Террористка


Террористка

Молодой офицер в чёрном мундире Антитеррористической Службы сидит за большим столом. Открыв пластмассовую папку, он рассеянно просматривает документы, потом поднимает глаза и смотрит на молодую женщину, стоящую перед столом. Её руки скованы наручниками за спиной. Длинные белокурые волосы упали на бледное утомлённое лицо, белая ночная сорочка обтягивает восьмимесячный беременный живот. Женщина стоит босая на каменном холодном полу, стоять ей трудно — тяжёлый живот тянет вперёд, заставляя выгибать спину и запрокидывать назад голову. Из-за этого её поза кажется высокомерной и резко контрастирует с печальным взглядом больших карих глаз.

— Итак, ты — Эллисон Краузе? — спрашивает офицер.

— Да, — отвечает женщина, почти беззвучно.

— Я офицер Пятого Департамента. Я здесь, чтобы судить тебя. Ты осознаёшь своё положение? Это твой последний шанс спасти себя и своего ребёнка. Помоги нам, или ты умрёшь этой ночью.

— Я не могу помочь вам. Меня уже допрашивают и мучают двадцать часов. Я ничего не знаю.

— Ложь, — офицер хмурится. — Ты знаешь много. Тебя арестовали дома, прошлой ночью. Твой муж был там за несколько минут до этого?

— Это не был мой муж, — тихо и монотонно отвечает Эллисон. — Мой муж был убит, в локальном конфликте, шесть месяцев назад…

— Это тоже ложь. Твой муж, Ричард Краузе, действительно был офицером спецназа. Но он дезертировал и стал террористом. И ты знаешь, что он жив. Ты должна знать, куда он ушёл. Где он? Ответь только на этот вопрос, и ты будешь жить.

— Это не был мой муж, — упрямо повторяет Эллисон. — Это был просто проезжий турист. Он заблудился. Я дала ему карту, и он уехал сразу…

— Каждое твоё слово — ложь! — офицер раздражённо откидывается в кресле. — Он не уехал сразу. Он оставался в доме полчаса. Две старых леди, твои соседки, не спали и видели всё, они узнали твоего мужа и позвонили нам. Но он успел уйти…

— Они ошибаются, — голос Эллисон дрожит от усталости. — Было темно. И они полуслепые…

— Хватит лжи! — вскрикивает офицер. — И ты действительно дала ему карту, но это была карта маршрутов наших патрульных машин. Ты шпионила за ними по его приказу? Никто не подозревал прогуливающуюся беременную женщину! Ты знаешь, что сегодня они взорвали пассажирский автобус на этой дороге? Они установили мину во время интервала между патрулями. Тридцать человек погибло,… и ты помогла этим убийцам! Мы нашли карту с твоими пометками…

— Это ошибка, — стонет Эллисон. — Я устала,… позвольте мне сесть, или я упаду…

— Стой на ногах, сука! — злобно кричит офицер. — Если ты упадёшь, тебя будут бить, пока ты не встанешь или не сдохнешь! И я сделал бы это с большим удовольствием. На кого ты работаешь? Твой муж – преступник, хладнокровный жестокий убийца! Он взорвал железнодорожную станцию две недели назад. Сотни невинных людей погибли, женщины и дети… Человеческая жизнь ничего не стоит для него!

Бледные щёки Эллисон розовеют.

— Он не преступник. Он просто слишком доверчив. Его обманули…

— Ага, вот ты и выдала себя! — усмехается офицер. — Значит, ты всё-таки встречалась с ним? Но и ты, и его ребенок не стоите ничего для него тоже. Он знает, что ты здесь. Он использовал и забыл тебя.

— Неправда, — Эллисон отвечает спокойно, хотя её глаза блестят от слез. — Он любит меня. И я люблю его…

Эллисон падает на колени и мягко валится на бок.

— Можете забить меня насмерть, — стонет она. — Я не скажу больше ничего …

Офицер встаёт и подходит к ней. Эллисон сжимается в ожидании удара. Он замечает, что пальцы женщины сломаны и ногти вырваны.

— Они написали, что только «слегка воздействовали» на неё, — бормочет офицер. Он склоняется над Эллисон и снимает с неё наручники.

— Можешь оставаться на полу. Тебя не будут мучить больше. Это бессмысленно.

Офицер возвращается к столу и берёт папку.

— Мадам Эллисон Краузе, вы — упрямый и опасный враг нашего государства. В соответствии с антитеррористическим законом, властью, данной мне Конституцией, я приговариваю вас к смерти. Вы будете уничтожены немедленно.

Он закрывает папку и пишет приговор на обложке.

Эллисон сидит на полу. Она поджала под себя тонкие босые ноги и смотрит на своего судью снизу, как испуганная маленькая девочка.

— Может быть, вы позволите мне родить моего сыночка? — спрашивает она робко. — Подождите немного…

— Нет, — резко отвечает офицер. — По инструкции приговор приводится в исполнение в течение часа. Все равно он не имел бы никакого шанса выжить. Согласно закону, дети уничтоженных террористов используются как сырьё для медицинской промышленности. Нам не нужны ублюдки террористов – будущие мстители. Мы искореним вас, не останется и памяти…

Эллисон вздрагивает и обнимает свой живот.

— Да, я возьму его со мной,… пожалуйста, скажите, как вы убьёте нас?

— Ты должна знать. Это обычное уничтожение террористов. Тебя отведут в подвал. Под тобой откроется люк, и ты упадёшь в печь. Твой пепел будет использован как удобрение. Вот и всё.

