В свету…

Утро. Солнечные лучи косо ложатся на чётко отстукивающий секунды будильник. Кровать растерзана, одеяло свисает спущенным парусом. Форточка слегка приоткрыта и жадно хватает ещё непрогретый утренний воздух. До жары ещё далеко.
… восемь… девять… десять… чётко, ритмично, словно выверенный годами механизм… тринадцать… четырнадцать… мускулы работают уверенно, слаженно напрягаясь при очередной попытке. Тридцать отжиманий – нынешняя норма, на этом и конец.
Вадим совершил последний выдох и резко перешёл с упора на спину. Теперь мышцам положено расслабиться, а дыханию сдавленно прорваться. Взгляд устало лижет потолок и резко фокусируется на чёрной точке. Муха… жирная, сидит не двигаясь, словно приросла к месту. Люстра, жёлто-серая от пыли, нервно поблёскивает в солнечном свете. Тихо.
Когда спина, смазанная холодным потом, стала липнуть к полу, Вадим с неохотой поднялся. Раскопав среди вороха газет на журнальном столике пульт, он включил телевизор и не спеша побрёл на кухню.
Холодный сладкий кофе и пара бутербродов с сыром – завтрак нового дня. Вчерашняя газета щедро заляпана сливочным маслом:

Коалиция левых партий. Реальная ли сила? Комментарии экспертов.

Защита прав потребителей. Вымысел или реальность?

Когда уйдёт жара? Прогноз погоды на вторник

Вадим хмыкнул. Эти ребята своё дело знают. Отличные заголовки, животрепещущие события, требующие немедленного рассмотрения. Эра масс-медия водружает флаг на верхушку мира и что есть мочи дует на него из тысяч ручных вентиляторов, дабы знамя не поникло.
Отхлебнув холодного кофе, Вадим принялся механически пережёвывать бутерброд.
Глобализация, — думал он. – Она приветливо и ехидно лыбится накрашенным ртом фальшивого клоуна, названного Макдоналдсом. Хотя по мне этот хмырь более всего походит на злостного клоуна из романа Стивена Кинга, нежели чем на друга каждой семьи…
Резанув воздух газета точно приземлилась в мусорное ведро. В зале громко работал телевизор. Разделавшись с бутербродами и одним залпом допив кофе, Вадим прислушался к уверенному мужскому голосу:
… курс доллара продолжает падать. Аналитики в один голос утверждают, что падение продлиться недолго, после чего к концу месяца возможно небольшое повышение курса…
Снова нет воды, кран хрипит, как подстреленный зверь. Вадим вяло выругался, оставляя в раковине первую партию грязной посуды.
… как заверяют метеорологи жара продлиться ещё несколько дней. Врачи советуют быть осторожными и не злоупотреблять прогулками в местах, лишённых тени. Особенно это касается пожилых людей, но и представителям молодого поколения всё же не стоит забывать об опасностях солнечного удара…
За мгновение экран сжался в одну точку, после чего всё накрыло тёмное полотно. Отложив пульт, Вадим неспешно подошёл к письменному столу. Его взгляд уныло пробежал по унылым линиям строк, плотно избороздившим исписанные за ночь листки — много зачёркнуто, мало сделано…. Пепельница полна окурков и едко свинцового пепла, звонко хрустит под ногами смятая, морщинистая бумага, словно просит дать ей ещё один шанс.
Вадим устало зевнул. Всё увереннее и выше восходило над городом солнце. Всё настырнее и глубже вползали в комнату его лучи, будто щупальца едва проснувшегося бронзового осьминога. Они растекались по полу и потолку, гладили незамысловатые узоры настенных обоев, всё дальше загоняя в углы бледные остатки распятой где-то на востоке ночи.
Шлёпая босыми ногами по пыльному линолеуму, Вадим пересёк комнату и оказался у окна. Его рука, уже готовая резко задёрнуть тёмную занавеску застыла на полпути.
