получки!
Не дам, чтоб фельдшер проглотил,
бабулю нашей общей внучки.
Мятеж какой-то! Это факт!
И водит Шапка за нос снова!
То Пинес мне срывает акт,
то фельдшер этот — Казанова!
Но внучка сердцем все как есть,
вдруг оценила и вздохнула:
-Погнали, Серый! Время есть,
ты мой влюбленный, мой Дракула.
Ты до сих пор со встречи той,
в любовь играешь, как в рулетку.
Убитый чистой наготой,
готов увидеть небо в клетку.
-Ну, хватит мозги мне мутить!
Взорвался Волк. — Я что здесь, НАТО?
Вместо любви мне стало быть,
глотать любовника Игната!?
Мне скушен твой менталитет!
Я вам сейчас тут настрогаю!!
Когда мы будем тет- а- тет?
Где секс твой, Шапка, дорогая!?
-Ах, Серый! Совесть твоя спит!
И зоной пахнет твоя роба!
Как можно здесь про секс, про СПИД,
почти у бабкиного гроба.
-Нам не грозит ни СПИД, ни секс!-
бабуля окна растворила.
-Мой дуремар храпит, как Рекс,
а я так с вами б покурила!
Мужского нет на нем крючка!
Один лишь след. След от резинки.
Ты принесла мне, внучечка,
кошачьей радости в корзинке?
Так не томи! Я жду гостей!
Спешу вас встретить на крыльце я!
Вот раскидал же, гад, костей,
как Пушкин рифмы у лицея!
* * *
ГЛАВА 8
Заветам Ленина верны!
Четвертый час, как сеновал,
Волку средь рухляди — диванчик.
Вина, еды – девятый вал!
Бабуля — божий одуванчик!
-Простите, доктор, вы в кине,
снимались ли? На честном слове!
Иль мы пахали на гумне!?
Ну, чистый Брежнев! Те же брови!
И это ж надо — массажист!
И даже – пад-ла-го-а-на-том!
А вот во мне есть, доктор, глист!
Его мы видели с Игнатом!
Вот, кстати, вам вопрос простой.
Любить еще живет охота!
Но фельдшер мой — патрон пустой!
В какие ж мне стучать ворота!?
Совсем не возраст климакс мой!
Я молода, как скажем, Пьеха!
Он, как барометр, боже мой,
есть состояние успеха!
Вдруг этот бабушкин навет,
у всех мужчин, мол, дрянь — патроны,
стал для Волка, как красный свет,
или, как сыр для той вороны.
Он прохрипел: — Не вы одна!
Я тоже, бабушка, страдаю!
Чтобы им всем не видеть дна!
И я без климакса рыдаю!
Ни слова больше про глистов!
Бабуля, бросьте прочь кокетство!
На сене ль, в поле, средь кустов,
есть для него ну, чудо-средство!
Он в срок приходит только к тем,
кто любит много раз без лени.
О, сколько есть про это тем!
Писал об этом даже Ленин!
Писал, что он приходит в срок,
ко всем марксистским ученицам!
Не посрамим вождей урок!
Айда за климакс хором биться!
Что началось здесь? Господи!
Как в день, когда дают получку!
Летела бабка впереди,
белье свое срывала внучка!
Кричала бабушка: Атас!
Проснись незрячий, гад, Игнашка!
Я заведу тебя сейчас!
Любви желаю! Слышишь, пташка!
Шепнула Шапочка Волку:
-Хочу на лампочке, в подвале!
Дай рухнуть в страсти потолку!
В твой звездный час, на сеновале!
И вот минуя чердаки,
Волк впереди, Волк всем товарищ,
добрались секса ходоки,
до места будущих ристалищ.
* * *
Гл. 9
На берегах любви, на сене!
О сеновал! Любви вокзал,
где волчьих чувств бездонный график.
Здесь Серый лишь одно сказал:
«Любви желаю насмерть, нафик!»
Любовь стояла нагишом,
пятками милыми в соломе.
И Волк в волнении большом,
как перед кражею на стреме.
Он осмотрелся. Нету нар,
и не сидит здесь вор на воре.
Любви большой стационар,
не то, что где-то на заборе.
Свой сверток пряча на груди,
его потенцию и силу,
несла Игната впереди,
в платочке бабушка красивом.
А доктор сабельку строгал,
и пробавлялся молча пивом,
и сексапильно так моргал,
зрачком с бутылочным отливом.
Вдруг зажжужал он, как пчела,
пошлить стал, как простой бухгалтер.
Бабуля Волка предпочла,
чтоб он стащил с нее бюстгалтер.
Бюстгалтер стал, как знак Волку,
в солому Шапка, как в сугробы.
Краснознаменному полку,
не предпочла она его бы.
Пал Млечный путь на них, как нить,
с партнером прячась за стожками,
бабуля стала заводить,
врача и телом и смешками!
И там же ночь на сеновал,
легла к влюбленным до рассвета.
Игнат бабуле сетовал:
-Ну, для чего нам надо ЭТО!?
В чердак уперся Волчий хвост,
и на Волка сошла истома!
Всю ночь любовью в полный рост,
дышали сено и солома!
