Беспокойная работа в покойном месте
Ничего так не радовало глаз в мрачном, выбеленном холле, как деревянный постамент, да пара пустых каталок. Пристрастно принюхавшись, я поняла – запахом смерти не веет, тянет затхлостью.
— Что вам? Выдача с десяти часов. Читать не умеете? — Хлопнул за спиной голос.
Не ожидая звукового нападения, в этом тихом, но не располагающем к душевному покою месте, я струхнула.
— Да я…я вовсе нет,- залопотала,- не по такому делу. Статью писать.
Парень, не проявив никаких эмоций, кроме равнодушия, произнес:
— Заходите. Эксперты там. – Вяло махнул на дверь слева.
В комнате три стола, столько же стульев. В углу затертый до дыр и непонятного цвета диван. Бледно бежевые стены взывают к освежающей окраске. Мужской уют.
Баяли, что здешние работники хлобыщут водку, вольготно разместив снедь — хранящуюся вместе с трупами — на каталках с покойниками.
В подобные россказни верилось мало, но чем черт не шутит? Представление о российских моргах имелись смутные. Откуда взяться четкости, ежели по телевизору их показывали мельком? Впечатление рождалось такое, что кроме умершего – интересующего главного героя своей таинственной отправкой в мир иной, остальные мертвецы, засмущавшись собственного переспелого вида, в панике разбежались кто куда. Скромные ребята.
Сюда доставляют всех, кого застала кончина при загадочно трагических обстоятельств — бюро судебной медицинской экспертизы.
— По какому делу? – осведомился, вошедший.
Его можно было отнести к невзрачному типу людей, если бы не взрыхленное, точно плугом, землистого цвета морщинистое лицо.
— Если вы эксперт, то с вами работать буду,- выдала.
— Старший эксперт Сергей Артурович Гринев. – Отрапортовал.- А вы из какой газеты будите?
Я представилась.
Мужчина скрипнул пружинами на противоположном конце дивана. С интересом раскрыл рот для дальнейшей беседы.
Стремительно, почти вбежал и вмиг умчался не мене колоритный лысый, как побритое киви, персонаж. Единственная мысль, которая угналась за ним, была: «Как он так прытко передвигается на своих коротких ножках?»
— Коллега, Алексей Никол Порфенов. – Представил «остывший след» собеседник.- Он с утра всегда нелюдимый. У нас, как на фронте. Вызовов раз на раз не приходится.
— Надеюсь, их будет достаточно, — ляпнула я, и прикусила язык.
В погоне за «золотой» темой номера каждый хрюкает, в меру своего разбитного свинства.
Сергей Артурович добродушно ухмыльнулся, от чего складки на его лице как-то зловеще зашевелились и, возможно, это была игра моего аудиального воображения – зашуршали.
Те ощущения новизны, энергичного любопытство к случающимся смертям с годами у него переплавились в оцепенение, безразличие и к своей смерти тоже. К живым, которых он за свою сорокавосьмилетнюю жизнь видел меньше чем покойников, интерес еще не остыл. Теплился, подогреваемый некоторыми из таких вопросов: « Эту не собьет тачка? А может быть вот этот, умрет от удара пепельницей по башке, а ту… ». От попадания в палату тишины и спокойствия его уберегал скорее анатомический интерес, нежели сам воображаемый процесс драматической погибели. Гринев привольно потянулся, выплюнув в меня вместе с зевком:
— Позавчера было спокойно. Выезжал шесть раз. Бывает и двадцать раз за смену.
Я приободрилась, надеясь, что сегодняшний день принесет массу впечатлений.
— А самый ужасный случай из вашей практики? – Кровожадно поинтересовалась.
Журналисты – стервятники. Вкусно…
— Много их было,- раздумчиво произнес, — но, знаете, страшнее свое собственное отношения к смерти.
Замолчал. Я, не влезала в раздумья, вовремя сообразив — человек обдумывает что-то важное. Что-то такое сокровенное, чем обычно делятся попутчики, оказавшись вместе в дальней дороге.
