Помню, что когда-то в детстве я гулял в лесу, заблудился и всю ночь бегал кругами, продираясь через колючий кустарник, уворачиваясь от корявых сухих ветвей. Когда к утру я наконец, выбрался на дорогу и в изнеможении рухнул прямо под колеса какого-то грязного старого грузовика, мои ноги так гудели от усталости, что казалось, что они так и остались в лесу, изодраные в клочья лесными колючками. После этого я стал считать себя величайшим специалистом по хождению пешком на большие расстояния… не считая, конечно, следующего дня, когда не то что ходить — сидеть было весьма и весьма проблематично…
Не знаю, почему я вспомнил сей эпизод из своей бурной, но несколько быстротечной молодости. Скорее всего, хотя и не наверняка, потому что сейчас я тоже шел.
Я шел по дороге так же бесцельно и бесперспективно как тогда, когда отчаявшись выбраться из зарослей, начал просто бежать вперед, не разбирая дороги — лишь бы только вперед… Сейчас дорога-то как раз была, но вот кроме нее не было ничего. Ни леса, Ни терзающих тело острых веток, ни сил идти дальше. Лишь дорога, да полное отсутствие шансов на выживание, усугубленное присутствием сузившего круги стервятника.
Я опять сосредоточился только на переставлении ног и на время как бы отключился. Когда я вновь осознал себя и окружающий пейзаж, то понял что неизменным осталось и то, и другое. Нещадно палило солнце, прямая как стрела дорога уходила в размытую от жары даль, а я, обливаясь потом, не имел сил даже обернуться — посмотреть в ту размытую даль, откуда эта дорога начиналась. Я понял, что уже окончательно дошел до ручки, оказался на краю пропасти и что еще чуть-чуть и придется сделать решающий шаг вперед — в пропасть, или в закрытую дверь. Я устал… Я устал как собака… уставшая…
Повинуясь чему-то, я сделал шаг с дороги, хотя, впрочем, вокруг все равно никого не было. Я сел прямо на землю, а потом со стоном лег на спину и в изнеможении закрыл глаза. Тогда — в детстве — выбравшись из лесу и очутившись, наконец, в машине, я был переполнен такого же блаженства, вызванного отсутствием необходимости что-либо делать, да и двигаться вообще.
Я заснул.
***
И вновь я бежал по лесу.
Ветви деревьев царапали лицо, а колючие кусты норовили оторвать от меня кусочек по-вкуснее и по-больше и сделать это как можно по-болезненнее. Не останавливаясь, я перемахнул одну яму, упал в другую и, чуть не выколов глаз веткой, ударился о неудачно подвернувшийся ствол дерева.
— Вот черт!
Я выругался, после чего вновь вскочил на ноги и побежал дальше, тяжело дыша и не разбирая дороги. Деревья то расступались передо мной, то наоборот — как на зло вырастали прямо на пути и я чуть ли не, а то и натыкался на них.
Неожиданно я выскочил на дорогу, споткнулся о внезапно опустевшее пространство и упал, уткнувшись лицом в холодный асфальт. Это было даже приятно — касаться своим разгоряченным телом чего-то прохладного и надеяться на то, что эта сумасшедшая гонка по ночному лесу наконец-то закончилась.
Я тут я внезапно услышал ужасный рев и увидел огни фар мчащегося прямо на меня грузовика. Скрип тормозов, вонь паленой резины, яркий свет фар, заливающий все вокруг — себя, скорчившегося посреди дороги, грузовик, испуганное лицо водителя…
***
Я судорожно дернулся и понял что уже не сплю… хотя, раньше, наверняка, спал. Высоко в небе злорадно светило и зло ухмылялось ясное солнышко. “Вот дерьмо…” — пронеслось у меня в голове. Оскалив зубы, я приподнялся на локтях, а потом — с трудом поднялся. Порывшись в и без того почти пустом мешке, я достал из него и без того почти последний бутерброд. С хмурой физиономией я его прожевал и подумал о том что “…ой, как кушать хочется!” Потом, помечтав еще о завтраке и умывальнике, я, оценив также всю бесперспективность продолжения валяния на дороге, взвалил мешок на спину и побрел дальше.