На улице, прямо перед домом, на сером непрогретом асфальте сидел на корточках мальчик. Красная, чуть сдвинутая на затылок кепочка, темно-синяя мастерка с белыми дорожками на рукавах, длинные зелёные шорты, доходящие почти до колен и сандалии на босу ногу. Мальчик… с высоты восьмого этажа он казался совсем маленьким. Вокруг него хаотично разбросаны разноцветные мелки… красные, синие, зелёные, жёлтые… целая палитра красок в маленьких ручонках. На асфальте рисовалось что-то большое и яркое, цвета плясали под умелыми движениями руки и растекались всё шире.
Что же это будет там, на асфальте? – Вадим приник к окну. – Дракон с невероятными, ядовитыми крыльями и серебрящейся трёхглавой шеей, пышущий жаром, будто из огромной печки? Или же чудесный лес, полный удивительных, сказочных существ? Голубая речка в стране эльфов или же космические войны иных миров? Этот забавный мальчуган, щедро малюющий красками радуги на неприветливого вида асфальте, что родит его воображение?
Огонь спички зажёг красный маячок первой утренней сигареты.
А может и правда, — думал Вадим, рассеяно выпуская дым в направлении форточки, — бросить к чертям всё это бумагомарание, отложить все листки в самый дальний ящик, который только сумею найти. Взять в руки цветной мел и отправиться рисовать добрых эльфов и фей, уже давно победивших самых разных негодяев и злодеев. Бессонница совсем скоро раздавит меня, как назойливого ночного комара. Я ведь совсем не вижу снов, уже очень давно. Одни кривые строчки – все в поту от душных ночей. Иногда кажется, что не я пишу всё это, а кто-то хитрый, немножко злой и в меру циничный, притаившись в непроглядной тьме стреляет очередью слов мне точно в висок. Он великий шутник – выстрелы-то всё холостые…
Окурок исчез в форточке. Пару минут Вадим стоял не шевелясь, после чего медленно задвинул занавеску. Щупальца осьминога болезненно дёрнулись и исчезли, обрубленные тьмой. Вадим оглядел комнату. Убираться не хотелось… да и вообще ничего не хотелось.
Он упал на кровать и вновь закурил. Взгляд снова встретился с мухой, которая всё также чернела точкой на потолке.
— Что приятель, всё спишь? – спросил Вадим в потолок. – Ну, давай, давай… может что хорошее присниться. Если, конечно, вы вообще видите сны. А если не спишь, так махни хотя бы лапкой, у тебя их хватает. Уважь хозяина, ты тут, приятель, всё-таки вроде как гость.
Муха не шевелилась.
— Слушай, а может ты того? Накрылся твой полёт? Тогда это уж совсем никуда не годится. Разговаривать с мухой уже само по себе идиотизм, ну а с мёртвой…
Резкий, раздражённый звук заставил его осечься и недоумённо уставиться на телефон. Протяжные, ритмичные звонки с треском рвали тишину. По коже змейкой пробежала дрожь – рефлекс на раздражение. Восемь секунд, точно маленькая вечность, распались на хаос боли и смятения, рассеявшийся по телу. Звук разносился по комнате, отскакивал от стен и колотил молотком по нервам. Крик душил горло, так и не смея вырваться наружу.
Вспышка. Агония оборвалась и комнату заполнил звук спокойного мужского голоса:
— Здравствуйте. Очень рад, что вы позвонили, но, к сожалению, сейчас я не могу подойти к телефону, поскольку меня нет дома, или же я очень занят. Оставьте ваше сообщение после сигнала.
— Вадик, привет, — послышался едва узнаваемый голос. – Где ты пропадаешь, чёрт возьми? Слушай, мы больше не можем тянуть со сроками, это нереально. Материал должен быть готов к концу недели, так что у тебя максимум дня два. Не подставляй меня ради Бога. Зилов уже совсем задрал, пилит каждый день. Вадик, прошу тебя, как только получишь это сообщение, тут же перезвони мне! Слышишь, тут же! Всё, давай, жду…
Щелчок и снова тишина.
