Войны не будет!
Рассказ.
(Внимание: кто не любит технику – не читать!)
Было так, что занимал я интересный пост начальника группы применения ЭРЭ – электрорадиоэлементов. Интересность эта заключалась как бы в формальной важности отслеживания и обязательного согласования режимов элементов в боевых изделиях, но никто из специалистов – разработчиков аппаратуры ни группу, ни её начальника всерьёз не принимал.
Объяснялось это тем, что группа состояла из десятка человек, в основном женщин предпенсионного возраста, а всезнающие разработчики рассматривали получение согласующей подписи, как досадливую необходимость. Однако, я сам, до этого имел значительный опыт самостоятельной разработки схем и, поэтому, бывало, находил в авторской продукции серьёзные «бебехи», что, впрочем, не прибавляло мне авторитета и уважения со стороны схемщиков, а, наоборот, вызывало их раздражение.
Случались, однако, ситуации, когда мой рейтинг в родном КБ резко возрастал. Однажды, на серьёзных боевых испытаниях изделий, с присутствием Министра обороны, не сработали все три контрольных экземпляра управляемых бомб. Это было страшное ЧП! Выяснять причины приехала московская комиссия и все – от Главного конструктора до последнего монтажника стояли «на бровях». Явилась комиссия с ревизией и в нашу группу. Я пытался оправдаться, что к делу этому отношения не имею, работаю здесь недавно. Строгий начальник комиссии, под угрозой снятия с должности, однако, посоветовал лучше поискать в схеме «нережимы», а не оправдываться. Пришлось влезть «по уши» в схемы изделия, со временем моё самолюбие и творческая натура взыграли — тема поиска причины отказа захватила меня и всё моё время целиком, стала чем-то вроде теста на проверку собственной профессиональной пригодности.
Однако, в самой схеме я никаких «нережимов» не обнаружил, но ведь тройной отказ – это явная систематическая неисправность, где-то ошибка. Я расширил поиск, привлёк кроме схем другие документы по эксплуатации изделия и, однажды, похоже, нашёл – в чём дело. Ситуация была следующая . Изделия стояли на боевом дежурстве, но периодически проходили так называемую регламентную проверку. Методика этой проверки была максимально приближена к работе изделия в реальных условиях, конечно, взрыватели при этом вывинчивались, но остальной процесс проверялся, кончая последней командой на подрыв. Если последняя команда поступала, то она «намертво» блокировалась и после неё в реальных условиях очень быстро, за доли секунды изделие взрывалось. Была, однако, особенность. Чтобы обеспечить мощность взрыва, надо было за три минуты до поступления команды на подрыв обжать ядерный заряд высоким давлением. Эта операция, естественно являлась однократной, только для боевого применения, и при проверках, конечно, не проводилась. Но три минуты имитации операции надо было для правдоподобия выдержать, что доблестные разработчики испытаний, конечно, обеспечили, но… уже после срабатывания последней команды на подрыв. Ошибка заключалась в том, что, как уже было сказано, в реальных условиях команда на подрыв занимала доли секунды и выходные полупроводниковые элементы просто не могли перегреться, а при проверках им приходилось «корячиться» под током целых три минуты. Все они стопроцентно перегорали и при боевых испытаниях, увы, срабатывать было нечему. Надо было менять порядок методики проверки. Технически это было несложно – подумаешь, бумажку с программой переписать! и я радостно отправился к начальнику отдела испытаний с таким предложением.
Тот, выслушав меня и, согласившись, по сути, пришёл, однако, в ужас от моего предложения.
— Ты просто не представляешь, что такое изменить алгоритм проверки! – срывающимся голосом исповедовался он мне.
— Это больше десятка согласующих подписей бугров трёх Министерств! Да нас всех выгонят с работы!
— Но ведь что-то надо делать, изделия же не срабатывают –
защищался я. Начальник только безнадёжно махнул рукой и показал на плакатик, исполненный чёрной тушью, висевший над ним на стене: «ИНИЦИАТИВА НАКАЗУЕМА!»
Моим непосредственным начальником был Главный инженер, но он был в командировке, а в замах у него сидел старый закалённый партработник, идти к которому не имело смысла. Я заглянул в свою должностную инструкцию. Так! В подобных ситуациях (ошибки в действующем изделии) я обязан был докладывать непосредственно Главному конструктору. Ну что ж!
И я пошёл докладывать.
Главный вздыхал, но больше молчал – высокая должность обязывает не раскрываться перед подчинёнными, и заявил, что «порешает». Секретарша Главного под большим секретом сообщила мне, что сразу после моего прихода тот сам побежал к полковнику – начальнику военной приёмки, что случалось крайне редко, обычно полковник сам приходил в к Главному в кабинет по его вызову. Знакомые офицеры из приёмки потом рассказали, что разговор Главного с полковником проходил на повышенных тонах, но стороны вышли вместе и направились уже в кабинет Главного задумчивые и примирённые.
На другой день полковник – начальник приёмки позвонил мне и попросил зайти.
— Вы представляете ситуацию? – спросил он.
— Представляю, – отвечал я, – после цикла проверок «ядрёные» боевые изделия превращаются в болванки.
— Пусть так, – сурово сказал полковник, — но Вы же знаете, что существует десятикратный запас оружия уничтожения.
Полковник помолчал и закончил:
— А самое главное, войны не будет! Это дело закрыто!
Полковник был седой и мудрый, дело своё знал и я полностью согласился с ним, с тем и ушёл. Вскоре приехал Главный инженер и влепил мне выговор «за превышение полномочий при взаимодействии со смежными подразделениями» .
Я обратился к своей чертёжнице и на другой день за моей спиной висел плакатик, подсмотренный в чужом отделе:
«ИНИЦИАТИВА НАКАЗУЕМА!»
2002 Эдуард Снежин (С)