На следующий день, после того как я выбрался из леса, я получил по шее за то что отправился куда-то гулять, в то время как мои папочка с мамочкой изволили волноваться. А потом я был окружен любовью и заботой как любимый блудный сын нашего семейства, после очередного, хотя и долгожданного возвращения с блужданий.
Пот катил градом и я подумал:
“Погода дерьмовая. Ненавижу когда жарко…”
Не знаю, почему собственно я оказался именно здесь, в этой триклятой пустыне, где из всех достопримечательностей есть одна только дорога. Тем не менее, у меня была твердая уверенность, что так и должно быть — Судьба, в некотором роде…
На горизонте тем временем замаячило что-то, что выделялось среди монотонно колышущейся пустыни. При ближайшем рассмотрении и при приближении на некоторое расстояние, я разглядел, что это — город. Посреди пустыни? Странно. Единственный город, который имеет подобное пустынное окружение, по моим сведениям — Багдад, да и то, это знание почерпнуто большей своей частью исключительно из сказок, так что за достоверность его я поручиться не могу. Вернее, могу, но только под дулом пистолета.
Не смотря на то, что город я рассмотрел еще днем, а солнце уже начало потихоньку смываться с небосклона, я до него так и не дошел. Мало того, но почти не приблизился и к тому времени когда солнце вообще село за горизонт. Одним, вернее — дв… несколькими словами, мне опять пришлось заснуть у дороги.
***
Я ехал на машине. Это был старый и давно не мытый грузовик какой-то мало известной фирмы. Я весь день сидел за рулем и мечтал исключительно о том что бы отдохнуть… или сдохнуть, что бы не мучиться.
Вообще-то, этот грузовичек на самом деле был обычным мусоровозом и служил я в компании “Мусор Инкорпорейтид”. Я возвращался из дальнего рейса куда-то в другой город в поисках новых, еще не открытых месторождений мусора.
И тут в свете фар я увидел скорчившегося на середине дороги ребенка, который, наверняка, решил свести счеты со своей короткой жизнью. Я вдавил педаль тормоза, казалось, сквозь пол в асфальт, однако, грузовик, казалось, отказался повиноваться и почти не замедляя ход, проскочил еще метров сто, после чего, свершив свое черное дело, встал как вкопанный. Волосы у меня на голове встали дыбом, в желудке что-то булькнуло и потяжелело, спина вспотела и прилипла к рубашке. Прошла целая вечность прежде чем я смог заставить себя открыть дверцу и выйти из машины.
Останки ребенка представляли из себя ужасное месиво — колесами грузовика его растерло по асфальту на протяжении добрых ста метров тормозного пути. Дно грузовика было залито кровью, которая капала на землю, стекаясь в две маленькие лужицы. У основания правого заднего колеса было намотано что-то грязно-красное. Неподалеку от моего монстра-убийцы на колесах лежала груда мяса, в которой с трудом можно было узнать только руку с двумя оставшимися пальцами; угадать что-либо в остальной кровавой массе я просто не смог.
Мне стало плохо, голова закружилась и меня вырвало туда же — под колеса.
Я прислонился к окровавленному борту, не в силах устоять на подгибающихся ногах и тут меня осветил яркий свет фар неожиданно выскочившего из ниоткуда автомобиля. Я почувствовал, как при ударе раскололась моя голова, треснули, ломаясь, сминаемые ребра, как все тело, расплющиваясь, пронзила ужасная боль из-за вспарывающих его осколков костей. И…
***
Я проснулся и несколько секунд в ужасе озирался, ища глазами сбивший меня автомобиль, размазанного по дороге ребенка, или ангела с крылышками. Ничего. Вообще, вокруг ничего не было. Ну, кроме меня, разве что, да где-то на горизонте маячил этот город.
Я позавтракал, размышляя о том, что путешествуя в одиночку и вообще вдали от человечества, и двинуться можно — ведь мой миленький кошмарчик был, наверняка, ни что иное, как поездка моей многострадальной крыши на уикенд куда-то за город. Да, кстати, город…
Съев последний из бутербродов, я помечтал о том, как хорошо было бы сейчас умыться, почистить зубы, и опять заснуть… на этот раз — без сновидений. Однако, переборов это аттавистическое желание, я завязал и столь трагично опустевший мешок и побрел дальше.
