В свои тридцать лет Сашка Матвеев дерево не посадил, дом не построил, сына не заимел. Жил как растение, пока не подобрала его то ли по доброте душевной, то ли по любви Оксана, женщина самодостаточная, телом крепкая, лицом приятная, правда, на восемь лет старше Сашки. Подобрала буквально: Оксана работала таксисткой, возила людей на собственном «Жигуленке», а Сашка в невменяемом состоянии, пьяный валялся на улице. Привезла его к себе домой, как оказалось, насовсем. Ничего не требовала, домашней работой не обременяла, и хотя стали они мужем и женой, относилась к Сашке скорее как мать к сыну.

Когда-то, окончив школу с золотой медалью, Матвеев легко поступил в университет и так же легко бросил его. Поводом стала курсовая работа по философии, в которой он увязал законы развития общества с кибернетикой и законами термодинамики. Работа была отвергнута преподавателем, поскольку противоречила марксистско-ленинской теории. Сашка свихнулся на принципах, от убеждений своих отказаться не смог, но ушел от прямого конфликта.

Бросив учебу в столице, вернулся в родной город. Для постоянной работы Сашка приспособлен не был, перебивался случайными заработками. Месяц — другой проводил «как люди»: что-то пытался делать, даже на заводе работал короткое время, но нет, не вышло, строгий режим был не для него. Единственное, что делал регулярно — запоем читал книги дома и в читальном зале городской библиотеки. Выпивал крепко, то есть, едва начав пить, продолжал с разгоном, срывался и уходил в «штопор». Бомжевал, неделями не показываясь дома. На последней стадии едва живой приползал, но не домой, а к соседу Федору Ивановичу, жившему на первом этаже. Будил его этак часа в четыре утра и просил выручить бутылкой вина или деньгами. Сосед жалел, заводил в свою одинокую однокомнатную квартиру. Если видел, что Матвеев дошел до края, вот-вот помрет, наливал стопку, чтобы сосуды расширились.

Оксана удерживала, как могла, терпеливо боролась с пагубной привычкой Сашки. В период трезвости он был тихий и ласковый, рассказывал Оксане много чего интересного, песни пел под гитару. Войдя в период запоя, песни пел уже в других местах, или не пел вовсе. Пока Оксана была на работе, Матвеев, бывало, приводил домой, не только приятелей, но и подружек. Непрошеных гостей Оксана выставляла из квартиры, приложив, куда надо, крепкую руку. Доставалось и Сашке. После, на трезвую голову он каялся, давал обещания, которые не в состоянии был выполнить. Так и жили.
Однажды Матвеев привел домой рыжего щенка. Оксана не заругала, надеялась, отвлечет собачка Сашку от выпивки. И действительно, три месяца подряд он целыми днями возился с кобельком, дрессировал его, учил разным забавным штукам. Щенок вырос, превратившись в симпатичную шотландскую овчарку колли. Матвеев дал ему имя – Вектор, водил гулять в местный дендрарий, где обычно владельцы собак выгуливали своих питомцев. Пес сопровождал Сашку повсюду. Если хозяин заходил в магазин или какую-нибудь контору, Вектор терпеливо ждал его у входа.
Вектор был рядом, пока Сашка пил горькую с собутыльниками, лежал подле скамейки, на которой устраивался отдыхать обессиленный пьяный хозяин. Не единожды в холода, чувствуя беду и беспомощность Сашки, бежал домой и приводил Оксану, спасал хозяина.