— Нет, — заговорил, — к жизни. За десять лет работы навидался. По молодости наизнанку выворачивало. Спать ночами не мог. Расчлененка, изнасилованные и жестоко убитые дети мерещились. Да чего там,- махнул рукой. — Много к нам ребят приходило. Не выдерживали. Тут, чтобы остаться надо понимать: смерть — единственное чего нам не удастся избежать. Каждый имеет право на гибель. Человек ведь погибает или сам учась чему-то или пытается научить своим примером смерти живых. Работа у нас такая. Грубые мы, циничные. По-другому нельзя. Баба с косой из нутрии выест. – Сказал так буднично, что меня передернуло. В первый раз захотелось молчать, не задавая никаких вопросов.
Заглянул санитар, известив о появлении начальника.
Из-за стола поднялся истекающий довольством, точно проткнутая бутыль с рафинированным маслом, субъект.
— Та-кс-сс. Я вас заждался, — объявил, как будто не я ожидала опоздавшего на полчаса его. – Пойдемте лабораторию покажу. Там высококлассные специалисты, между прочим, трудятся. Светлана Афанасьевна Гранцева, заслуженный судметэксперт, между прочим. Сколько она черепов вернула родственникам.
Озадаченное выражение на моей вытянувшейся физиономии стало поводом для дальнейших разъяснений:
— Фотосовмещение черепа с фотографией умершего. Понятно?
Я кивнула.
— В том году что-то около двадцати жмуриков отыскалось. – Продолжил. — Предвосхищаю ваш вопрос, журналист любят статистику, в предыдущем десять случаев. Вот гистологическое отделение.
В помещение столы жались друг к другу, словно их кто-то смертельно напугал. Мерещится, что теснота вызвана не количеством людей работающих в кабинете, а битком набившихся в нее призраков, которые, по законам жанра тихо скуля, взывают к отмщению.
В углу стоял манекен-инвалид, без верхних конечностей. На нем «красовалась», вдрызг исполосованная болоньевая куртка. К ней, важно подкатился Антон Федорович.
— Людмила Кирилловна, — позвал женщину лет за сорок с острым носом и такими же карими глазами. – Ваш предмет исследований? Поведайте о нем журналистке.
— Куртка принадлежала мужчине лет тридцати пяти — сорока, светловолосому. – Монотонно заговорила женщина. – Нанесено сорок восемь ударов, острым предметом двадцати миллиметров. И по тому, как…
— Достаточно, — перебил начальник, увлекая впавшую в столбняк меня к другому столу, -а здесь… здесь… над чем работаете Наталья Андреевна?
— Новорожденный,- бросила, не отрываясь от микроскопа.
— Вот видите, опять ребенок.
Я пришла в себя:
— Опять? – Взвизгнула.
— Как вам сказать… по статистике, детской, прошлогодней, из пятидесяти двух детей до пятнадцати лет, сорок восемь погибли насильственной смертью. А что тут у нас интересненькое Тамара Филипповна? Опять самоубийство, голубушка?
На столе рядом с припавшей к окуляру седовласой женщиной лежали три картонки с наклеенными кусочками чего-то коричнево-серого.
Экспертша подняла голову и улыбнулась. Мне, словно в лоб кувалдой закатали. Не поверилось, что такое лицо, вернее выражение, может встретиться тут, в месте, кишащем смертью. Оно было озарено сострадательным теплом, терпением, одухотворенное внутренним покоем и прочими Боголюбовыми эффектами — жуткая карикатура обыденности.
Скрипучий голос ворвался в сознание, разнося в клочья остатки разума:
— Убийство с изнасилованием шестилетней девочки. Это,- вытащила из-под глаза микроскопа картонку, — фрагменты кожи. Взглянете?
В ответ протяжно икнула. Отвращение и щемящая боль подкатили к горлу. Я почувствовала себя актрисой играющей какую-то дурную роль в мерзопакостном фильме ужасов.