В город.
И опять шел весь день. А заснул при дороге с мыслями о бутерброде с колбасой. Желательно — с докторской. Ах, да! Еще и попить чего-нибудь надо. Пива, например… Ну и раков к нему, разумеется — Какое пиво без раков!? Никогда такого не любил. Пить приходилось — признаю, но в большинстве своем — на большой перемене в институте, когда времени хватало лишь на то что бы выкурить сигарету по дороге в гастроном и купить там пива. Денег, кстати, тоже…
***
Грянул гром и с неба обрушились струи дождя. Сверкнула молния и вновь донеслись раскаты грома. Я вознес руки истекающим водой небесам и закричал. Вновь сверкнула молния.
И следующий кадр — освещенный языками огня я погружаю руки в кроваво-красную жидкость, которая струится сквозь пальцы и со звоном падает в чашу. Я прячу лицо в ладонях и по солоноватому привкусу на губах понимаю, что это и правда — кровь.
Я погружаю свои окровавленные руки в окровавленную груду передо мной и вырываю клочья мяса. Впиваюсь в него зубами. Чувствую, что меня сейчас вырвет, так как понимаю, что оно еще живое. ОНО ШЕВЕЛИТСЯ! К горлу поднимается комок… и постепенно отступает. Я просыпаюсь…
***
…вновь…
Просыпаюсь и с неутоленным чувством голода вновь иду вперед. На сей раз город не убегает от меня — он медленно, но неукротимо приближается. И вот он здесь. Он вокруг меня. Я пришел.
Вопреки моим ожиданиям, это не Багдад, а тем более — не такой, каким он изображен в арабских сказках. Это был обыкновенный современный город. Пяти-шестиэтажные коробки, изредка разбавленные небоскребами этажей в десять. И все это как-то блекло, мрачно… безотрадно, что-ли… Дом Эшеров, только размноженный до необходимого для города количества.
Дорога, по которой я пришел, вела дальше и дальше и, вероятно, рассекала город пополам.
Людей не было видно, как будто они вымерли, или заболели болезнью, обязательно завершающейся летальным исходом, после чего все дружно закончили болеть со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Я прошелся по улице и не заметил никакого движения, разве что уныло колыхались редкие травинки, пробивающиеся кое-где меж кирпичами и в трещинах в стенах домов.
Я увидел разбитое стекло в одном из окон и сверкающие росой осколки под ним. Пустая рама била затянута пыльной паутиной, в которой чернела дохлая муха.
И тут я почувствовал необходимость войти в этот дом, сошел с дороги и окунулся во мрак темного подъезда. Поднялся на третий этаж и остановился перед дверью, в верху которой можно было различить потемневшие от времени цифры 3 и 8.
Звонок. Тишина. Еще один и опять тихо. Я толкнул дверь и она бесшумно открылась.
В моей голове пронеслась глупая мысль “и де я нахожусь”, но тут же исчезла, предоставив телу полную свободу действий и передвижения. Естественно, видя перед собой открытую — им же — дверь, оно, не задумываясь более, вошло, хотя, на поставленный после вопрос, а что я там забыл, я не могу ответить и по сей день.
Я заглянул на кухню и увидел стоящую на плите кастрюлю. Как и окно, она была затянута паутиной и в заплесневевших останках содержимого распознать первоначальный продукт было невозможно.
Покинув кухню, я заглянул в ванную, но ничего интересного там не обнаружил и последовал в гостиную, вернее, — туда, где она должна была по предварительным расчетам располагаться. Я отгадал и, действительно, за открывшейся дверью обнаружил столь же заброшенного вида комнату. Тут я заметил в кресле перед телевизором хозяина комнаты. В центре телевизионного экрана чернела большая выгоревшая дыра, в которую он, похоже, и уставился. Я подошел по-ближе и над спинкой кресла показалась лысая макушка, своей лысостью напоминающая череп.
Я подошел по-ближе.
