ЭДУАРД СНЕЖИН цикл: ЮЖНЫЕ ВСТРЕЧИ
ПОД НЕБОМ
РИВЬЕРЫ
Повесть
о несостоявшейся
любви
ОГЛАВЛЕНИЕ
1. Ривьера
2. На балконе
3. Вспышка
4. Липарит
5. Очарованный
6. Жизнь прекрасна!
7. Звезда «Ривьеры»
8. Ночной променад
9. Дискотека
10. Наедине с чудом
11. Первое мая
12. Увы!
13. Ресторан
14. Казино, казино, казино!
15. Дама с Амстердама
16. Дагомыс
17. Встреча
18. Эпилог
19. Пять лет спустя
Сколько разнообразного счастья
и очаровательных мучений
заключается в неразделённой любви!
А.Куприн. «Гранатовый браслет»
1. Ривьера
В Сочи из Краснодара я добирался ночью на такси. Извилистая горная дорога повторяла очертания берега моря. Внизу во мраке распласталось чёрное таинственное и необъятное чудовище. Его могучее дыхание согревало запасённой днём энергией прибрежный воздух, и я ожил, успев раньше на равнине чуть озябнуть от ночной майской прохлады.
Путёвка была с тридцатого апреля в санаторий «Кавказская Ривьера». Весна случилась ранняя и тёплая, таксист сообщил, что температура моря – семнадцать — восемнадцать градусов и купальный сезон открыт!
Он довёз меня до самой калитки здравницы, сквозь фасонную железную решётку ограды пробились крупные розы с капельками росы на лепестках. Стояла пронзительная тишина, какая бывает только глубокой ночью в три часа. Я ощутил сладостное томление от ожидания чего-то неизвестного и увлекательного, какое мы, обычно, испытываем на новом месте.
Я поднялся наверх по красно-коричневой дорожке, посыпанной битым кирпичом и окаймлённой зарослями пахучего лаврового кустарника. Газовые фонари на изогнутых серебристых стойках тихо жужжали в ночной тишине.
Здание было двухэтажное, старое, деревянное, но с претензией на роскошь в стиле начала двадцатого века – высокие окна, закруглённые в нижней и треугольные в верхней части, резные карнизы, двери и обечайки, балконы с веретёнообразными перилами. Я толкнул дверь. В глаза бросились необычные — узкие, извилистые змейкой коридоры, с заметными подъёмами и спусками пола, застеленного сплошной зелёной ковровой дорожкой, казалось – идёшь по заросшей травой горной тропинке.
В изгибах коридора под сенью садовых олеандров стояли настоящие старинные мраморные скульптуры. Я закрыл глаза … и живо представил, как раньше здесь гуляли выспренние графья в длинных сюртуках и обтягивающих панталонах со штрипками и томные дамы в кружевных шляпах и в длинных, волочащихся по полу, кринолинах.
Я вдохнул полной грудью чуть терпкий запах многолетних испарений, впитавшихся в деревянные стены, и почувствовал благоговение от притягательного флёра старины, незримо витавшего в воздухе помещения.
2. На балконе
Дремлющая дежурная за столом, чуть поодаль от входа, которой я сразу презентовал шоколадку, определила меня в номер на втором этаже:
— Ключа не надо, там у Вас сосед, очень интеллигентный армянин.
— С видом на море?
— Да.
Я нашёл указанный мне номер двери и осторожно зашёл в комнату. Сквозь окно — дверь, ведущую на балкон, падал мягкий, ослабленный матовой шторой свет от уличного фонаря, вполне достаточный, чтобы рассмотреть моё временное жилище. Комната метров четырнадцать, две кровати, на одной спит «интеллигентный армянин» лет пятидесяти с резким мужественным профилем, стол между кроватями, на столе стеклянные с резьбой графинчик и стаканы, пара плетёных кресел-качалок, одёжный шкаф, над кроватями отдельные светильники, коврик на полу, мойка в углу с двумя кранами. Я потихоньку отвернул их оба и подставил под воду ладонь. «Да, есть!» — счастливо улыбнулся я, — и холодная и горячая.
Засунув дорожный баул в шкаф, я осторожно вышел на балкон покурить и насладиться первой встречей с окружением на новом месте. Балкон оказался длинной крышей выступающего первого этажа, по которой можно тайно ходить в гости к соседям, минуя коридор. Кроме того, там стояли лежаки, значит, можно загорать, что называется, «на дому». Я с удовольствием обнаружил, что рядом с крышей, где она заканчивается, имеется всего полуметровый соскок на бетонную стенку, по плавному склону которой легко дальше переместиться на землю.
— Здорово! – подумал я, — можно выходить и возвращаться в номер в любое время, даже если закроют дверь корпуса.
Ниже начиналась освещаемая голубым светом фонарей крутая гранитная лестница с каменными головами львов по сторонам. Лестница заканчивалась где-то во тьме у пляжа. Тут и там по спуску в нарочитом беспорядке были разбросаны развесистые кроны туи и южной низкорослой сосны. И, конечно, пальмы. Какой же юг без пальм?
С моря доносился ленивый шелест волн и стойкий – солёно — эротичный йодистый запах. Цикады пронзительно исполняли томную песню о сладости жизни и её суете.
3. Вспышка
Вдруг я обнаружил, что нахожусь не один в ближайшем окружении. На соседний балкон вышла девушка в белом халате и голубой полотняной шапочке с красным крестиком. Девушка была миловидна сама по себе, а белый медицинский наряд, если из него контрастно выступают гладкие загорелые ноги, возбуждает неимоверно. Я сразу понял, что ей скучно одной в такую ночь, распаляющую плоть острыми запахами зрелой весны. Предлог к общению она выбрала самый незначительный – попросила спичек прикурить сигарету.
— Сейчас!
Я, осторожно, чтобы не разбудить соседа, вернулся в номер, прихватил из дорожного саквояжа коньяк, подошёл к девушке, поджёг ей сигарету и с хитрой невинной улыбкой поиграл бутылочкой коньяка перед её глазами: « Дескать, что с ним делать, раз есть – надо употребить ».
Она жадно затянулась несколько раз, потом решительно отбросила сигарету.
— Пошли в комнату, раз ты такой прыткий, – прошептала она, – кто-нибудь увидит.
Это было явное неожиданное приглашение к близости и сердце моё затрепыхало, чуть не выскочив из груди.
Комната оказалась медпунктом, слабый свет ночника освещал белые шкафы для инструмента и лекарств, розоватую кушетку, огромное, сверкающее никелем гинекологическое кресло и голубоватый столик, на который я водрузил бутылку.
— Господи, какие у тебя губки! – прошептал я, впиваясь в
маленький пухлый ротик, благоухающий яблочным ароматом. Одновременно я пытался нащупать под соблазнительным халатиком трусики девушки. Но трусиков не оказалось – моя рука скользнула по гладким упругим ягодицам, чуть задержавшись на разделяющей их черте, покрытой мягким спутанным пушком.
Я посадил медсестру на кушетку, а сам стал на пол, на колени.
— Не надо! Не надо! – шептала она, подчиняясь, между тем, движениям моих рук, раздвигающих её округлые коленки.