Матвеев любил поговорить, пофилософствовать. Слушателей поражала его начитанность и осведомленность в самых разных областях знаний. Язык Сашки развязывался, как правило, в слегка поддатом виде при наличии хотя бы одного слушателя.
Чаще других людей, помимо Оксаны, собеседником был упомянутый сосед — Федор Иванович Закалистов, в прошлом инженер-механик. Будучи пенсионером, не склонным к безделью и склочности, Закалистов работал в жилконторе слесарем. Жители окрестных домов хорошо знали его потрепанный чемоданчик с инструментом и относились к Федору Ивановичу с почтением.
Закалистов, конечно, не был ангелом, тоже выпивал, но не в рабочее время, любил красненькое сладкое вино, но знал меру, и до чрезвычайности боялся эту меру превысить. Причина была основательная: перебрав, Федор Иванович начинал испытывать непреодолимую тягу к острым режущим и колющим предметам, становился не то, что буйным, скорее неуправляемым, тяготел к немедленному применению этих предметов по назначению. Раза два случались ранения, к счастью, без тяжелых последствий.
Когда Матвеев завел себе пса, Федор Иванович привязался к собаке, привечал Вектора вместе с Сашкой и не скрывал своей зависти.
— Мне б такую собаку, веселее бы жилось, — говорил он, — а я еще и представления давал бы, как в цирке!
Пес умел делать то, что обычно умели и другие дрессированные собаки: сидел, лежал, прыгал через препятствия, подавал голос. Но этим умение Вектора не ограничивалось.
Положив на нос собаки сухарик, Матвеев заставлял Вектора демонстрировать чудеса выдержки. Пес делал «Ам!» и съедал сухарь только после незаметной команды Сашки. Вектор умел ползать, уморительно виляя задом. По команде «Умри!» полностью расслаблялся, притворяясь мертвым.
Гуляя с Вектором, который всегда привлекал к себе внимание «собачников» и просто прохожих, Матвеев предлагал кому-нибудь из окружения «познакомиться». Подержав человека за руку, Сашка просил его громко и внятно назвать свое имя.
— Николай, — представлялся, к примеру, «знакомый».
Матвеев предлагал Николаю отойти в сторону, спрятаться где-нибудь неподалеку.
— Вектор, где Николай? – спрашивал Матвеев, и командовал: — Найди Николая!
Пес осматривался, шел в толпу и находил человека. Потом знакомился и находил девушку Таню, мальчика Витю. Всем на прощанье подавал свою лапу.
Еду от чужих пес не принимал, даже если был очень голоден. «Свои» угощали с разрешения хозяина. Вектор чувствовал настроение Сашки, а тот хорошо понимал и уважал пса так, как не всегда уважают человека.
Федор Иванович все уговаривал Сашку отдать ему Вектора, но Матвеев не соглашался:
— Как же я тебе его отдам? Вектор не вещь, он мой друг и даже брат. Нам одному без другого невозможно!
Но Федор Иванович ждал своего часа, был терпелив, всячески ублажал пса, который признавал его за своего, и каждый раз при встрече снова и снова уговаривал Матвеева отдать ему собаку.