Ч-черт! Это, и правда, оказался череп! А сидевший в кресле — человеческий скелет, одетый в выцветший купальный халат… Рубашка мгновенно прилипла к спине, как будто электрический заряд прошел по моему телу, от кончиков пальцев и затухая где-то в желудке и оставляя после себя острые иголочки страха. Как только волна нервной дрожи прошла, я как человек, неожиданно увидевший мертвеца, что я, впрочем, и сделал, в ужасе выскочил из ужасного дома, с облегчением окунаясь в теплые волны солнечного света.
Полиция… Где здесь у них управление полиции… И только тут я осознал отсутствие людей на улицах. Раньше я никогда не жаловался на одиночество, даже наоборот — жаждал его, щедро распространяя вокруг ауру своей к людям неприязни, но теперь, смутно ощутив причину пустынности города, готов был кричать и звать их. ЖИВЫХ…
Поборов новый приступ нервной дрожи, я постарался взять себя в руки, а взяв — удержать. Чуть не звеня от внутреннего напряжения, я двинулся дальше, чувствуя спиной чей-то колючий злобный взгляд.
Побродив по улицам, я почти убедил себя что это был сон, что мне это просто показалось — слава богу, обжигающее спину ощущение слежки исчезло. Единственное, что не вписывалось в эту галюциногенную теорию — я так и не встретил ни одного человека. Ни одного! Люди! Кто-нибудь! Hominem quaero! И никого…
Никого. Город пуст. Населен одними тенями. То — в квартире — был никакой не сон. Если б это был сон, то это — его продолжение. А если так, то почему я не могу проснуться? Потому что это не сон? Тогда и эпизод в пустом доме так же является не сном. Но тогда… Меня отвлек один предмет — дерево невдалеке.
Меня опять пронзила дрожь, так как возле дерева, прислонившись к стволу, как ни в чем не бывало, стоял человек. Первый живой человек, встреченный мной в этом проклятом городе.
Но подойдя к нему по-ближе, я увидел следы тления, его высушенное солнцем лицо было искажено, а из груди торчала ржавая железяка, которую я издалека принял за ветку дерева.
Заметив, что я наступил на темно-коричневое пятно, кольцом окружающее место смерти, я содрогнулся и отступил, в следствии чего мне на глаза попалась волосатая пятка, настороженно выглядывающая из кроны дерева.
Стараясь не смотреть под ноги, я подошел и раздвинул ветки. Любопытная пятка оказалась продолжением ноги, а нога — левой ногой повешенного на согнувшейся под тяжестью тела ветке. Посиневший язык мертвеца вывалился изо рта, глаза вылезли из орбит и остекленели. На щеке бурела струйка вытекшей изо рта крови. Из правой ноздри спускалась такая же струйка, которая, дойдя до подбородка, обрывалась миниатюрным засохшим сталактитом, но заканчивалась окончательно лишь на ботинке — три побуревшие капли. Второй ботинок исчез.
Я попятился назад, наступил на чью-то отсеченную руку, упал, но потом — вскочил и уже не в силах превознемочь ужас, побежал.
Я несся, не разбирая дороги, натыкаясь на стены, на трупы, спотыкаясь о черепа… И, наконец, провалился в канализационный люк, ударился головой и потерял сознание…
***
…я был коровой. Коровой на бойне. И меня били, с целью или убить, или, хотя бы, при жизни, сделать говяжью отбивную. Я вскочил на четыре ноги, но тут сверкнул огромный нож и опустился мне на спину, почти перерубив позвоночник. Я упал и вновь попытался встать, но тот же нож воткнулся мне в живот и, обливаясь кровью, я вновь рухнул на скользкий пол. Нож взмыл вверх и опять упал вниз, повторяя свое смертоносное движение каждый раз, когда я пытался пошевелиться. Вновь и вновь…
***
…Я встал на ноги, хотя каждый шаг отзывался болью и громким хрустом костей. Моих и чужих — канализация была завалена костями, в которую мои ноги проваливались по колено.
Надо придумать, как мне выбраться отсюда — ямка-то глубокая, не выберусь и мои кости дополнят и без того безрадостную картину.
Оглянувшись по сторонам, я увидел ведущую наверх лестницу из проржавевших и искореженных металлических скоб. Два раза срывался, вместо скоб ловя рыжую металлическую труху, но потом все же изловчился и достиг края ямы, подтянулся на руках и, вызвав небольшой обвал, все-таки выпал из раскрытого зева своей потенциальной могилы на серую от пыли траву. И заплакал от безысходности.