— Зилов, Зилов… ничего, не разорвёт, — Вадим смял в пепельнице окурок. – Идиот он, конечно редкостный, но ведь не зверь. Идиоты вообще довольно добрые люди, это уж так повелось. Встречаются, конечно, экземпляры….
Занавеска на секунду поднялась, точно траурный парус корабля и снова безжизненно обвисла. Полный штиль. Слышно, как карябают асфальт метёлки дворников, а на карнизе чирикают воробьи. Где-то в отдалении проносились по проспекту машины. Город почти проснулся.
Он закрыл глаза. Все звуки смешались в вязкий клубок из паутины. Волна за волной, смело и тяжело накатывал сон. Сознание рушиться на мозаику картинок и свободно рисует какие-то совершенно необыкновенные дома, стоящие посреди цветущего и дышащего ветром поля. Семицветные волшебные цветы из снов ребёнка и птицы с перьями из самого чистого золота сгорают и возрождаются вновь. Картинка плавно меняется и ускользает в темноту и вот, кругом на тысячи невообразимых километров колышется, словно огромный спрут, океан. И солнце так близко и играет мириадами бликов на коже животного. Ветер вздымает паруса маленькой яхты, затерявшейся белой точкой в этом великолепии, а в вышине, как зеркальное отражение рябиться и кружиться в ослепительном свете синее небо.

Вспышка. Змейки пота мерзко скользят по лицу. Простынь вся промокла и липнет к телу. Вадим открыл глаза и вгляделся в душный полумрак. Ритмично колотит стрелка часов, настырно отмеряя затерявшееся где-то поблизости время. Она уже перевалила за час и жара тяжёлым покрывалом опустилась на город.
Вадим встал с постели. Ноги, как не свои, бредут в ванную. В кране протяжно хрипит – воды до сих пор нет. Обтерев тело шершавим полотенцем он прошёл на кухню и отворил дверцу холодильника. Две бутылки пива, запотевшие от холода, устроились за банкой майонеза. Вадим достал обе.
В квартире тяжёлым мертвецом обвис полумрак. Вадим втянул душный, затхлый воздух и приложил ко лбу смоченное холодом стекло бутылки. Секунду ничего не происходило и вдруг в голове загудело и в глазах завращался мутный красно-жёлтый свет. Ноги тут же предательски дали слабину, бутылка выскользнула из рук и гулко стукнулась о половой линолеум. Одной рукой Вадим успел опереться на стол, а другой ухватить ручку холодильника. Так… отжимание… раз… нет, ещё раз…. Голова гудела болью, резко отдаваясь в висках. Сил не оставалось.
Вадим грузно упал на пол, и тут же почувствовал тупую боль в районе копчика. На полу было чуть прохладней. Редкий напольный сквознячок обдул тёплым воздухом его лицо, чуть затронув слипшиеся волосы. На мгновение дёрнулась занавеска, обнажая на полу тонкую полоску света, луч скользнул по полу и тут же исчез, задавленный тьмой.
Вадим осторожно подобрал под себя ноги и, ухватившись за ручку холодильника, попытался встать. Не сразу, но это удалось. Боль отступала, оставляя за собой тупую пустоту. На него давила тьма, обхватывая его со всех сторон своими невидимыми руками. Тьма беззвучно хохотала над самым его ухом, рассказывая о пустоте — о том, что она лучше всего знает. Она не исчезала. Исчезло время, захватив вместе с собой исполосованный кривыми линиями от ножа стол, табуреты, покрытые облупленной от возраста краской, мелко дребезжащий холодильник и настенные часы. Растворились стены, обрушивая в неизвестность потолки, пол, накрытый белым линолеумом, таял и чернел под ногами, словно весенний снег. И вот, когда не осталось совсем ничего и кругом, точно чёрный густой туман, стлалась тьма, где-то высоко, под твёрдой коркой небес, величественным раскатом грянул колокол.