Вспыхнувшая внезапно обоюдная страсть не нуждалась даже в коньячной прелюдии, и я сразу неистово овладел девушкой на жёстком ложе кушетки. Кушетка жалостливо заскрипела под неудержимым напором восставшего органа. Моё сексуальное недельное воздержание излилось бурным горячим потоком, который переполнил ложбинку красавицы и оросил её пухлые розоватые берега.
— Как тебя зовут? – спросил я, чуть отдышавшись.
— Таня.
Она достала из стеклянного шкафа две мензурки и из тумбочки пару яблок. После двух пар мензурок с коньяком я бросил девушку в гинекологическое кресло и произвёл ей тщательный медосмотр гениталий с глубоким проникновением собственным инструментом.
Кресло тоже поскрипывало.
— Заколебал меня этот скрип! – сказала Таня,
бросила на пол одеяло и оседлала меня сверху. Когда закончился коньяк, мы очумели от обилия поз …
4. Липарит
В номер я тихо вернулся через дверь в коридор. Но сосед уже не спал.
— Я всё слышал и подпрыгивал – откровенно признался он.
— Так неожиданно получилось. Выпьем за знакомство, – полез я снова в баул за бутылкой.
— Не надо! Ты уже издержал одна бутылка. У меня коньяк полный чемодан, — сказал армянин, путая, как все кавказцы,
падежи русского языка, откинул одеяло, спал он в полосатой пижаме, и включил светильник у изголовья кровати.
— Меня зовут Липарит, мне пятьдесят два год, но я люблю только молодой девушка. Ой, какой девушка! Я вечером видел её ножки.
— Ну, извини, долго ты на неё настраивался. Я Дмитрий, тридцать лет.
— Я просил дежурный поселить мне интеллигентный молодой человек, давал коробку конфет, теперь я вижу, что у нас Дима будет хороший компания.
С этим Липарит залез в шкаф, вытащил из него роскошный кожаный чемодан, и открыл его. Чемодан действительно был весь заполнен бутылками с коньяком «Арарат» вперемежку с обычным трёхзвёздочным.
— «Арарат» по торжественный случай, сегодня надо, – произнёс Липарит и выставил на стол вожделенный
напиток, а я подкрепил его из баула баночкой красной икры.
Сосед был сухощав, строен, так что казался высоким при относительно небольшом росте, как сообщил Липарит потом, раньше он служил армейским офицером и ушёл в отставку в чине подполковника. Профиль у него был орлиный, но без хищного выражения, т. к. на лице постоянно светилась мягкая добрая улыбка, а большие глаза с густыми бровями, думаю, до сих пор завораживали молоденьких красавиц.
Разлёгшись в качалках, мы пригубили коньяк из инвентарных стаканов.
— Душ и ванная на этаже. Медпункт ты уже познакомился, – засмеялся Липарит.
После коньяка и пережитого острого сексуального приключения меня быстро сморило прямо в кресле.
5. Очарованный
Море, море, море …
Мы лежим с Липаритом на санаторном пляже. Здесь достаточно загорелых женских тел, демонстрирующих волнующие округлости, в том числе и без сопровождения церберов мужского пола, но, в основном, в возрасте около сорока и старше.
Липарит толкает меня в бок, обращая внимание на одинокую, ещё не загоревшую, молодую блондинку в солнечном абрикосовом купальнике и включает на «Sоньке» свою любимую песню молодости: «Эти глаза, напротив!» в исполнении Ободзинского, видимо, ожидая, когда красавица клюнет на душевную лирическую мелодию.
— Как это он высмотрел такую девушку? Ну и нюх у армянина!
– подумал я.
Среди множества привлекательных женских фигур на пляже блондинка выглядит выдающейся. Девушке восемнадцать — девятнадцать лет, она эталон крепкой, коренастой, истинно славянской красоты: собранные в узел естественные белые волосы, с соломенным отливом, приятно округлая форма лица без обозначенных скул, с детским, но умным выражением, большие спокойные глаза со зрачками ярко вишнёвого цвета.
А брови и ресницы у неё тёмные, но не подкрашены! Это очень интересно для блондинки, значит, что и в интимном месте у неё тоже тёмные волосы – такой волнующий контраст!
Чуть вздёрнутый аккуратный носик, припухлые губы со светлым пушком над ними, маленькие эллиптические ушки тоже с пухлыми мочками, чуть тяжеловесный подбородок, широковатые, но изящные плечи с плавным покатым переходом в полноватые предплечья, припухшие мягкие запястья, жаждущие обхвата крепкими мужскими руками, маленькие аккуратные кисти с коротко постриженными, не крашенными перламутровыми ноготками.
Она, вообще, чужда какой-либо косметики и светится естественной здоровой красотой.
Но главное чудо девушки – её ноги. При среднем росте, где-то метр шестьдесят пять, и прилично (а, скорее, неприлично) выступающих верхних и нижних округлостях, девушка выглядит стройной за счёт удлинённых ног.
Известно, что «золотым сечением» — гармоничным для глаз наблюдателя соотношением между общим ростом и длиной ног, обладают, как ни странно, не женщины, а мужчины, у них ноги относительно длиннее. Отсюда и выдуманы высокие дамские каблуки, чтобы зрительно удлинять ноги. Но когда встречаются женщины с длиной ног, превосходящей стандартную пропорцию, тут мужчины сходят с ума.
У блондинки ноги длиннее нормы, пожалуй, на целых десять сантиметров! При этом мягкие поверхности её бёдер ровно сходятся, без единой щелочки, ошеломляющие икры привлекательно полноваты и заканчиваются маленькими ступнями с высоким подъёмом.
Именно из таких вот крепких молодиц взрастают потом настоящие русские бабы, которые «коня на скаку остановят, в горящую избу войдут», хотя к тому времени они несколько расплывутся и потеряют фигуру.
Однако, блондинка, вот она! лежит одна, рядом во всём первозданном блеске юности.
И поселила тоску в моём сердце – не про меня такое чудо!
Но охотничий азарт толкает идти напролом. Надо действовать, такая девушка без внимания долго не останется!
Красавица чуть поворачивает голову в нашу сторону на звук магнитофона, окидывает нас рассеянным взглядом и тут же равнодушно опускает её на лежак.
К ней сунулся, было, какой-то щуплый молодой кавказец с карикатурно тощими ножками, не знаю, что уж она ему сказала, только кавказец сдулся от девушки метров на десять.
— Липарит замечает: — Всем от винта даёт!
Причмокивает:
— Но какой девушка!
У меня вытягивается лицо от безнадёжности:
— От винта, так от винта!
Бросаю голову на лежак, но подсознательно блондинка воспринимается в поле зрения.
Девушка встаёт, делает несколько разминающих движений и идёт к морю. Мы с Липаритом едим её глазами.
— Пошли купаться! – обращаюсь я к нему, хотя мне
абсолютно не нужно его присутствие в окружении блондинки.
— Нэт, море для меня холодный! – слава богу, ёжится и
не идёт со мной кавказец.