***
Я мрачно брел по тротуару. Накрапывал мелкий дождик и я начинал промокать. Создавалось впечатление, что я не в центре пустыни, а в своем родном городе, только усеянном трупами.
И теперь я знал, что мне отсюда не выбраться и в этом городе я и сдохну. И кости мои-таки пополнят местный кладбищенский пейзаж. Небось, единственным более-менее живым обитателем этого “Монстр-сити” является бабушка с пресной физиономией и остроотточенной, истосковавшейся по работе косой. Да и само наличие жизни в этой старушке весьма и весьма проблематично. Тут я и сдохну. Тут я и сдохну. И будут мои косточки белеть тут же…
Я явственно ощутил за спиной чье-то присутствие. Наверняка, именно той вот старушки. Причем, ощутил я его настолько явственно, что опасаясь принятия ею радикальных мер, даже обернулся… За моей спиной и правда стояла старушка, занеся свою косу для последнего в моей жизни удара милосердия. Свист рассекаемого воздуха, я нагнулся и отпрыгнул в сторону. Коса пролетела мимо и Смерть вновь подняла ее.
Я вскочил на ноги и побежал. Бежал я долго — пока не выбился из сил — и, споткнувшись обо что-то, перешел на шаг.
Господи! Это была ОНА? Я еще могу поверить в город, набитый мертвецами, как мешок Деда Мороза подарками, но ОНА!? Боже…
…И опять прямо над ухом — свист. Я вновь чудом избегаю косы и бросаюсь вперед.
Внезапно на пути выростает, словно из-под земли, дерево с пришпиленным к нему трупом. Я пытаюсь, оббежать его, но тут рука мертвеца приходит в движение и вырывает пригвоздивший его к дереву кусок железа и делает шаг мне наперерез. Он протягивает ко мне свои высохшие лапы. Бред какой-то! Но тут я вспомнил о старухе и понимаю, что бред начался гораздо раньше и рванулся вперед.
Труп бросился ко мне, но я на бегу двинул ему локтем в лицо и он с каким-то странным скрипом споткнулся и отстал.
Второй мертвец — с передавленой веревкой шеей, схватил меня за плече костлявой рукой и еле ворочая своим страшным языком, прошамкал:
— Не уйдешь…
Я дернулся, рука оторвалась, продолжая сжимать плече, а ее некогда счастливый обладатель упал на землю, продолжая размахивать другой рукой. С трудом разжав мертвые пальцы, я сбросил руку с себя.
Земля под ногами зашевелилась, но я уже проскочил это место. Мне в спину полетели комья земли. Я бросил взгляд через плече. Из разверзшийся могилы вылазил скелет… А чертова рука, между прочим, порвала мне на плече рубашку.
Я припустил еще быстрее.
Легкие рвались от бешеного бега. Плече болело. Ноги вообще грозили перестать слушаться, впрочем, как и бешено колотящееся в горле сердце.
Кто-то схватил меня за ногу и я кубарем полетел куда-то вниз. Неугомонная рука вновь пыталась меня остановить. Я снова оторвал ее от себя, а потом с силой сжал запястье так, что кости затрещали.
Теперь бегать я уже не мог. Я ковылял, прихрамывая на вывихнутую ногу и время от времени оглядывался назад. Но вдруг, что я вижу, впереди стоит машина. Белый автомобиль стоял посреди пустыря, одинокий, заброшенный и, явно, неуместный в этом вконец рехнувшемся городе. Я заковылял быстрее. На глазах выступили слезы.
Небо, и без того серое, почернело, тучи летучих мышей пикировали на меня, вырывая острыми зубами клочья мяса и норовя вцепиться когтями в лицо.
Размахивая руками, отбиваясь от них, я прорвался к машине, распахнул дверь и ввалился в кабину.
Ключ был на месте. Я повернул его, злорадно подумав: “Вот весело-то будет, если машина не заведется”, однако мотор взревел, вспугнув летающих монстров, с первого же оборота. Вроде, работает…
И тут в облаке мышей возникла тень моей старой знакомой — пресловутая Старушка. Ну вот теперь-то мы с тобой, сволочь, и попляшем! Вместе. Я вдавил педаль в пол кабины и автомобиль рванулся вперед.