Вспышка… Вадим очнулся. Едва открывшиеся глаза болезненно сжались от режущего света. В него било застывшее в синеве солнце и откуда-то снизу шёл мерный гул города. Приглушённый звук сотен моторов и методичное перестукивание трамвая по рельсам, редкие голоса людей и шёпот жары, стекающей по окнам домов.
Вадим пошевелился. Рука наткнулась на что-то твёрдое, приятно отдающее прохладой. Бутылка пива, рядом ещё одна… обе лежат на боку, как подбитые кегли. Вадим встал, чувствуя разливающуюся по мышцам боль, и огляделся. Он находился на крыше собственной девятиэтажки, которая дышала жаром, словно накалённая на огне сковорода. Его взгляд медленно обводил раскинувшийся вокруг город и вдруг резко замер, наткнувшись на осыпаемый солнечными лучами силуэт.
У самых перил, огибающих по периметру крышу, на самой нижней из четырёх продольных стальных балок стоял парень. На его голове была выгоревшая на солнце тёмно-синяя кепка, из-под которой чуть выбивались чёрные волосы. Он стоял, раскинув руки в стороны наподобие креста и тёплый ветер перебирал складки его белой рубахи, расстёгнутой нараспашку. Вадим поднял всё ещё лежащие под ногами бутылки, отливающие золотом на коричневом стекле.
— Брось это дело, — крикнул он парню.
Парень резко обернулся и Вадим увидел гладкое загорелое лицо, длинные чёрные брови, чуть приподнимающиеся у переносицы, немного выступающий вперёд подбородок, на котором отрастает маленькая бородка, и обгоревший, со слезающей кожей нос. Парень, на вид немного младше Вадима – года двадцать три, не больше, смотрит несколько испуганно и удивлённо. Руки он опустил.
— Ну чего смотришь? – Вадиму стало смешно. – Скажу честно, выглядишь ты сейчас по- дурацки. Я присяду?
Парень растерянно кивнул и Вадим сел прямо на асфальт по-турецки подогнув под себя ноги.
— Ты так и будешь там стоять?
Поколебавшись мгновение, парень сошёл с перил и теперь стоял чуть сгорбившись и неуверенно смотря на Вадима.
Да я ведь его ошарашил, — подумал Вадим. – Конечно, ещё бы. Стоишь себя так, и всё вроде спокойно и никто не мешает и тут появляется какой-то полудурок, с лицом, как у вставшего со спячки медведя, и бесцеремонно усиживается рядом с тобой, будто старый знакомый. Тут и вправду не знаешь, что делать.
— Да ты не пугайся, всё нормально, — сказал он, задрав вверх голову. – Тебя как звать?
— Антон, — ответил отдающий басом голос.
— Вадим, — Вадим протянул руку и наткнулся на неожиданно уверенное рукопожатие. – Пиво будешь?
Антон кивнул и взяв бутылку и тоже сел на бетон, прислонив спину к перилам.
— Ну и зачем ты там стоял? – Вадим показал свободной рукой на перила.
— Мне нравиться так стоять. Здесь хорошо загорать да и вообще…
— Так ты что же, загорал?
— Ну да.
— Интересно… а я уж было подумал, что ты того…
Антон недоумённо хлопнул глазами и лицо его замерло.
Нет, думал Вадим. Что это я? Совсем он на таких не похож, совсем. Даже по глазам и то сразу видно, вон как блестят. Тех я видел, и точно знаю, что они из себя представляют. У одних, правда, глаза тоже блестели, но совсем по-другому. Я ж когда у них интервью брал, так кроме глаз их больше ничего и не запомнил. Страшные какие-то глаза, светят прямо в тебя, точно прожектора в ночи, и жгут. И ещё злые… правда сразу и не скажешь, а потом точно понимаешь, что злые. Эти фанатики. Они ж ничего, кроме одной картинки не видят. А мы для них так, только фон, не более. Хотя нет, мы для них нечто вроде кукольного театра, только куклы вроде как живые и существуют по своим законам.