Я заплываю метров на двести и оборачиваюсь. С моря открывается, отзывающийся в душе бурной радостью, сказочный вид на набережную: кверху многоярусными рядами выстроились разлапистые пальмы, сверкают на солнце белоснежные беседки и балюстрады для спуска к воде, выше за ними выступают гордыми лайнерами белые, розовые, голубые здания здравниц и гостиниц.
— Слава этой благословенной земле! – восторженно кричит
моя душа.
Я поворачиваюсь лицом к морю, ищу глазами девушку. Сначала вижу быстро идущее судно, потом блондинку, не замечающую его приближения и плывущую уже совсем рядом с ним.
— Ого! Как далеко она заплыла!
Видно, как судно выпускает пышущий пар из выхлопных дюз.
— Плыви назад! – кричу я и крупными гребками плыву
навстречу.
Девушка замечает, наконец, судно и во все силы испуганно плывёт от него. Когда мы встречаемся, силы покидают её и мне приходится обнять русалку за талию, чтобы поддерживать на плаву и дать возможность передохнуть. Грозный корабль, включив на всякий случай оправдательный гудок, тяжело шелестит мимо, обдав нас горячим смрадом из выхлопных дюз.
— Держись за мои ноги! – командую я девушке, и наш
тандем благополучно причаливает к берегу.
Нас встречает высыпавшая на берег приличная толпа пляжников и вынырнувший откуда–то штатный спасатель, который изо всех сил, как Соловей-разбойник, надсадно дует в свисток, демонстрируя свой высокий профессионализм.
— Я замёрзла. Проводи меня домой, – просит девушка, ей
неловко от всеобщего внимания.
Она подходит к своему лежаку, одевается: блузка, джинсовая юбка.
Я лихорадочно, рядом с Липаритом, напяливаю спортивный костюм.
— Уже повёл? Какой девушка!
— Ладно! – машу я рукой и подхожу к блондинке.
Мы поднимаемся по ступенькам до ротонды, обозначающей вход на пляж.
— Как тебя зовут? – спрашивает она.
— Дмитрий.
— А меня Елена. Ой, давай без взрослости! Дима и Лена.
— Конечно! – отвечаю я, а в голове сумбур – мы уже на «ты», она предложила сама.
— Ты откуда? – спрашиваю я.
— Из Томска.
— Студенческий город! — уважительно сообщаю я красавице
единственную известную мне информацию о Томске.
— Да, Томск – город студентов. Я сама на втором курсе университета.
— На кого учишься?
— На психолога.
— Ого! С тобой надо держать ухо востро.
— Да, ну. Ничего я пока в жизни не понимаю, — смущается девушка.
— Так скоро экзамены. Как же ты уехала на юг?
— Дали турпутёвку. Книжки с собой взяла.
— А где живёшь? – решаю я зацепить о ней полезные сведения, пока плавно течёт беседа.
— В гостинице «Кубань».
— Я не знаю, где это, только сегодня приехал.
— А я вчера. Это туда выше — через парк.
— А там есть магазины? Завтра Первое мая, надо что-то закупить, а тут даже магазинов не видно.
— Там много магазинов, могу показать.
— Здорово! – думаю я, — контакт на пару часов обеспечен, надо цеплять дальше.
— А ты определилась, как праздновать?
— Не знаю. В гостинице девчонки со мной в комнате, трое, они вместе, с одного фака, а я одна.
— Да мы тоже пока только вдвоём с Липаритом.
— Это, который соньку крутит?
— Это он для тебя,
— Вот ещё!
— Ну что, празднуем вместе?
— Ладно! Девчонки застряли пиво пить в «Петушке», а я на ваш пляж пришла, пиво не люблю.
— А коньяк?
— В Сибири все пьют крепкие напитки, — улыбается она,
обнажив ровные жемчужные зубки. Её круглое личико по детски жмурится ярким солнечным лучам, и само светится, как маленькое солнышко.
— Так, забежим ко мне за сумкой и в магазин. Пошли, солнышко! – восторженно улыбаюсь я.
— Пошли-и-и! — мелодично повторяет она.
Мы поднимаемся во двор «Ривьеры» и медленно шествуем между розовых кустов.
— Какие огромные! – восхищается девушка и наклоняется, чтобы понюхать розу.
Её джинсовая юбка поднимается, обнажая ошеломляющие бёдра. Моё естество возмущается и встаёт. Я втягиваю глубоко живот и наклоняюсь, чтобы не обнаружить предательское вздутие в штанах.
— Розы на Кавказе влажные, не пахнут, — говорю я, чтобы что-
нибудь сказать и отвлечься от напряжения. Но напряжённый орган так и не спадает и мне приходится и дальше шагать в полусогнутой позе с втянутым животом, делая вид, что я взбираюсь на крутой склон. Впрочем, Лена это не замечает.
К счастью, на входе нам никто не встретился, и мы благополучно по кружевной анфиладе коридора среди мраморных скульптур добираемся до моей комнаты, расположенной в одном из полутёмных, таинственных виражей помещения.
— Как здесь красиво! – останавливается Лена перед
скульптурой дискобола, рельефно напружинившего мускулы перед броском.
— Самая красивая здесь ты, — отвечаю я и, осторожно, чтобы
Лена не почувствовала мой тычок, притягиваю её к себе и целую. Она чуть вздрагивает, но не сопротивляется.
Мы заходим в комнату. Я вытаскиваю из шкафа сумку для закупаемой снеди, всем видом показывая, что мы зашли сюда по делу, бросаю её на стол и говорю, как бы, между прочим:
— Вряд ли представится, потом случай одним выпить за знакомство. Давай сейчас! — и, с этим, наливаю в резные
стаканы по пятьдесят грамм божественного «Арарата» из недопитой нами с Липаритом вчера бутылки.
— У тебя аргументы лучше, чем у нашего профессора психологии, — улыбается Лена. – А ты откуда?
— Из Новосибирска, — называю я близкий к Томску город, чем
невольно предаю свой родной Челябинск.
— О, земляк!
— За дружбу, на брудершафт?
— А, за дружбу! – машет девушка рукой.
Мы перекрещиваем руки и пьём. Лена стоит и светится в улыбке. Я наклоняюсь и, совсем не по дружески, впиваюсь в её пухлые детские губы. Она выдерживает пару секунд, а потом, вдруг, отшатывается.
— Тебе не нравится? – спрашиваю я.
Пауза.
— Стрёмно! Наоборот, нравится. Сама не знаю, что со мной, наверно, юг и коньяк!
— Разве не естественно влечение полов друг к другу? –
обращаюсь я к её университетскому интеллекту.
— Дима, раз такой разговор, ты должен знать, что я девушка. Я не готова на большее, кроме поцелуев.
— Я не стремлюсь, Лена к большему, если не хочешь.
— Очень хочу в это верить, мне хорошо с тобой, совсем не думала, что так быстро ….
— Ну, насчёт быстро, — перебиваю я. — Биополя двух полов либо сразу тянутся друг к другу, либо отталкиваются.
Она бросает на меня испытующий взгляд:
— Я знаю это, но ты не так понял.
— А как?