Летя к Ней со все нарастающей скоростью, я успел ее рассмотреть. В сущности, это была никакая не старушка вовсе, а выбеленный временем скелет. Череп с пустыми черными глазницами, будто бы пылающими черным огнем ненависти. Черный плащ с капюшоном припорошен пылью. Коса зазубренная и покрытая пятнами засохшей крови. Череп, казалось, усмехнулся и она подняла свое оружие, готовясь то ли обрушить его на капот машины, то ли запустить им в меня.
И тут автомобиль врезался в нее.
Черную фигуру разорвало пополам. Нижнюю часть перемололи колеса, а верхняя, ударившись в лобовое стекло, перелетела через машину, причем, я видел как оскаленный череп подмигнул мне налету, а потом, весело подпрыгивая, ускакал куда-то.
”Ну вот и все… кажется, — подумал я, — Похоже, я победил.”
Впереди показалась старая кирпичная дорога — выезд из города, который вновь стал серым, пустым и безжизненным. Я прибавил газу, желая по-быстрее покинуть сие царство смерти, где умерло все, даже сама Смерть. И вдруг я опять почувствовал руку на своем плече. На этот раз я не вздрогнул — сил пугаться уже не осталось. Я оглянулся — нахальная рука опять пыталась меня задержать. Я с наслаждением сжал ее в дружеском рукопожатии, дробя кости, после чего выкинул в окно. Изуродованная конечность подпрыгнула пару раз на неровностях ландшафта и затихла.
— Уф, — вздохнул я со знанием бела и взглянул вперед. Дорога была уже на расстоянии каких-нибудь ста метров.
И тут мой взгляд упал на сиденье рядом с водителем. Вот тут-то я-таки вздрогнул. В кресле сидел мертвец и злорадно ухмылялся. Он раскрыл рот, из которого посыпались белые черви и зашелся каким-то неестественно глухим смехом.
Машину занесло. Я попытался справиться с управлением, но тщетно — на пути внезапно возник столб, в жаркие объятия которого машина и ринулась на всей своей скорости. По ушам резанул скрежет сминаемого железа, мой вопль и сатанинский хохот.
Меня вышвырнуло силой инерции из кабины и тут же машина взорвалась. Взрывная волна швырнула меня вперед и приземлился я в каких-то метрах от вожделенной “тропы войны”. Я знал, что, достигнув ее, буду спасен, причем, что самое ценное — не только духовно, но и телесно.
Однако, знал это и мой червивый попутчик. Бросив взгляд на пылающий автомобиль, я увидел, что внутри что-то зашевелилось.
Объятый пламенем, он выбрался из “гроба на колесах” и с неумолимостью ножа гильотины начал приближаться ко мне.
Я пополз к дороге. Метр. Другой. Боже, за что? Почему! Еще чуть-чуть, всего несколько сантиметров.
Я чувствовал, что он приближается. Вот уже чувствую жар и вонь горелого мяса.
Почему я? Почему я оказался в этом городе?
Еще чуть-чуть. Еще буквально чуть-чуть.
На плече мое падает тлеющая рука.
Я сбрасываю ее, ползу дальше.
Опять он хватает меня.
И тут я, собрав последние силы, прыгаю вперед…
Лечу, кажется, целую вечность. Приземляюсь на пыльный кирпич и, ударившись об него головой, теряю сознание…
***
Я в Аду. Кругом горят костры. Моя кожа пузырится и лопается от жары. Раны гноятся, в них заводятся черви и пожирают мое мясо, причиняя поистине, адские страдания. Слышны крики, стоны. Воняет гарью. Передо мной, на троне из черепов и огня сидит Он, Князь Тьмы. Он поднимает руку, смотрит мне в глаза и в лицо мне летят шары огня. Я, горящий Олимпийским факелом, падаю навзничь, понимая, что должен умереть, но не умираю, а горю живьем. Обожженная кожа обугливается, сворачивается, облазит; черви извиваются, изжариваясь в огне, вопли все громче и громче — это я сам ору. Огонь врывается в легкие и вырывается обратно ужасным огненным кашлем.