С облегчением рецидивиста, которому по ошибке «впаяли» амнистию, вырвалась на свободу.
*********************
Точно винная пробка, «Жигуленок» продирался в узком горле городских дорог. Застревал, скрежеща тормозами возле светофоров, заставляя пассажиров, нервно морщится.
Никто в салоне не знал, при каких обстоятельствах нашли труп. Даже следователь линейной милиции на транспорте, который трясся тучными телесами на переднем сиденье автомобиля.
Место оказалась подходящим для саммита со смертью. Заброшенная железнодорожная ветка. В паутине рельс, запуталась ржавое тело теплотрассы. Под лестницей, в печально склоненных над чем-то темным камышах, остановились. Спутники разглядывали это молча. В напряженных спинах единственный вопрос, который терзает всех живых, столкнувшихся с трагической смертью: «Почему?» Меня тряхануло. Воображение, пробежав по нервам стовольтным зарядом, нарисовало жестокое убийство. Подошла поближе.
Авторитетного заключения не понадобилось. На распухшей шее висел ободранный кусок веревки, остаток реял на ступени лестницы. Я с трудом оторвала взгляд от выпученных голубых глаз мертвеца, только для того, чтобы он снова приковался к ободранным до кости фалангам пальцев. Буйная фантазия изобразила картину борьбы за жизнь, которую от чего-то перестал любить парень.
— Крысы,- куда-то на студеный ветер бросил следователь.
В животе что-то охнуло, куда-то помчалось, когда Алексей Николаевич — дождавшись пока следователь «обчистит» карманы самоубийцы — проткнул пузо мертвеца чем-то, напоминающее железный прут. Осмотрел. В ворот дубленки буркнул: «вчера».
То ли пронизывающий студеный ветер, а скорее увиденное, услышанное, вызвало нестерпимое желание утопиться в алкоголе.
До конца рабочего дня оставалось пять часов.
*******************
На кинофестивале ужасов в номинации жутких реквизитов за лучшее исполнение скрипа, наверняка, победила бы приоткрытая мною дверь. Зрение, ничего не разглядев в полумраке — не кинулось в панику, в отличие от мгновенно очумевшего обоняния. Смрадная тугая волна трупного зловония отбросила обратно. «Раз пришла работать, будь добра осмотреться. На ТРУПЫ смотреть!? Я сильная, смелая…И легкая, легкая!! Читателей надо завоевывать. А сомой ту сдохнуть. Прославишься после этого материла. Ага, после смерти». — Пищал внутри меня один тщеславный голосок, а трубил второй циничный басок.
Усилием воли, заставив завтрак не дебоширить, заткнув шарфом нос, я, словно Матросов, на амбразуру, ринулась внутрь.
На каталках лежали лилово-сизые тела. От низа живота до грудной клетки тянулись разрезы, схваченные большими, но аккуратными стяжками. Не до эстетики. Я стремительно понеслась к противоположной двери. Коридор. Без трупов. Душа в припадке счастья заголосила кому-то благодарность, а уши заложило так, будто башка попала в сопло реактивного самолета. Появился санитар:
— Решили осмотреться?! Показать холодильники?!
— Да! – завопила я в ответ. — Что гудит?!
-Кондиционер! Чаще сломан. Летом приходите. Тут черви ковром ползают. Крысы, что такса. Красота! Холодильники как-то полетели! Пригнали рефрижератор! Один! Представляете, что творилось!?
Отняв от носа шарф, кивнула. Запах престал вызывать головокружительную дурноту, хотя по-прежнему подташнивало.
— Помните, в Курортске высокопоставленный чин из Москвы помер?! — Продолжал санитар.- К нам! Я баллонов пять дезика выбрызгал! Вони-ищ-ща! Один холодильник хотели сделать для нормальных. Его туда одного положили. Остальных в общий. До потолка. Теперь кладем не разбирая, кто бомж, кто генерал — вместе!
Он распахнул двери бывшего зала для привилегированных трупов. Я отшатнулась. Посреди тесного помещения, как попало накиданная, высилась гора голых мертвецов.