А есть другие – пропащие. По тем сразу всё видно, такая уж порода. Даже смеются когда и шутят, а всё равно видно и никуда это не денешь, не скроешь. Вот у тех глаза совсем чёрные, и дело тут вовсе не в цвете… зелёные, голубые, а всмотришься – чёрные. И всё. А у этого Антона совсем не такие.
— Нет, что вы, — Антон ожил и отхлебнул пива.- Я действительно просто загорал. Люблю так стоять, в одной расстёгнутой рубахе, спина-то у меня обгоревшая, но солнца всё равно хочется.
Вадим хлебнул из бутылки. Пиво становилось тёплым. Мерзко. Нет ничего хуже в такой день, чем тёплое пиво.
Чуть выше линии горизонта проступили тёмные ленты туч. Ветер был тёплым и стальные перила мерцали золотом, стоило лишь бросить на них взгляд. Время снова замирало и Вадим чувствовал как нехотя шевелят стрелками, невидимые из-за твёрдой крышки синего купола, небесные часы.
— Не чувствуешь? – сказал Вадим.
— Что?
— Время… его почти нет.
Антон вслушался, закрыв глаза, ощущая как поджигает спину горячая сталь.
— Да, — сказал он. – Хорошо.
— Хорошо, — Вадим вздохнул. – А я не переношу, когда время вот так замирает. Тогда мне кажется, что я вообще уже не живу.
Солнце, этот вечный кочующий всадник, застыло на полпути. Будто какой-то неизвестный воин решил сделать привал и отдохнуть, и самого его не видно, он закрыт от глаз сверкающим огненным щитом, оберегающим его от холодной синевы неба. Ведь небо такое скользкое и холодное, как вершины тибетских гор, в которых он бывал. И также холоден океан, над которым он парит уже целую вечность, и жгуче холодна немая бескрайность сибирских лесов и полей, альпийских лугов и английских туманов. И там, где резвые североамериканские реки впадают в Великие озёра тоже очень холодно. А у него лишь щит — единственное чем он может укрыться, словно одеялом. И вот, бережно накрытый своим спасением, всадник смотрит с вышины, зная, что стоит лишь отставить в сторону щит, как тотчас всё накроет холод. И вспоминает он, лишь для того, чтобы забыть потом вновь, что щит тот сделан из сердца его, ибо только сердцем можно растопить холод. И где-то стоит жара, а где-то властвует лёд – то лишь удары сердца и жизнь его. И холод сменяет зной, и жара растапливает лёд, и ничто не вечно. Лишь свет сердца вечен.
Вадим встал. С высоты девятиэтажного дома, он видел как ворочается в зное город. Зелёная листва устало шелестит, как банный веник. А на асфальте перед домом, раскинувшись ярким полотном, дрожал красками другой мир. Красный, синий, зелёный, жёлтый… мириады бликов в одном рисунке.
Вадим хлопнул по плечу Антона.
— Посмотри, — сказал он, — ты когда-нибудь видел такую красоту?
Медленно поднявшись, Антон посмотрел вниз.
— Сколько цветов, чудесно, — сказал он. – И кто мог такое нарисовать?
— Мальчик…
Антон недоумённо взглянул на Вадима.
— Да, такой забавный мальчуган, лет восьми, в красной кепке. Я видел его сегодня утром. Да, действительно чудесно.
— Слушай, да ведь это же целый мир, — Антон не сводил глаз с рисунка. – Не могу поверить…
Они молчали. Редкий ветер обдавал их, словно из ковша, то и дело разгоняя стрелки уже задремавшего времени. Вадим осунулся, к горлу подкатил ком. Он чувствовал, как ветер касается струями не только кожи, но и нервов. Время вновь потекло, точно песочные часы.
Неужели опять? – думал он. Неужели всё заново и снова? Я бегаю по кругу, по длинному ночному треку, наматывая круги один за другим. Весь в поту и жёлтой пыли. Пот высыхает в ночи и мне холодно. Но я всё бегу и бегу, надеясь, что эта дорога выведет меня со стадиона. Я дышу песком и пропитанной потом ночью и бегу, делая очередной вираж.
