Качался в шёлковой петле, язык распухший набок свесив, день, проведённый на земле среди толпы подземных бесов. Дышал спокойствием закат, как и положено в финале — под деловитый стук лопат могилу быстро закопали. Бубнило время нараспев, утыкав всё вокруг свечами, как заклинание:
— Посев взойдёт бессонными ночами…
Пробьётся поросль — грехи. Грехи отпустит отче Киев — пустопорожние стихи, что как ни бейся — не такие, какими надо бы им быть — слова не те, и бесполезны, и снова смысла рвётся нить, и балансирует над бездной рассудок. Может быть и я – безумьем вспыхну на прощанье, уйдя из круга бытия, определившего сознанье.
…Который год зима гниёт и оплывает мутной жижей, не отличаясь от болот, газоны с чахлою и рыжей давно погибшею травой, напоминают — всё впустую. И жизнь останется вдовой, усвоив истину простую: здесь можно рвать остатки сил или валяться на диване, но мира нет. И ты — не жил. И не рождался. И в тумане блеснёт стеклянностью стена всегда холодного кристалла… И до сих пор не рождена причина, давшая начало всему тому, что видишь ты, закрыв глаза, себя не помня в плену удавки-темноты под потолком одной из комнат. Одной из тех, пустых, квартир, что никогда не станут домом, в них повседневностью до дыр затёрты лица незнакомых, что молча сгинули в тени и, с наступившей тишиною, я понял то, что и они отныне тоже будут мною.
…И всё сливается в одно, и не выдерживают нервы… И не тобою решено, кому последним или первым войти в пылающую печь, поведав пламени love story, и чёрным дымом в небо течь… Себе оставит крематорий на удобрения твой прах, для вящей радости завхоза, что помешался на кустах кроваво-красной чайной розы, давно стал тесен старый двор за проржавевшею оградой, и не стихает древний спор про автономию для сада. Про учреждение аллей, да про завышенные сметы на стёкла для оранжерей, про себестоимость букетов, что будут к праздникам в цене на прилегающих базарах — и всё окупится вполне, и дополнительным наваром доволен будет коллектив — прибавкой к жалованью. В сумме — жить хорошо тому, кто жив.
…А я не жив, но и не умер.
…Среди толпы подземных псов я и в пятнадцать был бы старым, когда б не запер на засов перед напористым пиаром свою филёнчатую дверь. Сменив и город, и эпоху… И одиноко дремлет зверь под шум далёкой суматохи. Снимают с острого крюка самоубийцу — день вчерашний, и дым струится в облака, и сносит ветром чьи-то башни, среди зимы скрипит прогноз про то, что оттепель и лужи…
…Я не любитель чайных роз,
и не хочу идти наружу.
