I
Я Его не люблю. Скажу больше – я Его ненавижу.
Я ненавижу Его:
за беспросветную серость,
за пыльную пришибленность,
за изворотливость и конформизм,
за извилистость и дешевый цинизм.
И, наконец, за тупую предсказуемость.
Я просто вынужден Его терпеть. Как и Он терпит меня. Сколько раз меня, находящегося в состоянии опьянения или наркотического дурмана, Он пытался выблевывать из себя первой попавшейся электричкой или последним автобусом. И раз за разом, пешком, ползком, кое-как, на одних эмоциях, унижено кланяясь в пояс каждой Его примете, приседая в реверансах на всех Его поворотах, я возвращался. Он меня принимал, унижая своей безразличностью. Он делал вид, что не замечает меня вовсе, что я для Него…
Но Он не может существовать без меня. Как и я не могу без Него жить. Мы вынуждены более-менее мирно сосуществовать. Пока. Именно, «пока». И Он знает, что я знаю, что Он знает… и так далее про это «пока». Это нас удерживает от полного отчуждения.
II
— Который час?
— Когда?
— Сейчас.
— Без чего-то…
— Наверно, пора.
— Предпочитаю кофе. А лучше водку.
— Сразу? Надо поговорить.
— Тогда точно, нужна водка.
— Нет, только не это.
— Тогда говорить не о чем.
— А если все же?
— Не начинай.
— Ну, ты и…
— Меня уже нет.
III
— Поезд дальше не пойдет, впереди завал. Тромб, едренать, понятно? Просьба освободить вагоны. Совет для шибко одаренных и очень нетерпеливых – ниже на три этажа, по линии «35 Б» движение свободно. На линию «128 Е» лучше не соваться, скорость почти нулевая. Вроде бы и слева по движению через пять линий ничего… Счастливо добраться.
— Балабол.
— Не скажите, в этом есть рациональное…
— Х..ня все это!
— Никак не могу привыкнуть, надо было раньше из дома…
— Раньше не раньше… все одно х..ня.
— Хорош, блин, матюгаться!
— Нет, все же, не скажите. Раньше было… да, раньше совсем не… как вы… не х..ня было.
— Ну, ты… вы даете!
— Раньше я от своих дверей до конторы и обратно…
— Вспомнили! Когда это было…
— Я и говорю – раньше…
— Да, заткнитесь вы все!.. Вещайте молча… и так дышать нечем.
— А если действительно хреново?..
Раньше. Это когда? Не могу вспомнить. Но если говорят, то ведь было же… наверно.
Раньше… да, хрен с ними со всеми, не мои проблемы. Вот, тоже начал вырожевываться… заразно. Надо выбираться. Только не вниз, только не вниз, пусть все куда хотят, трутся, а мне туда не надо. Не хочу. Наверх, мне наверх и только. Нет, правда, мне некуда спешить. То есть совсем некуда спешить. Мне кругом поздно.
IV
Вот. Вылез. Зачем, спрашивается? Мокро, скользко, противно. Ну, и все равно. Чем хуже, тем… плевать.
— Эй, Говнюк? Привет.
Вздрогнул всем корпусом и машинально оглянулся. Из меня давно выветрилась эта кликуха. Но, выходит, не окончательно. Значит, была. Не помню, когда. Но была. И что?
— Ты, че? Совсем что ли? Харю-то не вороти, гляди сюда, это я – Лось.
Лось — единственный, кому удалось удрать отсюда. Единственный из тех, кого я, по крайней мере, знал. Зачем вернулся?
— Как был придурком… Тебе вмазать справа, чтобы вспомнил? Или как обычно, слева?
— Лось. Ты же свинтил…
— Е! Вспомнил. А я вернулся.
— Что так?
— Везде говно. Что там, что здесь. Есть время?
— Как грязи.
— Побакланим?
— Насухо?
— С каких пор? Не, в это заведение не пойдем, там одни чмыри пасутся. Мы как в старь, за угол, да в скверик, да чтобы попоганей. Глянь сюда – пара «огнетушителей». Я знал, что встречу…
— Меня?
— Да какая разница кого… пошлендрали?
— Пошли.
V
Дворик маленький, уютный. Все новенькое, олифой тухлой пахнущее. И по свежей ядовито зеленой краске «грибочка» пальцем в крови из распухшего носа «ХУ…». Дальше крови не хватило, перестала бечь.
Ржет, гнилыми зубами воняет. «Ты еще в заднице поковыряй, может, дорисуешь!» Самого надо в дерьмо окунуть. Или ножик достать и харю ему расписать. Сволочь поганая, нос, кажись, сломал. Припомню…
VI
«Все будет хорошо…»
Это у меня блеет мобила, или у этого урода?