На дворе стояла весна, безумство влюбленных котов закончилось, а для людей открылось время неясных грез, необъяснимых поступков, брожения в умах. Озабоченный судьбой человеческой цивилизации, прихватив бутылку вина, пришел Сашка к Закалистову. Устроились, как обычно, на кухне. Вектор растянулся тут же, на полу. Выпили по маленькой, Сашка сходу, будто профессор, дождавшийся очередной встречи с благодарной студенческой аудиторией, заговорил:
— Ты, Иваныч, ведь инженер и знаешь, что энтропия, во всяком случае, в доступной для наблюдения части Вселенной, увеличивается, и всех нас ждет неотвратимая тепловая смерть. Только в отдельно взятом небольшом пространстве, таком, например, как наша Земля, разумные существа способны противостоять хаосу, поддерживать порядок.
— Хорош же у нас порядок: постоянные войны, грызня людей между собой!
— И все-таки, человечество чего-то достигло, особенно в науке и технике. А вот в общественном устройстве, согласен – царит бардак! Периоды высокой организации чередуются с погружением в хаос и анархию. Однако, причина классовой борьбы, ксенофобии, терроризма и прочих извращений цивилизации, лежит гораздо глубже и заключена не в людях, а в действии физических законов одинаковых для субъектов живой и неживой природы.
— Теперь мне понятно, за какую крамолу тебя турнули из университета!
— Вот тут ты ошибаешься, Иваныч, я сам ушел…
— Ладно, валяй дальше, интересно!
— Как ты думаешь, для чего человек живет?
— Ну, ты еще спроси, что такое счастье…
— А я тебе отвечу так: для того, чтобы поставлять информацию Создателю, которая нужна для борьбы с хаосом, с ростом энтропии! Мы все погружены в информационное поле. Наш Создатель – Бог, я предпочитаю имя Демиург, имеет в своем распоряжении информационный банк данных, куда собирается информация от всех живых существ: людей, животных, насекомых, даже от травы и деревьев. Люди живут и умирают, а их мысли и чувства остаются в этом банке.
— Бессмертная душа?
— Вот, вот! Пока жив, человек он не только отдает, но и получает информацию из этого банка, через информационное поле Вселенной. Вектор, например, тоже – «устройство ввода-вывода»!
— Вон, ногами дергает и даже тявкает во сне это «устройство»!
— Во сне, как раз, лучше всего и работает «канал связи» с банком информации. А у животных еще и больше выражено то, что называют памятью предков. У Вектора предки гуляли по зеленым долинам Шотландии, помогали пастухам пасти овец, защищать их от диких зверей.
— Небось, овечек гоняет сейчас во сне!
— Вполне возможно… Есть вопрос интересный, между прочим: какого рода информация более ценна для Демиурга — наши мысли, или наши чувства?
— Ну, конечно, мысли и, надо думать, не простых людей, а ученых, гениев!
— А вот и нет, я думаю, что устройство Вселенной, которую он сам и сотворил, и ее законы известны Демиургу без наших гениев. Эмоции, чувства всех живых существ, вот что ему нужно! Эмоции – показатель благополучия или расстройства общественной жизни и государства. А кто в человеческом обществе отвечает за эмоции?
— Наверное, люди искусства – артисты, музыканты…
— Правильно, а еще поэты, писатели. И, между прочим, женщины больше, чем мужчины. Они более тонко организованы и связь с информационным полем Вселенной у них лучше. Еще – дети, собаки и кошки. Известно, что и растения обладают эмоциями.
— Ну, это вообще, из области фантастики!
— Нет, Иваныч, это проверено экспериментально. Но, ты опять удивишься: главным поставщиком эмоций, как индикатора устойчивости общества, на протяжении многих веков была и остается Церковь!
— Церковь?
— Да, церковь, как сообщество верующих людей, религия. Что делают люди в храме? Молятся, просят о чем-нибудь. И реальная помощь приходит, когда много людей просят одного и того же: спасения! Ты думаешь, Создатель реагирует на слова? Ничего подобного. Слова нужны самим людям, чтобы возбудить чувства, а Бог внимает этим чувствам и принимает меры по устранению перекосов и несправедливости в человеческом обществе…
За разговорами время пролетало незаметно. Закалистов был не только благодарным, но ещё и активным, думающим слушателем. К тому же, не смотря на уважение к эрудиции Сашки, Федор Иванович не упускал случая высказать свое мнение, поспорить с Матвеевым, любил порассуждать. А Сашке только того и надо – заводился, разражался потоком слов, и остановить его можно было только напоминанием о том, что вот-вот вернется домой Оксана.