— У меня недавно был друг, дружили больше года и расстались, он сказал, что не может больше быть со мной … без физического обладания.
Я усмехаюсь:
— Странным было бы другое с такой девушкой.
— Какой девушкой? Я самая обычная.
— Это тебе кажется. Не знаешь своей силы в глазах мужчин.
— Я ходила только с ним. Все на курсе знали, никто больше не приставал.
— Давно разошлись?
— Перед отъездом.
— Не можешь забыть его?
— Нет, забыла. Я точно узнала, что он гулял со мной, а спал с другой!
— Это понятно! Ты его так возбуждала, что нужен был какой-то половой выход.
— Господи, я знаю тебя только час, а мы ведём такие разговоры!
Я замолкаю. Она думает, что пресекла меня и улыбается:
— Да нет, ты не бери в голову, я сама удивляюсь, но мне хочется быть с тобой откровенной. Понимаешь, я психологически не готова к сексу! Росла в очень строгой семье.
— Родители – староверы?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Представь себе, я почему-то подумал об этом, как увидел тебя.
— Почему?
— Чувствуется чистокровная славянская порода, — смеюсь я.
— Ладно, пошли.
6. Жизнь прекрасна!
Мы выходим из санатория и идём через парк «Ривьера». На часах уже два. Обед я пропустил, но нисколько о том не жалею – рядом шагает чудо, на которое непроизвольно озираются все встречные мужчины, люто мне завидуя. Лена смущается:
— Кошмар какой-то! Так и едят глазами.
— А дома как?
— Да что ты, сибиряки — сдержанный народ. Я бы не пошла с тобой, не знай, что ты из Сибири.
— Это не демократично. Дискриминация по месту жительства.
— Похоже, дело не в месте жительства. Ребята с университета, с которыми я летела, тоже вчера, как приехали, засуетились. Ну, прямо каждый стал ко мне лезть.
— Да юг и отпуск меняют людей. Они в свободное время, да ещё в местности, где щепка на щепку лезет, не хотят, чтобы жизнь проходила мимо.
— По-твоему, жизнь заключается в сексе?
— А в чём сейчас жизнь для тебя?
— Нечестно! Вопросом на вопрос.
— Ну, уж ответь старшему.
— Знаешь, я много увлекаюсь спортом. Первый разряд по волейболу и по лыжам. Люблю свою будущую профессию – психологию. Люблю театр, музыку, книги .
— Короче, есть куда девать энергию, – хмыкаю я.
— Не знаю, может быть, со временем изменюсь.
Между тем, мы подходим в парке к группе уютных водоёмчиков с завитыми по окружностям бетонными стенками. На огромных зелёных листах лилий сидят большие лягушки и квакают.
— Чудесно! – изумляется Лена, — не боятся людей.
Я хохочу, зная секрет лягушек.
— Они механические.
— Не может быть!
— Жаль дотянуться нельзя, потрогать.
— Ну, уж нет! – Лена снимает босоножки и входит в воду.
— Правда, холодные – разочарованно произносит она. А цветы? Тоже искусственные?– трогает она лилии. – Похоже, настоящие, только я этому не верю теперь.
— Вот так! Видишь, правда, условна. Всё в жизни условно.
— Ну, просто урок психологии, обязательно расскажу профессору.
Потом Лена задумывается и замолкает до самого выхода из парка. На хорошеньком личике отражается борьба мировоззрений.
— Эх, трахаться и трахаться бы нам с тобой в постели с такими-то ляжками! – пробегает озноб по моему телу, — ни о чём бы больше не размышляла!
Мы останавливаемся за парком у огромного развесистого дуба, он приветливо шелестит красавице ветвями. Лена в ответ гладит его по узорчатой коре и потом обнимает.
— У нас кедры!- говорит она, щурясь на солнце.
Я замираю от острого ощущения единения этой чудной славянской богини с природой. И с Вечностью …
Бывают светлые минуты прозрения, когда человек чувствует себя одновременно и зыбкой частицей Вселенной и всей необъятной Вселенной сразу.
В поле нашего зрения возникает пивной бар «Петушок». Не слишком любитель пива, я, однако, не могу пропустить такое знаменитое место и приглашаю туда Лену. Пиво наливают тёплое, прямо из огромных чанов, в которых оно и готовилось. Вкус у него специфический, хлебный, очень свежий. На закуску я беру крупные розовые креветки, которых Лена никогда раньше не ела и не знает, как к ним приступить. Я пододвигаюсь к ней поближе и беру из её рук креветку, которую она беспомощно вертит.
— Видишь, главное у креветки туловище, надо только содрать панцирь, — и я делаю это, а кусочек мяса сую Лене в
подставленный ротик.
— У, вкусно! – жмурится она. Я пользуюсь моментом и
влепляю ей поцелуй в пенистые от пива губки. Она открывает глаза и … влепляет ответный поцелуй мне. У меня кружится голова.
— Ленка! Уже целуется, недотрога! — раздаётся, вдруг, вопль.
Лена вздрагивает:
— Ой, девочки, вы всё ещё здесь?
— Что ты, мы по второму заходу!
Трое девчонок, очень даже ничего, но до Лены далеко, подскакивают к нам. Знакомимся. Девчонки, видимо, хватили не только пива и приглашают в гостиницу, говорят, что познакомились с парнями, они скоро придут. Лена смотрит на меня.
— Как хочешь сама, – говорю я.
— Очень девчонки пьяные, — шепчет она мне, а там ведь Липарит будет ждать.
Я дивлюсь её благоразумию, а идти в компанию с парнями, которые, я не сомневаюсь, переключатся все на Ленку, мне не хочется. Кстати, пьяные, то пьяные, девчонки, видимо, тоже подумали про это – слишком сильная конкурентка им Лена, и не настаивают.
Мы оставляем девочек в «Петушке», а сами заходим в магазин, где я покупаю буженину, швейцарский сыр с дырками, розоватую черноморскую кефаль горячего копчения, три бутылки пива, зелёный горошек, шоколад и ещё какую-то зелень. Пировать, так пировать! Тут подбегает Лена, в руках у неё прозрачный пакет с фруктами и … коробка креветок.
— Вот это да. Любовь с первого взгляда! – шучу я.
— Ой, у меня всё здесь как-то внезапно, — смущается девушка.
— Свежесть чувств приветствуется! – восклицаю я и крепко
прижимаю и целую благоуханную прелесть, не обращая внимания на покупателей.
— Да что такое со мной? – опять страдает она, когда мы
выходим из магазина. — За всю жизнь ничего подобного себе не позволяла!
Я только подсмеиваюсь, не слишком, чтобы не обидеть её, да и не над ней, а просто от избытка чувств.
— Подожди меня на улице, — просит Лена, когда мы очутились
около гостиницы .
7. Звезда Ривьеры
Наконец, на фоне подъезда является белокурая сверкающая кинозвезда. Лена распустила и подзавила волосы, на ней кружевное лиловое платье с широким коричневым кожаным поясом, сверху которого переливается серебристое жемчужное ожерелье, ножки перестукивают высокими устойчивыми каблучками таких же, как платье, лиловых остроносых туфель. Я встаю со скамейки, смотрю в оцепенении на неё и не могу тронуться, страшась, что вдруг исчезнет пригрезившееся видение. На её лице и сейчас нет никаких следов косметики, оно излучает только свежесть.
