I. Медитация «К»

В медитации использованы фрагменты следующих произведений:
Л.Ван Бетховен, Симфония №5 C-moll,
Р.Вагнер «Тангейзер»,
Г.Форе, «Реквием»,
А.Рубев, «Троица»,
а также гравюра неизвестного средневекового живописца.

Буква «К» – это стрелка левого поворота, упирающаяся в стену. Тупик прошлого. Париж в мае 1968-ого. Импотенция времени Past perfect. И одновременно это – жадная пасть, разверзнутая вправо, Futur immediat, твердая вера в светлое будущее, которое вводится декретом завтра пополудни по всей территории РСФСР.

Карминово- и кирпично-красная,
В кровном, но дальнем родстве с кровью;
Капеллан в колонне повстанцев Кастро
С иконы российского Средневековья;
Переход количества в качество
Посредством автомата Калашникова;
Капитуляция, даже катарсис
На каникулах в Простоквашино…
Катастрофически категорична,
Калейдоскопична слегка,
Камерна, капельку лаконична
Своеобычная буква «К».
Проститутка. Мать-капитанша.
Неподкупная, но продажная.
Коса на камень. Кинжалом – Кармен.
Возможно, кара. Скорее – карма.

Латинский алфавит дарит звуку [k] три буквы:
C – Отец, прародитель и прокреатор, являющий миру ветхозаветную троицу [с], [к] и [ц]. В незавершенности нимба C угадываются врата в иные миры, равно осененные его сиянием.
K – Сын, избравший определенное из множественного, равнообразный и равнозвучный во всяком словаре. K – это раскаяние Каина, венок мученика, корона, но и крест.
Q – Дух Святый, мистический и непознаваемый Божественный намек. Хвостик Q пронзает пределы собственного круга, как голова любопытного монаха небесный свод.

…У Кирилла и Мефодия совсем по-другому.

Кириллицы коварный контрапункт,
«К» возникает буквой препинания
В проступке и тотчас же – в наказании,
В марксизме, равно как в языкознании…
Та-та-та-тааа! [соль-соль-соль-ми бемоль]
Неотвратимый стук.
Стучится рок.
В Канберре, Кондопоге и Каире
Сгущается, сминая все вокруг,
Ночная темнота.

ПОЛЕТ ВАЛЬКИРИЙ
Валькирии летят над Землей в вечерней полутьме – на предельно малых высотах, невидимые на экранах радаров ПВО. Под их крылами нежно покачиваются ракеты класса «Воздух – земля». Земля вдыхает воздух, напоенный ароматом лесных трав, а выдыхает биогаз и радионуклиды. Законнопослушные лютеранские кирхи вытягивают свои конические крыши по направлению к Полярной Звезде. Турки-киприоты с гортанными криками вспарывают кривыми ятаганами кишки киприотам-грекам. Прекрасная коррида! Старина Хемингуэй потягивает двойной замороженный «дайкири». И именно в этот момент кашляющие от холода валькирии отлетают с Земли через озоновую дыру над Антарктидой.

Сквозь земные тернии –
К звездам удаленным.
Так ли вы уверены,
Что они бездомны?
Похороны времени.
Траур неподъемен.
Requiem eternam
Dona eis, Domine!
Cyrie, cyrie, cyrie eleison…

Ты была ли, Кира, или это только сон?!

II. Вольно! (Уставная команда)

Когда, после долгих минут, марш-бросок – позади,
Ноги в мозолях, а кожа пропитана солью,
Еще на бегу устало кричит командир:
«Рота, внимание, слушай мою команду: вольно!
Разойдись. Можно оправиться и закурить».

Усталость с криком «Кия!» бьет под колени.
Вольно – вольно и есть, чего говорить.
Лечь. Отрубиться. Забиться в полоску тени.

Едва только слыша команду «Бегом марш!»,
И даже раньше, впервые вставая в колонну –
Мы предвкушаем невольно последний наш,
Самый желанный последний приказ: «Вольно!».

Жизнь на бегу. На работу. Домой. В магазин,
В детские ясли, сбербанк, Дом Кино, филармонию,
Давка в автобусе, очередь за такси…
И хоть бы кто-нибудь крикнул мне: «Парень, вольно!»

Выйти из очереди на восемнадцать шагов.
Плюнуть в лицо обхамившей тебя продавщице.
К черту послать дураков и своих врагов.
Преобразиться. Напиться. Умыться. Забыться.

Радостным шагом мы движемся в задний проход,
Каждому дарит Чернобыль полтонны плутония.
Но генсек Горбачев заклинает с трибуны народ:
«Вольно, товарищи! Вольно же, милые, вольно!»

Мы ожидали приказ этот семьдесят лет –
В годы репрессий, войны, кукурузы, маразма…
Ну и дождались. Лишь только понятия нет,
Что предпринять нам согласно такому приказу.

Сердце колотится, разум встает на дыбы:
Воли мне век не видать! Где знамение свыше?
Винтики, слуги народа, господни рабы –
Все это — мы, а историю не перепишешь.

Знаю: не вечен мой путь в этой странной стране;
Время придет – обрет я прописку на кладбище.
То напоследо негромко скомандует мне —
«Вольно!» — Всевышний Главнокомандующий.

Ну а сегодня, пока я живу и дышу,
Болью любви ненавистной уже переполнен –
Лишь об одном умоляю тебя и прошу:
Дай мне свободу, любимая. Пусть будет «вольно»!

— Вольную, барыня! – валится в ноги холоп.
Юрьевой ночи прошу. Отлученья от таинства.
Я бы давно разлюбит тебя, если бы мог.
Не получается, милая, не получается.

Нет долгожданной команды. И день ото дня
В маршевом ритме печатаю шаг в никуда я –
Строго вперед, соблюдая равнение на
Веру в тебя и любовь, словно пост, соблюдая.

III. Письма в никуда

«Ко мне приходят письма ниоткуда –
Без адреса, без цели, наугад…»
Виолетта Баша

Непостижима и непрошена
Болезнь моя чудная, странная:
Я отправляю письма в прошлое,
Я в никуда пишу послания.

По форме и по содержанию
Они хорошие и разные:
Там есть взывающие к жалости,
Есть страстные, есть куртуазные,

Есть – эстетически изысканны,
Есть – интеллектом пересыщены.
В них искры абсолютной истины,
И мистика, и бред немыслимый…

Они живут во мне и множатся,
Они уже самостоятельны:
На землю выпадают дождиком,
На солнце проступают пятнами,

Любыми правдами-неправдами
Собою сами сочиняются…
И только той, кому отправлены,
В них нет ни корысти, ни радости.

IV. Финал

Итак, маэстро Природа
Закончила наш опус.
Немногим более года
Катилась судьба в пропасть.

Года немногим более –
От трагедии к фарсу:
Четыреста дней боли
На десять ночей счастья.

Для сотворения Света
Недели хватило Богу.
Четыреста дней – это
Невыносимо много.

Нам же хватило, увы,
Лишь на вещи простые те,
Чтоб изведать тщету любви
И отведать любви в нищете.