— Другой холодильник вместительнее! – Довольный произведенным эффектом оптимистично напрягал связки гид, распахивая очередную дверь.
Взгляд, спасаясь от гадких впечатлений, все же наткнулся на искореженный труп неопределенного пола. Во все стороны, точно остежья у изломанного букета, торчали белесые кости. Младший медик, отпихнув ботинком чью-то выпавшую из общей бездны руку, сноровисто взобрался на кучу тел, принявшись энергично рыться в скоплении мертвой плоти. Кошмарные поиски завершились победным возгласом и глухим стуком чьего-то черепа о бетонный пол. Санитар волок добычу к выходу.
Отпрянув, охнула. Краска в истерике покинула лицо. Замутило до черноты в глазах.
Назад шла, не разбирая дороги. Куда?
В узкой комнате виднелись живые. Не молодая женщина за столом, что-то писала. Мужчина в маске, с залитым кровью, хоть выжимай, переднике возился около стола. Он приветливо махнул красно-белой перчаткой, приглашая зайти.
Присмотревшись, над чем трудится трупных дел мастер, я вконец ошалела. Его-то и трупом не назвать. Бесформенная черно-фиолетовая масса. Черепа нет: вместо — сизо-черная масса. Меркнувшее зрение, как назло, озарило вспышкой ясности вылезший на белую простынь змеевик чего-то пакостно бурого.
Зажав рот рукой, я рванула…
На воздухе полегчало. Желудок, пару раз перекувыркнувшись, успокоился. Потрясение, медленно отступало.
*******************
Алексей Николаевич что-то живо карябал в тетради. Сергей Артурович полулежа на диване, читал. Завидев меня, оба выжидательно уставились, наблюдая, как я тяжело брякаюсь на стул.
— Впечатлило до смерти,- изрекла. — Видела, как труп раздел…
-Девушка, — оборвал Парфенов резко развернувшись,- мы не разделываем, мы — исследуем!
Я стушевалась. Умнее не придумав ответа, спросила: «Случаются ли у них веселые происшествия».
Старший эксперт, хмыкнув, произнес:
— Следователи развлекают. Что только не пишут. Пришла как-то бумажка: «Прошу исследовать тело на предмет не было ли оно на момент смерти беременным». А погибшей было девяносто лет. Или еще: удар по голове сопровождался синюшным отеком в заднем отделе позвоночника». Чайку хотите? Я изволила покрепче.
Литровый флянец беленькой опростали в рекордное время, словно подгоняло само забвение.
Нетвердо ступая курить, я уловила доносящиеся из соседней кандейки задорные девичьи голоса. Молодость не помнит о смерти — пока та, зловеще хихикнув, не подставит подножку. В пристанище скорби и печали веселился санитар Дима.
На четвертом полустакане я отказалась от дальнейших интенсивных возлияний. Дурнота, как навязчивый ухажер, подкатила внезапно. Пить не пья было просто. Эксперты даже как-то обрадовались, одолевшей меня алкогольной непроходимости.
В дверь просунулась встрепанная голова Дмитрия, которая, глупо ухмыляясь, сообщила о поступившем вызове.
Ехали долго. Молча. В салоном быстро и нещадно завладели сумерки. В них бурлило тревожное ожидание непоправимого.
Показались окраины города. В них, как в омут, нырнул автомобиль. За окном виднелись смутные очертания хижин и полуразвалившихся двухэтажных домов. Автомобиль, всхрапнув, остановился около какого-то дома. Наш хмурый водитель хрипло пробасил: «Приехали».
Бесцеремонно встряхнув нечленораздельного эксперта, он выволок его на улицу. Вид у Алексея Николаевича имелся обвисшей, похожий на намокшее знамя пролетариата.