— Не смотри так на меня, — неподдельно жалостно просит Лена.
— Страшно идти рядом с тобой, — очнулся я.
— Ну не надо, Дима, – и она целует меня в нос.– Не смущай меня.
Я откликаюсь робким благоговейным поцелуем, слегка коснувшись её губ. Она подхватывает меня за руку, и мы скоро и весело топаем обратной дорогой к санаторию.
Тёплый бархатный вечер, в парке звучит музыка, улыбаются гуляющие пары, опять квакают лягушки. Буйная зелень и цветы издают тот особый терпкий сексуальный аромат, который случается один раз в сутки, когда растения переходят с дневного ритма выделения кислорода на свету к выделению углекислого газа в темноте. Мне хочется плясать и прыгать, сердце выскакивает из груди от избытка адреналина, но я, выпрямившись, как статуй, чинно сопровождаю роскошную даму, хотя со стороны её соседство со мной в спортивном, пусть и зарубежном, костюме не кажется уместным.
Зато Липарит встречает нас около входа в санаторий во всеоружии. Спортивный костюм он сменил на элегантный вечерний. В белой нейлоновой сорочке с вишнёвым галстуком, с серебристой сединой на висках, с запахом дорогих духов, поджарый и стройный он смотрится настоящим джентльменом из зарубежного фильма. Проходящие мимо него знакомые женщины, лет за сорок, заискивающе первые здороваются с ним, мечтая завлечь бравого офицера в праздничную компанию:
— Добрый вечер, Липарит Аветисович!
Горный орёл, заложив руки за спину, отвечает сухо, насупившись, глядя сверху вниз:
— Здравствуйте.
Зато, когда он видит Лену, то, будучи небольшого роста, выпрямляется невообразимо, на глазах вытягивается сантиметров на десять и чуть не отдаёт ей честь со щёлканьем каблуками, как подполковник генералу, но во время спохватывается и, грациозно наклонившись, берёт славянскую королеву за руку, потом сладострастно (или мне это кажется) прикладывается к ней губами. Девушка совсем смущается:
— Не надо, Липарит Аветисович!
— Раз уж мой друг представил Вам меня, позвольте узнать Ваше имя … звезда Ривьеры.
«Звезда Ривьеры» смущается вконец и прячется за меня.
— Лена её зовут, — говорю я, — не смущай её, Липарит. — Будь проще, и люди к тебе потянутся, – изрекаю я известный
афоризм.
— Ко мне тоже скоро Наташ приедет из Ереван, – признаётся вдруг, Липарит, — Двадцать лет, красивый девушка, как ты Лена, будем вместе ресторан ходить.
Про «Наташ» мне раньше армянин ничего не рассказывал и открылся сейчас, видимо, для того, чтобы проглотить невольную зависть ко мне и повысить свой сексуальный статус.
Мы проходим в комнату. На столе стоит новая бутылка «Арарата», открытая банка с чёрной икрой и пакет апельсинового сока с надрезанным уголком. Кроме того, Липарит успел где-то стибрить дополнительные стаканы и стопку тарелок с вилками.
Стол уже выглядит по-праздничному. Когда же Лена, отбиваясь от назойливой помощи армянина, нарезала и разложила на большую тарелку буженину, сыр, рыбу; на мелкие три тарелочки – для каждого из нас, аккуратные горки чёрной и красной икры, украшенные зеленью и лимоном (я тоже достал из чемодана баночку с икрой), а на другую тарелку фрукты и пару плиток шоколада, то Липарит восхищённо произносит:
— Это стол ресторан «Ани», как у нас в Ереван.
— Ой, а что делать с креветками? – спрашивает Лена, вытащив из дорожной сумки пакет.
— О, это деликатный кушанье, — отвечает Липарит, – будем кушать завтра, дай сюда, я знаю, где хранить.
Липарит, взяв со стола шоколадку, выходит с пакетом и тут же возвращается:
— Медсестра положил пакет холодильник. Всё нормально.
— Ну, Липарит, ты на шоколадках кругом связи навёл!
— У нас в Ереван только так.
Я, между тем, открываю дверцу шкафа и переодеваюсь за ней. Когда я предстаю перед обществом в чёрном итальянском костюме с узкими белыми полосками, в рубашке ослепительной белизны и в галстуке «от Диора» с картинкой женщины-змеи, то Липарит только всплёскивает руками:
— Где мои тридцать лет!
Лена же, как сомнамбула, с вытянутыми вперёд руками, подходит ко мне и обнимает за шею. В её взгляде я читаю: «Мне с тобой хорошо. Я тебя люблю. Мне очень хочется поцеловать тебя, но я стесняюсь Липарита. И ты тоже не делай этого» .
Я всё понял, не целую, но возбуждённой энергии нужен выход. Я поднимаю девушку на руки и испытываю, при этом, новые для меня, тактильные ощущения кончиков пальцев, достигающих тёплого женского тела через перекатывающуюся редкую сеточку кружевного платья. Лена мелко дрожит от этого непроизвольного массажа и, когда я усадил её на кровать, лицо её пунцово рдеет, а всё пространство вокруг электризуется чувственными феромонами, исходящими от возбуждённой молодой женщины.
Липарит непроизвольно крякает и разливает в стаканы коньяк:
— Первый тост я предлагаю выпить за весну, которая сегодня осчастливила своим присутствием наше скромное жилище!
К моему удивлению, армянин произносит сложную, цветастую фразу ни разу не нарушив падежей.
Мы смыкаем стаканы и пьём. Сразу похорошело ещё больше, хотя больше для меня уже некуда.
— Ой, Дима, как я проголодалась, только сейчас поняла, —
шепчет Лена.
— Ещё бы без обеда, без ужина, давай налегай!
— Ты только Лен не стесняйся, кушай на здоровье!-
поддерживает Липарит, — и ты Дима.
— На меня не смотрите, я кушал и обед, и ужин. Подышу
свежим воздухом.
И он, прихватив с собой кусочек сыра с ломтиком лимона и зеленью – любимая пища армян, деликатно выходит на балкон.
Мы с Леной, забыв про приличия, проглатываем половину принесённой закуски.
— Всё, больше не могу! – откидывается, наконец, девушка на
стенку за кроватью. Я осторожно, чтобы не примять ей наполненный желудок, обнимаю и целую её, пока мы одни в комнате.
— Лена, чтобы потом не случилось между нами, знай, что это самый наполненный день моей жизни, – проникновенно и
искренне веря себе, произношу я.
— Да ну? – дразнит Лена.
Я смущаюсь от своей высокопарности.
Тут входит Липарит и радостно информирует:
— Сейчас будут танцы! Мадемуазель, я ангажирую первый танец с Вами!
«Мадемуазель» улыбается, поднимается с кровати и делает книксен. Липарит включает опять Ободзинского:
«Эти глаза напротив,
Калейдоскоп огней,
Эти глаза напротив,
Ближе и всё родней.