Весной напряженно-возбужденное состояние не покидало Матвеева. Вот уже месяца два он работал на оптовом складе грузчиком. «Руки заняты – голова свободна, чего еще желать человеку!» — так он говорил о своей работе. Почти каждый вечер проводил в обществе Федора Ивановича. Приносил выпивку, закуску, выпивал сам, угощал соседа, и Закалистов, до поры, свою меру соблюдал. А Сашка делился с ним необычным.
— Ты не поверишь, Иваныч, я уже которую ночь собачий сон вижу! Будто лежу у костра, рядом хозяин – пастух, где-то неподалеку, в темноте, лошадь фыркает, жует что-то. Это я когда проснулся, понял, что лошадь, а во сне – большое доброе животное без имени. Подходит человек, разговаривает с пастухом. Я ни слова не понимаю, только чувствую тревогу…
В другом сне овцы бродили по лугу, травку щипали, а я, как они разбредутся, в кучу их сгонял. Шерсть у них кудрявая, белая… А запахи, ты не представляешь себе, Иваныч, какие запахи я вдруг стал ощущать: запах хозяина, запах овцы, травы, костра, лошадей, целый букет запахов — тревожащий, возбуждающий, манящий… — Сашка потрепал Вектора за уши, почесал живот собаки. – Это у меня от него сон такой, друг поделился! А за друга не грех и выпить… подставляй!
Сашка разлил водку, выпили, закусили. Закалистов, незаметно для себя стал пить наравне с Матвеевым. Тот продолжал:
— Все могут черпать информацию из банка Демиурга, если он этого захочет… Подбросит идею ученому, внушит мысль политику. Зарядит эмоционально поэта, музыканта, да так, что сотни лет потом люди будут плакать или смеяться, как от музыки Моцарта, Бетховена, стихов Пушкина, трагедий Шекспира…
— Ты хочешь сказать, особых способностей не требуется, все люди хорошие приемники?
— Средства общения с банком информации Демиурга заложены в каждом живом существе от рождения, но гении обладают особой чувствительностью. Мы погружены в поле информации, взаимодействие происходит бессознательно, иногда что-то видим во сне: мысли и чувства в свободном полете, их не прибьешь гвоздем к черепной коробке… Но кто-то летает, парит в вышине, а кто-то ползает… Способности – Божий дар…
Сашку понесло, он продолжал говорить, подливая водки себе и Закалистову. Федор Иванович, у которого не выходил из головы «собачий сон» Сашки, перестал следить за количеством выпитого и незаметно для себя переступил запретную черту.
Речь Матвеева становилась все более бессвязной, захмелел он быстро, а вскоре отключился и уснул на лежанке. Закалистов, по виду, вроде и не опьянел, только лицо раскраснелось.
— Вектор, иди сюда, — позвал он собаку.
Пес поднялся и подошел к нему, положил голову на колени и вздохнул, совсем, как человек.
— Ах ты, шельма, — растроганный пенсионер даже прослезился, — ну что бы тебе не жить со мной…
Федор Иванович снова плеснул себе в стакан и выпил водки. Бес выскочил из бутылки, стал кривляться, подначивать:
«Как там Сашка сказал: «Мысли и чувства в свободном полете»? Потому и нет покоя, прибить надо, эти мысли, тогда и он будет жить, как человек!»
Достал Закалистов молоток из чемоданчика, нашел там же гвоздь, хороший такой, прямой и блестящий, и одним ударом вбил его в голову спящего Матвеева. Крови не было. Сашка даже не проснулся, не раскрывая глаз, застонал, и пена на губах выступила. Вектор рядом вертелся, только заскулил.
Закалистов бутылку пива открыл, в глотку опрокинул. Остекленевшими глазами взглянул на собаку.
— Пусть поспит малость, а мы, друг любезный, пойдем с тобой представление дадим, ох и позабавим народ!
Колбасу, что на столе лежала, на мелкие части порезал, в карман сложил. Позвал пса, и вышел на улицу. Вектор все оглядывался, да тявкал тоненько.

Подошли к оживленной дороге, встали у пешеходного перехода. Вдруг на противоположной стороне дороги Вектор заметил Оксану. Взвизгнул, обрадовался. Обычно он пересекал улицу по переходу, лучше иных людей правила движения соблюдал. И тут по «зебре» побежал. Только не повезло ему. Откуда ни возьмись, грузовик, водитель сумасшедший, промчался без остановки. Люди, что дорогу переходить собирались, в испуге шаг назад сделали. А Вектор уже до середины дороги добежал, прямо под колесами грузовика оказался. Закрутился израненный, к тротуару отлетел. Закалистов мигом протрезвел и сразу исчез, как и не было рядом.
Оксана заметила, узнала Вектора, осмотрелась, не видно ли Сашки? Подбежала к Вектору, наклонилась над ним, а он не двигается уже, грудь раздавлена — вся в крови. Только глаза карие, живые, и в них страдание нечеловеческое, собачье.

А по небу облака бегут — белые кудрявые, как овцы на зеленом шотландском лугу, и остановить их, собрать вместе нет никакой возможности…