Волк за флажки был прочь гоним,
убит и воскресаем снова.
И детский сад в сравненьи с ним,
был знаменитый Казанова.
И хоть Волк в тюрьмах был пахан,
и хулиган и вор мятежный,
он был, как все не без греха,
но зверем ласковым и нежным.
А Шапочка шалела аж,
от слов нежнейшего нахала,
от слов сладчайших, как грильяж,
каких она век не слыхала.
Она ему ласкала мех,
а Волк без тачки, без бюджета,
грозил украсть ее у всех,
как ту царевну из сюжета!
Витал короче по стогам,
любовный дух, где все без срама!
Игнат твердил как бы врагам,
что импотенция – не драма.
Он обещал: Потом, потом,
я тоже так могу за бабки!
Ты посмотри, как бьет хвостом,
муж нашей внучки в красной шапке!
Он говорил: «Мы фельдшера,
за воздержанье голосуем.
Коль не стоит, кричи «ура»,
все остальное нарисуем!
Бабуля знать могла поспать,
всю ночь она, как приживалка,
лежала фельдшеру подстать.
Меня там не было. Блин, жалко!
* * *
ГЛ. 10
ИНСТРУКЦИЯ ДЛЯ ПРОГУЛОК
С БАБУШКАМИ
Часы с рассветом стали бить,
а солнце через черепицу.
И мне б хотелось полюбить,
когда – нибудь вот так волчицу.
Серый же стало лишь светать,
дал себе слово, как иначе?
Ничьих бабулек не глотать,
а Красной Шапочки, чем паче.
Таких бабуль на лавочках,
любви не тешат Серафимы.
Даже не видят их в очках,
их дети – Васи или Фимы.
Ни в сказках, где то ложь, то лесть,
где бабкам нечистей до тыщи,
«стоп! » Волк сказал бабулек есть!
Дай Бог чтоб им хватало пищи.
И без того мне жаль их, жаль,
любви им достаются крошки.
Летят, пронизывая даль,
одни сплошные бабки — ежки.
Их не сдавать ни в чьи дома,
(кто их сдает — в мозгу провалы).
Сходить от бабушек с ума,
и с ними петь на сеновалах.
Цветы бросать им на постель,
и целовать им нежно ручки.
Быть рядом с ними в дождь, метель,
им гладить волосы и брючки!
Чтоб не извилиной прямой,
ты перед бабушкой кичился!
А провожал ее домой,
и век за нею волочился!
Чтобы к портрету на стене,
когда облит он лунным светом,
ты приходил к ней в тишине,
и просто так и за советом.
* * *
ГЛ.11
ВОЛК С ИЗЮМОМ
А утром крынку с молоком,
(крынка была с разбитой ручкой),
пили счастливые с Волком,
фельдшер Игнат, но раньше внучка.
Наполнив молоком бокал,
Игнат — привык, перекрестился.
И «кити -кет» туда макал,
стонал от кейфа и тащился.
Пошли они к плечу плечом,
за хлебом, утром к солнцу, свету.
Под ручку бабушка с врачом,
как к коммунизму, к сельсовету.
И звон поплыл с колоколов,
над лесом и над жизнью страстной,
и в мире не было волков,
счастливее чем Волк у Красной.
Понятно, что ничей недуг,
не был для их любви причиной.
Был просто Волк всем людям друг,
и очень грамотный мужчина.
Он не как деспотичный муж,
со стен на дам рвал винтовку!
А он, как их ценитель душ,
придумал классную уловку!
Волк не надел новей костюм.
(О сердцееды женщин, где вы)?
Все проще – в Сером был изюм,
который очень любят девы.
* * *
ГЛ. 12
« ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ »
Надергал Волк корзину роз,
измазал майку своей кровью,
но Красной Шапочке принес,
цветы, горящие любовью.
Потом ныряли в водоем,
все вместе бегали по саду,
любовью пьяные вдвоем,
плясали голые «Ламбаду ».
Потом как будто Волк устал,
и завалившись в кукурузе,
он книжки умные читал,
с Красною Шапочкой на пузе.
Мне со страниц моргнул Перро,
идя за мной по тропке узкой,
куда вело меня перо.
Бранил меня, но по — французски.
Что позволяешь, мол, мсье!
Не сыпь мне, Дмитрий, соль на раны!
Я оправдался, что сие,
ко мне явилось из охраны.
Что это, мол, побег как бы.
Знать бы куда? Кричал «ура» бы!
От Вашей сказки до трубы,
что привезли вчера арабы.
-Ты прав, — сказал он мне на треть, —
рисуй волков и шапок строем!
Все ж это лучше чем сидеть,
в охране скажем с геморроем.
Ты сторожи хоть облака,
что к вам летят из Комарова.
Ты не востребован пока,
как мастер грамотного слова.
Плюй на хулу, не жди наград,
рифмуй, усевшись за трубою.
Ты знаешь – я безмерно рад,
что я – Перро знаком с тобою!
Я вновь ударю по строфам,
их настрочу до самой крыши.
Да, я хочу шерше ля фам,
но пуще дам – читайте выше.
Израиль.
Дмитрий Онгейберг
arkadin@IKzahav