— Да. Слушаю… слова разговаривайте… кто это? Ма, ты что? Плохо слышу. Да, наверху. Да ничего не делаю. Вылез и вылез. Гуляю я. Нет… нет… нет… нет… слышу… не был. Не знаю, когда. Когда-нибудь. Да… нет… нет… нет… нет… Не доставай, помню… нет… нет… да, покрашу я эту ограду! Какая разница? Праздник? Какой? На кой?.. И что теперь, легче что ли будет? Кому?.. Нет, давно не был. Зачем, все равно повесят. Какая разница, когда? А я тут при чем? Для меня давно… нет… нет… нет… нет… нет… нет… нет… не надо!
Все. Не буду больше брать с собой. А пока просто выключу.
VII
Гулко брякнули друг об друга еще полные бутылки. И забулькали опрокинутые в горло.
Стоп, вздохнуть нужно. А для начала выдохнуть. Пойло еще то – в один прием не зальешь.
— Ну, че сказать? Скажу. Вот только косяка… Будешь?
— Нет.
— Правильно мыслишь. Знаешь, что не дам. Ха…
— Юмор у тебя…
— А то!.. Кругосветку сходил.
— И все?
— По зоне прошел.
— Похоже, отдохнул?
— Сочи… ну, заливаем дальше?
На тон выше стекло звякнуло.
VIII
Спичка пустым концом мусолится о известку стены с медленно ползущим по ней плевком. Потом поджигается и бросается вверх в потолок. Вокруг обгорелой спички образуется кружок копоти.
— Атас, Крэг идет!
Все срываются и бегут вверх по лестнице на чердак. На двери чердака новенький амбарный замок. Снизу медленно поднимается Крэг.
— Писец, пацаны. Попали!
— Пусть только сунется… мы его тут и уроем.
— Говнюк, держи «перо».
— А ху-ху не хо-хо? Сам мочи…
IX
— Сам как?
— Никак.
— Валька твоя?
— Пошла по 893, часть третья, прим. Послезавтра повесят.
— Не помню.
— Что?
— Что за статья?
— Выблядка своего утопила.
— От кого?
— От меня… шутка.
— Значит, точно от тебя, ты никогда не умел шутить, а… слышь, так тебя тогда тоже…
— Если узнают. Молчит. Давай допьем и разбежались.
— А если я заложу? Ха… не ссы…
Он все также противно ржет, и также воняет.
— Мне все равно. Можешь стучать.
— Да, ладно. Это я так, просто бзднул. Мир? Хочу подарить тебе…
— Давай. Что это?
— Супер. «Бабочка». Ручная работа. Держи.
И заржал. Совсем как тогда.
— Перестань ржать!
— А что мне остается? Как был Говнюком…
X
Вместо гнилых зубов ржет металлокерамика, но вонь изо рта та же…
«Бабочка» плоско, не задев ребер, проскальзывает туда, где рождается это ржанье. Чтобы заткнуть. Только для этого. Ни для чего больше.
Теперь и Лось будет молчать. И никто и ничего…
Крови совсем немного. Но вполне достаточно, чтобы на ядовито-зеленом написать «Й». Вот и все. Аллес.
Посмотрел по сторонам, хотя как раз этого и не следовало бы делать – все равно, вокруг только постоянно бегущие по своим делам курьеры. «Сто тысяч курьеров». А может на порядок больше. Им все до фени. Мне на них тоже плевать.
Последнее дело. Остается все, что осталось, свернуть в трубочку. Вот так.
Нет, так не годится. Лучше вот так — скомкать в руке и долго мять, пока не превратится в липкий комок.
Теперь засунуть… опустить, бросить в эту щель, из которой идет испарение оттуда, снизу, с непонятно какой глубины Его. И пахнет гнилыми мандаринами…
Мы с Ним квиты. Я свободен.
Бросить и забыть.
XI
— Ты думаешь, теперь все? На этот раз окончательно? Ты в этом уверен?..
— Думаю, да.
Выцветшие, расслабленные глаза, взгляд которых ни на чем не тормозится, ни на чем не отпечатывается. Промасленная телогрейка на спине блестит хромовой кожей. Руки вообще – две грязные коряги, обглоданные временем…
Время…
— В прошлые разы ты тоже говорил, что окончательно его замочил.
— Разве? Да, но в прошлые разы…
— Тогда не было ножичка? Это ты хорошо придумал.
— Вот именно. Его же оружием?
— Может быть…. Нет, в этом, определенно, что-то есть.
— Слушай, Крэг, ты мне надоел.
— Я тебя держу? Нет. Вот и проваливай… до следующего раза.
— Не будут следующего…
— Поглядим, сказал слепой.
XII
— Крэг! Крэг! Вот ведь, гад какой… Крэг, я знаю, где твоя хибара!!! Я к тебе еще…
— Не ори. Если я и слепой, но не глухой. Проваливай… пока сам не провалился. Сейчас на этом месте пойдут трещины и через полчаса этого двора не станет.
— Давно это началось?
— Это я у тебя должен спросить, когда в твоей башке начались провалы.