Эти глаза напротив
Чайного цвета.
Эти глаза напротив,
Что это, что это!»
Липарит завальсировал с Леной. Я так не умел. Поскольку, у моей красавицы цвет глаз совпадает со цветом глаз в песне, я как-то, поражаюсь тому, когда это Липарит успел высмотреть эти глаза? Ведь, наверно, именно поэтому он ещё с пляжа подготовил на «Сони» эту песню, и начинаю ревновать.
Господи, как достаточно для ревности самого незначительного повода, интерпретируемого при том совсем неправильным образом!
При всём своём уважении к старшему другу, я подхожу к паре, хлопаю в ладоши, как дурачок, имитируя знак разнимания партнёров, и отымаю у Липарита Лену. Лучше бы я этого не делал! Липарит, как-то послушно, отходит в сторону и приседает в качалку, а Лена идёт танцевать со мной, но какая-то потухшая.
Неоправданная ревность душит меня. Сначала я подумал, что королева обиделась на то, что я воспринимаю её, как предмет собственности.
Но, наконец, понимаю. У неё нет никаких чувств пусть к пожилому, но бравому Липариту, она воспринимает его только, как моего старшего друга, он для неё естественное дополнение ко мне, доставить приятное Липариту для непосредственной Лены способ – доставить приятное мне. Мне становится стыдно. Так сложно, когда в воздухе повисает, вдруг, незримое объединение против тебя двух друзей, которых ты обоих считаешь близкими на данный момент, и которые бессловесно упрекают тебя по твоей собственной глупости.
Как вывернуться из возникшей психологической ситуации? Надо откупаться за грехи. Здесь, уже вполне сознательно, я решаюсь, как бы, продолжить сцену ревности, чтобы наедине собраться с мыслями и без слов покидаю комнату. С огромным удовольствием я затягиваюсь сигаретой, чего избегал уже полдня, чтобы девушка не почувствовала табачного дыхания.
У входа в здание поёт и пляшет под гармонь весёлая толпа исконно русских обитателей санатория. Они справляют праздник, как всегда, накануне. Моё появление встречают весёлыми возгласами, молодого контингента в санатории маловато, и женщины сразу вовлекают меня в круг. Я смеюсь, даю знак гармонисту и отбриваю частушку собственного сочинения:
— Нам на «новых» наплевать,
Пусть катятся в Штаты,
А мы будем пить, гулять:
С праздником, ребяты!
Частушка народу нравится, все дружно отбивают такт в ладоши:
— Ух, ты, ах ты,
Все мы космонавты!
Гуляющие вдохновляются, каждому хочется показать себя, и в круг вбегают новые артисты. Ядрёная, розовощёкая женщина, размахивая цветастым платком, задорно исполняет:
— Я сама ему дала,
Да и он не спрашивал,
Просто пьяная была,
А он мне зашарашивал!
И вызывающе смотрит по сторонам, как бы спрашивая мужиков, кто же ей зашарашит на праздник?
Толпа со смехом опять бьёт в ладоши:
— Ух, ты, ах ты,
Все мы космонавты!
Я удовлетворился мыслью, что сделал приятное людям и, под шумок, возвращаюсь в комнату. Тут я вижу Лену и Липарита на балконе в самом развесёлом настроении. Оказывается, они оттуда наблюдали моё выступление и прониклись гордостью за своего представителя в народе.
Инцидент исчерпан .
8. Ночной променад
Мы выпиваем ещё по разу, прихватываем с собой бутылку и закуску и выходим прогуляться. Толпа уже направляется со двора к морю, и мы устремляемся вслед за ней. На пляже я, естественно, решаю искупаться – ночное купание моя стихия. Южанин отказывается :
— Лэтом будем купаться!
Лена, порывается, было, сбросить платье, но вспоминает, что без купальника.
По «пьяне» и от восторга, я заплываю в море так далеко, как не решился бы даже днём. Я почувствовал это, когда, вдруг, исчезают все прибрежные шумы и слышится только шелест волн. Я оборачиваюсь. Далеко на берегу светятся огоньки, и в затуманенной коньяком голове нет ни малейшего представления – куда плыть назад. Чувство самосохранения подсказывает – надо плыть по кратчайшей прямой. Но берег изрезанный, и эта прямая оказывается обманчивой. Когда я утыкаюсь в прибрежную гальку, то на берегу не видно ни одного строения, напоминающего санаторный пляж. Слава богу, я правильно определил направление, в котором необходимо двигаться. Иду я, однако, долго, примерно с километр, вот так кривой берег путает расстояния.
Наконец, я различаю на пляже идущие фигуры Лены и Липарита. Лена всхлипывает, а Липарит, укрыв её своим фирменным пиджаком и обняв за плечи, утешает:
— Что ты, Лен? Успокойся, ты знала его всего один день!
— Козёл! – подумал я. — Ты был бы рад, чтобы я утонул. Уже уводишь девушку утешать в злачное коньячное место.
Я делаю ход конём. Вскакиваю на набережную и пробегаюсь по ней вперёд. Потом спускаюсь на пляж за ограждение и предстаю перед группой, как из-под земли. Эффект — потрясающий. Лена сбрасывает с плеч руки Липарита вместе с пиджаком и рыдая, падает мне на грудь. Она в неистовстве обнимает и целует меня, совершенно забыв про Липарита и причитает:
— Милый мой, родной, единственный!
Липарит сначала опешил и замирает, его гримасу невозможно описать, в ней всё: и удивление, и негодование по поводу моего внезапного воскрешения, и, одновременно, радость нового обретения друга по комнате, и сомнение по поводу искреннего страдания и радости девушки.
Позже он вспоминал:
— Я подумал, Дим, что ты, конечно, уже трахнул тогда эта девушка, зачем, иначе, она так страдала?
— Господи, затем, что это невинное, неиспорченное существо, а мы с тобой, просто, циники.
Однако по его виду чувствовалось, что он так и не поверил мне, видимо, с возрастом, люди, просто, перестают верить в искренность неподдельного сострадания к несчастью другого человека.
Мы выпиваем ещё коньяку. Липарит идёт домой, а я заворачиваю с Леной в парк «Ривьера», по направлению к гостинице «Кубань». Всю дорогу я пытаюсь своими поцелуями в глаза осушить её слёзы, но молодая впечатлительная девушка, да ещё подогретая коньяком, всхлипывает и всхлипывает .
9. Дискотека
Издалека слышится музыка – крутой рэп. Мы подходим к круглому зданию дискотеки, над входом бегущие огни: «Супер Диско!». Толпится молодёжь.
— Лена! – слышим мы.
— Ой, девочки! Вы здесь?
— Парни привели. Знакомьтесь!
Девчонок, на этот раз, двое и с ними двое парней, курят, девчонки тоже.
— Андрей! – представляется высокий худой чувак, лет
двадцати пяти.
— Дима! – жму я руку.
— Джо! – говорит другой, помоложе, — хочешь затянуться?
— У меня свои, — достаю я пачку «Честерфилда».
— У тебя не то!
— Очень то, Рейган раньше рекламировал.