Эллисон слушает и покорно кивает. Внезапно её глаза наполняются ужасом.

— Я упаду живая в огонь? — вскрикивает она.

-Да.

— И мой сыночек будет всё ещё жив во мне. Он сгорит живым тоже… — Эллисон падает на пол и рыдает.

— Прекрати! — кричит офицер. — Надо было думать раньше!

— Прошу вас … — рыдает Эллисон. — Не делайте этого,…убейте его сразу…

— Как?

— Убейте его во мне. Выстрелите мне в живот…

— Это нарушение инструкции. И это была бы страшная боль для тебя.

— Я вынесу любую боль. Если вы экономите на пулях, даже не добивайте меня. Бросьте меня живую в огонь. Я не буду кричать… — наивно обещает Эллисон. — Умоляю вас…у вас тоже есть мама…

Офицер отшвыривает папку и резко поворачивается к Эллисон.

— Не смей сравнивать себя с моей матерью! — вскрикивает он. — Моя мать не была помощницей террористов и не плодила их ублюдков! Она была на станции тем утром,… твой муж убил её! В этом месиве я не смог даже найти её тело…

Эллисон вздрагивает и опускает глаза.

— И вы сожжёте живым моего сыночка, чтобы отомстить за вашу маму? — шепчет она безнадёжно. — Может быть, вы правы…

Женщина пробует подняться, но падает снова.

— Ему страшно… — слабо вскрикивает она.

Эллисон лежит ничком на полу, тихо плача. Офицер касается кнопки, но не нажимает её. Внезапно он ступает к женщине, склоняется над ней и трогает её за плечо.

— Слушай меня, — шепчет он. — Я сделаю то, что ты хочешь. Я застрелю твоего ребёнка и тебя, сразу. Но помоги мне. Встань, пожалуйста.

Офицер помогает женщине подняться. Эллисон доверчиво смотрит на него. Он расстёгивает кобуру.

— Покажи мне его сердце… Господи, никто не учил меня, как расстреливать ребёнка в матке…

Эллисон берет искалеченными руками ствол пистолета и прижимает к животу.

— Здесь…

— Да, я чувствую, бьётся,… пожалуйста, … отвернись… не смотри на меня…

Эллисон опускает глаза и нежно поглаживает живот рядом со стволом.

— Не бойся, сынок, — шепчет она. — Твоя мама с тобой…

Два выстрела звучат почти как один. Два сердца останавливаются сразу. Эллисон мягко падает навзничь. Офицер отступает назад и стоит неподвижно, глядя на убитую. Белокурые волосы юной женщины рассыпались на грязном полу, она всё ещё обнимает свой живот, неподвижные карие глаза смотрят в пустоту, нежно и доверчиво.

Дверь распахивается. Вбегают конвойные.

— Что случилось, сэр? — с тревогой спрашивает пожилой сержант. — Это вы стреляли?

— Да, — хрипло отвечает офицер. — Она бросилась на меня внезапно. Пришлось стрелять…

Сержант пинает Эллисон.

— Готова, гадина. Отличный выстрел, сэр… У меня хорошие новости. Только что вышла на связь наша патрульная машина. Ричард Краузе схвачен и будет здесь через полчаса…

Офицер трясущимися пальцами машинально пытается застегнуть кобуру, забыв вложить в неё пистолет, и по-прежнему держа его в другой руке.

— Его взяли на конспиративной квартире, — продолжает сержант. – Он согласен помочь нам, обещает рассказать всё, в обмен на сохранение жизни…

— А он ничего не говорил про свою жену? – спрашивает офицер.

— Жену? Нет. А что…

Сержант умолкает. Он смотрит на имя Эллисон Краузе, напечатанное крупными буквами на обложке папки.

Офицер садится за стол и закрывает лицо руками.

— Мерзавец… — шепчет он.

— Вы плохо себя чувствуете, сэр? — спрашивает сержант. — Может быть, вам отдохнуть, хоть часок?

— Нет, всё в порядке, — офицер выпрямляется. — Уберите её. Бросьте её в печь. Я буду ждать Ричарда Краузе здесь… Да, если он расскажет всё, я гарантирую ему жизнь…

0 комментариев

  1. mihail_neyman

    Весьма неблагодарное занятие отождествлять автора и лирического героя. Но, да простит меня автор, прочтя значительное большинство опубликованных тут произведений, задумался об их авторе. Невольно, сквозь облик лирического героя, начинаешь искать некое соответствие автора и описанных им людей. Или, по крайней мере, отыскиваешь в описываемых событиях симатии и антипатии автора. И вот, следуя этим, возможно и неверным постулатам, у меня сложилось два интуитивных заключения:

    1. Никак не соотносится у меня стиль произведений, с их очень хорошо описанными кровавыми подробностями, с обликом женщины. Скорее я бы увидел за всеми этими строками мужика, прошедшего страшную мясорубку нынешних и прошлых войн. Или же перед внутренним взором предстает столь страшно поломанная войной женщина, что все ее женское естество исчезло, а кровь стала ее сутью и образом видения.

    2. Меня не оставляет ощущение, что или автор намеренно эпатирует публику шокирующими, жестокими и кровавыми подробностями, отстраненно похихикивая в сторонке, или же находит в описании сих жестокостей искреннее удовольствие.

    Прошу прощения, понимая, сколь невелика для Вас сия потеря, отдавая должное неплохому языку и красочному описанию деталей, просто позволю себе в дальнейшем не читать Ваших опусов.

    Всего Вам самого доброго.

Добавить комментарий