А-А-А-А!!!…
***
…Я в ужасе вскочил на ноги…
Я стоял посреди старой кирпичной дороги на краю города. Город был серым и мрачным, и заброшенным, а впереди — пустыня. Я медленно побрел вперед, с каждым шагом все удаляясь от этого проклятого места.
Ближе к вечеру, когда город совсем исчез из виду вдали и во мраке, меня подобрала какая-то машина. Старый грузовик-мусоровоз.
— Издалека? — спросил водитель, нажимая на газ.
— Да, похоже. — он окинул взглядом мои лохмотья и, наверняка, согласился.
— Тут на многие мили нет ни жилья, ни вообще людей, — заметил он.
— Верю. — охотно согласился я и устало откинулся на спинку сиденья.
— А мы тут часто с Джо ездим, — продолжал трепаться он. — Он сейчас спит, а так…
И тут в свете фар я увидел скорчившегося на середине дороги ребенка, который, наверняка, решил свести счеты со своей короткой жизнью. Мой собеседник так же заметил его маленькую одинокую фигурку и вдавил педаль тормоза, казалось, сквозь пол в асфальт, однако, грузовик, казалось, отказался повиноваться и почти не замедляя ход, проскочил еще метров сто, после чего, свершив свое черное дело, встал как вкопанный. Волосы у меня на голове встали дыбом, в желудке что-то булькнуло и потяжелело, спина вспотела и прилипла к рубашке.
— М-мы его сбили?
— Да, — пробормотал я не слушающимся языком. — Надо сходить посмотреть…
Прошла целая вечность прежде чем я смог заставить себя открыть дверцу и выйти из машины.
Останки ребенка представляли из себя ужасное месиво — колесами грузовика его растерло по асфальту на протяжении добрых ста метров тормозного пути. Дно грузовика было залито кровью, которая капала на землю, стекаясь в две маленькие лужицы. У основания правого заднего колеса было намотано что-то грязно-красное. Неподалеку от монстра-убийцы на колесах лежала груда мяса, в которой с трудом можно было узнать только руку с двумя оставшимися пальцами; угадать что-либо в остальной кровавой массе я просто не смог.
…И тут останки зашевелились. Из кровавой массы выделилась голова, руки, ноги. Мертвец встал на них и сделал шаг в моем направлении. Верхняя половина каким-то чудом еще держалась и он, неловко балансируя, сделал еще один шаг. Оставляя кровавый след, за ним потянулись веревки кишок. Он мрачно рассмеялся и сделал еще шаг.
Мы с водителем смотрели на него расширенными от ужаса глазами и только когда он подошел еще на несколько шагов, я закричал:
— Бежи-им!!! — и рванулся к машине.
Водитель, парализованный ужасом, сорвался с места чуть позже, но ему все же удалось избегнуть рук чудовища.
Я вскочил в кабину, перелетев последние метра два пути и со стоном плюхнулся на сидение. В проеме показалась голова водителя. Я протянул ему руку, помогая залезть в машину, но мертвец на дороге с диким ревом прыгнул ему на спину и кулаком расколол черепную коробку. Кровь с частями мозга брызнула в потолок и я понял, что водителю уже ничем не помочь и выпихнул их обоих ногой из кабины и быстро захлопнул дверь.
Перебравшись в кресло водителя, нажал на газ и грузовик рванул с места.
— Ага! — торжествующе завопил я, задев бортом уже поднявшегося мертвеца. Его отбросило в сторону, разорвав окончательно. — А!
Перерезанный ребенок остался позади, а я гнал старый пыльный грузовик, спасший мне жизнь, все вперед и вперед, продолжая свое безумное бесконечное путешествие. Куда угодно, лишь бы подальше от этого города мертвецов и самих мертвецов, желающих заполучить меня.
— Тщетно, ребята, — воскликнул я в ответ на эти мысли. — Я победил!
— Ты так думаешь? — раздался у меня за спиной скрипящий голос.
Я медленно обернулся, уже понимая, что это. Это был Джо, сменщик погибшего водителя, он отдыхал после езды за спинками кресла, закрытый занавеской. Теперь же мой вопль его разбудил. А зря.
— Никому еще не удавалось избежать смерти, — проскрипел он, обнажая клыки. — И тебе не удастся…