— Попробуй наших! – и он достаёт из кармашка и суёт мне
целую сигарету. Я разминаю её, «Джо» щёлкает зажигалкой.
С первой затяжки я закашливаюсь.
— Крепкая? – спрашивает Андрей.
— Горькая! — отвечаю я и чувствую, что меня начинает шатать
из стороны в сторону.
— Будь спок! Пройдёт! – успокаивает Джо.
— Наркота? – спрашиваю я.
— Наркота — это героин. А это планчик, марихуана по научному.
— Всё равно наркота.
— Между прочим, с водки становятся алкашами за пару лет, а с плана никто ещё не свихнулся, — встревает Андрей.
— Да, я где-то читал про это, — вспоминаю я, и уже без опаски
затягиваюсь по второму разу.
Становится стрёмно: кругом стоят не люди, а великаны, сигарета в руках кажется бревном, я сам, будь-то приподнимаюсь в воздухе и растворяюсь в нём, вижу всё кругом тысячью глаз и в радужном свете. Откуда- то издалека доносится Ленин голос:
— Не надо, Дима!
— Какая ты красивая! – восхищённо отвечаю я.
— Такой красавице грех кайф не ловить! – произносит Джо и
суёт Лене тоже сигарету.
Девчонки в отрубе, глючат от сигарет и не замечают ничего вокруг. Я вижу сладострастную рожу соблазнителя и слышу снова Ленин крик:
— Не надо, Дима!
Смахнув наваждение, прихожу в себя и выбрасываю сигарету.
Джо криво улыбается и говорит:
— Ну ладно. На диско заглянете?
— Пойдём на диско, Дима! – тянет меня Лена за руку,
стремясь увести от злачной компании.
— Жетончики можем предложить, билеты не придётся покупать, — протягивает руку Андрей.
— Спасибо, парни! Сами возьмём, — на ходу успеваю ответить
я, Лена на буксире оттянула меня шагов на десять.
Мы, ошарашенные, останавливаемся у входа в зал. Гремит музыка.
— Ого! – произносит Лена восхищённо.
— У нас, в губернском городе такой нет! – соглашаюсь я с ней.
В воздухе повисают и лопаются, разбегаясь тысячами брызг разноцветные лазерные шары, полная иллюзия ракетного фейерверка.
От стенки на приподнятом подиуме в такт музыке строчит в зал лазерный пулемёт, девица, у которой, видимо, хирурги вытянули ноги до невообразимой длины, совокупляется с золотистым шестом. Кажется, что её тело в невесомости, так как ей совершенно всё равно – в какой позиции оно по отношению к шесту: вверх, вниз, вбок вертятся её голова и ноги. Диск-жокеев двое: полуголый парень с бантиком на шее и ярко красной сверкающей блямбой в промежности и высокая девушка в условном костюмчике с такой же красной, излучающей причёской.
Пара кричит, время от времени, в микрофоны:
— Рэп, рэп – это крэк!
— Юг, юг – это глюк!
— Сочи, Сочи с кайфом ночи!
— Шевели помидорами!
— Поддай ему задницей!
Публика здесь тоже иная, чем на наших дискотеках. Во-первых, среди молодёжи мелькает много зрелых мужиков, таких же полураздетых как юнцы, во-вторых, девочки обнажены до неприличия, как не принято в нашем городе. Половина из них – «топлес» и в зауженных до предела плавках, другие в обтягивающих, почти прозрачных лайкровых трико и платьях. У многих на шее, на запястьях, на поясе болтаются светящиеся мерцающие амулеты – последний крик моды на светодиодах с микробатарейками.
— Сбацаем! – предлагаю я девушке, и мы вливаемся в общий
водоворот. Одной рукой я придерживаю на плече Ленину сумочку, в которой недопитый коньяк.
Лена понемногу расходится, быстрый танец она исполняет превосходно и скоро тоже начинает выкрикивать вместе с публикой:
— Юг, юг – это глюк!
Она, впрочем, не теряет головы – кругом, просто обезумевшие юнцы с потными телами и пеной у рта. Тут к нам подскакивает Джо и прилаживается рядом с Леной, невообразимо вихляясь в сексуальных позах, не уступая стриптизёрке на сцене:
— Хоп! Хоп! Ты просто королева диско!
— Что они такие сумасшедшие? – спрашивает Лена.
— Экстази наглотались. Сейчас нас будут охлаждать. От таблеток пить хочется.
Действительно, диск-жокеи стали со сцены поливать публику водой – девушка брызгает из какой-то бездонной бутылки, а парень включает настоящий брандспойт с распылителем. Толпа жадно подставляет рты под брызги, но они не утоляют, а только разжигают жажду, поэтому многие рвут к прилавкам по периметру зала, хватают севенап и прочие прохладительные напитки, которые, замечаю я по крупным табличкам, идут по цене бутылки хорошего вина.
— Пену! Пену! – заорала публика.
— Ого! Сегодня праздник – они дадут пену! – восклицает Джо.
— Что это? – спрашиваю я.
— Смотри! – показывает он на сцену.
Там выкатили … пушку с огромным жерлом, диаметром с полметра, соединённую рукавом с установкой за сценой. Музыка и световые пулемёты заметались в невообразимом ритме психоделики. Диск-жокей пододвигает пушку к самому краю подиума и включает её. Пушка забрызгивает всё вокруг мощной струёй белой пены с запахом жасмина. За минуту пена покрывает сверху тела всех участников шабаша и постепенно даже заполняет промежутки зала между ними. Вверху она кружит хлопьями между разноцветными лучами, хлопья, пометавшись, падают тоже вниз на головы. Толпа приходит в состояние неописуемого экстаза. Кто застывает в состоянии полной прострации, выкинув вверх руки и с остекленелыми глазами, другие … начинают сношаться прямо в зале, благо с одного метра их трудно рассмотреть.
Джо подскакивает к Лене и сжимает её в объятьях, явно с известными намерениями. Девушка от неожиданности и сумасшедшей вакханалии вокруг, вдруг, обмякает, и наглец срывает до колен с неё трусы. Я подскакиваю и влепляю ему хук правой в подреберье. Он выпускает добычу, но не падает, скотина, («откуда столько силы в этом худощавом заморыше?» — дивлюсь я) и пытается, развернувшись, вдарить меня ногой. Я не люблю и не умею драться, но так разъярён покушением на моё сокровище, что, непонятно как, перехватываю ногу и дёргаю за неё. Птенец рушится на пол, но тут же вскакивает и идёт на меня, в руках у него тонкий металлический прут, который он как-то сумел пронести – на входе всех обшаривали. Интересно, что публике вокруг драка до фени. Джо сумел огреть меня прутом по плечу, тут от боли я совсем свирепею и бугаём бросаюсь на парня, чтобы сокрушить его как попало, но … он, вдруг, сам оседает на пол, хватаясь за промежность. Из облаков пены показывается Лена, она дёргает меня, причём за побитую руку, я ору от боли, но устремляюсь за ней.
В этот момент под потолком дискотеки раздаётся гром, и на публику проливается настоящий дождь. Все истерично визжат.
Скоро мы глотаем свежий воздух на улице.