Бутылка пива с силой разбилась о бетон. Антон вздрогнул и со страхом взглянул на Вадима.
— Чего уставился?- Вадим сорвался на крик. – Чего? Что ты хочешь, чтоб я тебя сказал? Знаешь что, хочешь, так прыгай, мне всё равно. А что правда, прыгай. Лети Икар, лети…. Разбейся в лепёшку, мне то какое дело. Я может даже посмеюсь, это очень смешно, ты не находишь?
Улыбнувшись, Вадим резко развернулся и вскочил на перила, расставив в стороны руки наподобие креста.
— Как ты там стоял, вот так, да?! Смотри же солнце! Прими распятие сие, да не минует меня чаша сия! И ты что же, во всё это веришь? И крыша эта значит что же, никак Голгофа?
Антон схватил его за плечо.
— Не трогай меня, не смей! Голгофа! – Вадим смеялся. – Как бы не так, хрен тебе! А где же римляне? Где? Нет их, потому что никакая это к чёрту не Голгофа. В лучшем случая чистилище… а, как тебе? Каково это быть распятым в чистилище? Не знаешь? Смотри же!
Перегнувшись через блестящую на солнце сталь Вадим ощутил, как повисли в пространстве ноги и всё тело замерло на мгновение. Опора ускользнула из-под него, мир плавно повернулся и какая-то сила потянула его вниз.
Вдруг резкая боль в руке Подняв глаза, Вадим увидел нависшее над ним сморщенное от усилий лицо Антона, который обеими руками вцепился в его запястье. Подплывшая с горизонта туча загородила от города солнце и теперь громоздко висела в небе, подсвеченная сверху золотистым светом. Вадим кричал:
— Отпусти меня, слышишь, отпусти! Идиот, какой же ты идиот, отпусти, чёрт бы тебя побрал! Отпусти…
Вспышка… всё исчезло, утонув в белом свете. Лишь свет и звуки, сочившиеся, как сок по пространству. Пение лесных птиц и протяжные крики морских чаек, шум ветра в ветвях елей и стук дятла по древу, рокот горной речки и звук плещущейся в ней рыбы. Потом проступил запах соснового леса, утреннего озера и свежевыжатого снега на ладонях. Он почувствовал как сосновые иглы покалывают босые ноги, как щекочет руки и лицо зелёная трава, как бегут по вынутому из воды телу водяные змейки. И вот сквозь свет проступила реальность, чётко очерчивая появившиеся силуэты.
Вадим висел, что есть силы вцепившись в перила и его ноги неуклюже болтались, не чувствуя опоры. Крыша была пуста, Антона не было. Он исчез, как исчезло за накатившей тучей солнце. Вадим сконцентрировался и напряг мышцы. Так… уверенно, чётко… ты это умеешь. Он подтянулся и резким движением перехватил руку чуть повыше. Так… ещё выше. Вскоре он, тяжело дыша и ощущая, как оттягивает руки боль, перевалился на горячий бетон крыши. Лёжа на спине, он судорожно хватал воздух и смотрел в небо, где пробив тёмно-фиолетовые краски тучи, мерцало в прорези солнце. Вадим поднял руку, чтобы смахнуть со лба пот и увидел свою ладонь. Ладонь была вся в цвету… красный, синий, зелёный, жёлтый…. Он недоумённо перевёл взгляд на другую руку и смотрел, как блестит цвет на ладони.
Вадим запустил руку в карман и высыпал из него множество цветных мелков… синих, зелёных, красных…. Захватив мелки в кулак он, подбросил их вверх и рассмеялся, слыша, как они с сухим треском застучали по крыше.
Он смеялся, всё ещё лежа на спине, подставив лицо солнцу, которое играло цветом на его ладонях. И ветер дул свежестью, обдувая его слипшиеся мокрые волосы.
И Вадим лежал, слушая свистящий шёпот ветра, ведь только он один, да ещё парящий в небе всадник знали, что совсем скоро в город придёт дождь.

28 января – 6 марта 2007 года