— Прости меня за боль, не разобралась! — говорит Лена,
потом перехватывает меня за здоровую руку и тащит дальше:
— Уходим!
— Подожди!
— Нет! Это местные, хрен знает, сколько их, — ругается
девушка и, я, поняв, что опасность не преувеличена, растворяюсь вместе с ней в придорожных кустах .
10. Наедине с чудом
Мы поднимаемся на второй этаж, администрация, в лице полноватой тётки в конторке на входе, по случаю праздника, пьяна, и милостиво машет нам разрешение рукой:
— Праздник сегодня! Проходите!
Я плюхаюсь в холле в широкое кресло.
— Погоди! – говорит девушка, исчезает в своей комнате,
напротив холла и через минуту возвращается.
— Люська там с парнем спит.
— А я думал, где третья подружка.
Лена приносит бинт и какую-то мазь и осторожно снимает с меня рубашку, одетую на голое тело. Плечо вспухло и покраснело.
— Больно? – спрашивает подруга, осторожно смазывая и
перебинтовывая плечо.
Я улыбаюсь:
— С тобой ничуть! — и сажаю Лену на колени.
— Ой! – вырывается у меня от боли при усилии рук, я себя
переоценил.
— Больно тебе! – повторяет она.
Свет в коридоре выключен, поздно, где-то около двух часов ночи, но в окно светит луна, и, приспособившись к её слабому свету, я различаю на щеках любимой красные полоски от слёз и слизываю своим языком горьковатую влагу.
— Как кошка, — наконец, улыбается Лена.
— Угадала! По восточному гороскопу – я кот.
— А я телец.
— Другого я и не представлял. Ревёшь, как корова, — шучу я, — чего ты?
— Тебе-то хорошо. Ты знал, что не утонул.
— Ну, вспомнила! Я же по другому гороскопу – скорпион. Вода – моя стихия, утонуть я не мог.
— Да ещё этот … наркоман врезал тебе железкой!
— Да брось ты! Наелся анаши!
Она размазывает слёзки по лицу.
— Переел так, что сам свалился, — говорю я.
— Не сам! Я сзади вдарила его коленом под … в промежность!
— Да ну! – искренне удивляюсь я и смотрю на заступницу
внимательным взглядом.
Тут в коридоре показываются две Лениных подружки. Шаткими походками, они на автомате, не замечая нас, прошмыгивают в комнату.
— Слава богу, отвязались от местных! — шепчет девушка.
Лена обнимает меня в замок за шею и крепко целует.
— Лена, Лена, что ты со мной делаешь? – шепчу я и кладу обе
свои ладони на выступающие шары её грудей. Она вытерпела с полминуты, как будто к чему-то прислушиваясь, потом, видимо, внутренний голос подсказал ей, что это слишком, она мягко снимает мои руки с грудей и кладёт их взамен на свои гладкие обжигающие бёдра, отчего мне не легче, я весь дрожу. Тогда она перекладывает мои руки к себе за спину:
— Дима, а ты женат?
— Женат, — не скрываю я, — никогда не скрываю это от женщин.
— А дети?
— Дочка – восемь лет. Такая миленькая! – взгрустнул я по
своей белоголовой Иришке.
— А на юг ездишь без жены?
— Когда как. А, вообще, если честно, я женился очень рано — в девятнадцать, теперь я точно знаю, что мужчина должен выгуляться.
— Дима, есть ли любовь на всю жизнь? И, вообще, что такое любовь?
— Знаешь, я недавно прочитал книжку Хаббарда — «Дианетика». Там интересные попытки ответить на все «вечные» вопросы жизни, и про любовь тоже.
— Слышала я в университете про эту книжку, но сама не читала. Что там про любовь?
— Ну, Хаббард рассматривает все эмоциональные поступки человека, как воспроизводство инграмм, полученных от боли, физической или психической. Комплексы, которые раньше засели в подсознании. Любовь, по нему, это трудно устранимая инграмма желания, чтобы человека пожалели.
— Ты также считаешь?
— Нет. По-моему любовь, это когда соединяются и переплетаются биополя партнёров. Если резонансы полей совпадают, то обоих пронзает разряд, резонанс многократно усиливает духовную энергию. Наверно, это и есть «любовь с первого взгляда». В идеальном случае поля могут неразрывно слиться друг с другом и тогда … Тогда любовь на всю жизнь.
Лена задумчиво и серьёзно смотрит в мои глаза. В полумраке, в полуметре от меня лицо её засветилось вокруг (или мне так кажется) фосфоресцирующим ореолом, а огромные глаза излучают прерывистые молнийки энергии, которые проникают до самой сути моего сознания.
— Мне кажется, что наши поля сливаются, — шепчет Лена и крепко целует меня.
Я готов стиснуть, раздавить, съесть это чудо, еле овладеваю собой и унимаю дрожь рук.
— За это выпьем, — достаю я початую бутылку с коньяком.
— Ой, а закусывать нечем. И платье всё смяла. Подожди, я загляну в комнату.
Лена осторожно открывает дверь в свою комнату и возвращается через долгих пять минут, переодетая в махровый халатик, в руках у неё бутерброд с красной икрой и два яблока.
— Девчонки от пира мне оставили. А Люська с парнем спит, – смеётся она.
— Издержки праздника! – смеюсь тоже я.
Лена разламывает бутерброд пополам, мы выпиваем «из горла» и со смаком закусываем. Она садится ко мне на колени боком, обнимает за шею и целует. Её тело источает пряный запах возбуждённой молодой девичьей плоти – он сводит меня с ума, я, как-то непроизвольно, забираюсь ей руками под халат и обнаруживаю такое …. Лена без трусов.
Не знаю, чего больше закрутилось в моём сознании: изумления или восторга. В следующий момент срабатывает основной инстинкт, срабатывает основательно, член напрягается так, что кажется, что звенит, сознание отошло на задний план, я разворачиваю Лену на девяносто градусов и перекидываю одну её ногу через свои колени. Потом я лихорадочно расстегиваю замок на своих джинсах и облапливаю двумя руками её спортивные амортизирующие ягодицы. Кончиками пальцев я ощущаю ошеломляющий пушок между ягодицами и осторожно, но неотвратимо вхожу в девушку.
О, вошёл почти весь!
В этот момент Лена дёргается и, едва подавляя крик, срывается с проникшего в неё жала:
— Больно!
Я притягиваю её к себе, она вся дрожит и чмокает меня в висок:
— Милый, я сейчас приду, — и, соскочив с моих колен, потихоньку исчезает в своей комнате.
Я сидел, ждал её и тоже дрожал. Запах девичей плоти, оставшийся на кончиках моих пальцев, будоражил и содрогал всё моё естество. Но… Лены не было. Я прождал минут двадцать и осторожно приоткрыл дверь в комнату. Подружка, которая лежала с парнем сказала:
— Она спит. Сюда нельзя!
Я и сам видел, что Лена непритворно спит, в позе ребёнка в утробе матери, и мне ничего не оставалось, как уйти.
— Надо же, обманула! – думал я по дороге к санаторию, – или нечаянно заснула?
Я пробрался к себе через балкон и быстро уснул.