Квартира, где стряслось преступление: стол, ощетинившийся гаммой масляных красок, три таких же злобных табурета, грязный лохматый матрац в углу – весь интерьер, не беря во внимание кучу отходов и всевозможной рухляди в углу. Но самое примечательное – полуголый труп мужчины в разодранном трико возле окна. Черно-глянцевая масса под ним уже не растекалась. Я ощутила, как алкоголь предательски сбежал, прихватив с собой решимость и дальше знакомиться с работой судмед экспертов.
Обведя нищее великолепие мутным взглядом пропойцы, эксперт рухнул на матрац. Захрапел.
Я растерялась. До фиг знает какого пота прошиб зверский страх. Одна. В мерзкой комнате. Рядом труп, вернее два. Что делать? В размышляющем-замешательстве подошла к столу. На нем во всю резвились всевозможные насекомые. За день наотвращавшись, теперь не почувствовала ничего. Опустившись на стул, все же брезгливо отодвинула его подальше от пиршества местной фауны. Минуты падали, как капли дегтя в бездну неизвестности, все больше наполняя сознание черной безысходностью. Захотелось истошно завыть.
Удрать?
Невозможно.
Водила куда-то умчался. Угрюмо пообещав вернуться. Район — незнакомый, глухой, куда даже самый паршивый пес не забегает, остерегаясь попасть в утробу отбросов человечества. Оставалось ждать приезда стражей правопорядка. Надеяться, что бомжовый бомонд не заглянет на огонек. Верить в расторопность правоохранительных органов.
Хрястнула уличная дверь. Шаги. Приблизились. Я в смятении подпрыгнула, хаотично заметавшись по комнате. Омерзительно холодная жуть склизким червяком вползла в нервы, со смаком жуя каждую струну.
После перекрестного краткого допроса милиционеры, наконец, оставили меня в покое, занявшись Алексеем Николаевичем. После пятого увесистого тычка тот завозился и разлепил веки. Бессмысленный взгляд скользнул по парням в гражданской одежде, нащупал труп.
— А-ааа-аа!- Исступленно заорал эксперт бешено вращая глазами. Он сорвался с лежанки и попытался домчаться до выхода, но удачная подсечка одного из следователей оборвала стремительный забег. — Ты чего? – На лице следака, обрушившего на пол беглеца, проступила высшая степень тупого недоумения. А из дубовой морды напарника можно было колоть чурки. Мы с изумлением глазели на отчего-то свихнувшегося эксперта.
— Эт… это… не я,- едва слышно прошелестел Парфенов, безумно скребя лысую голову.
— Чего не ты? – Откололся от чурбана вопрос.
— Не убивал!

Беспокойная работа в покойном месте
Ничего так не радовало глаз в мрачном, выбеленном холле, как деревянный постамент, да пара пустых каталок. Пристрастно принюхавшись, я поняла – запахом смерти не веет, тянет затхлостью.
— Что вам? Выдача с десяти часов. Читать не умеете? — Хлопнул за спиной голос.
Не ожидая звукового нападения, в этом тихом, но не располагающем к душевному покою месте, я струхнула.
— Да я…я вовсе нет,- залопотала,- не по такому делу. Статью писать.
Парень, не проявив никаких эмоций, кроме равнодушия, произнес:
— Заходите. Эксперты там. – Вяло махнул на дверь слева.
В комнате три стола, столько же стульев. В углу затертый до дыр и непонятного цвета диван. Бледно бежевые стены взывают к освежающей окраске. Мужской уют.
Баяли, что здешние работники хлобыщут водку, вольготно разместив снедь — хранящуюся вместе с трупами — на каталках с покойниками.
В подобные россказни верилось мало, но чем черт не шутит? Представление о российских моргах имелись смутные. Откуда взяться четкости, ежели по телевизору их показывали мельком? Впечатление рождалось такое, что кроме умершего – интересующего главного героя своей таинственной отправкой в мир иной, остальные мертвецы, засмущавшись собственного переспелого вида, в панике разбежались кто куда. Скромные ребята.
Сюда доставляют всех, кого застала кончина при загадочно трагических обстоятельств — бюро судебной медицинской экспертизы.
— По какому делу? – осведомился, вошедший.
Его можно было отнести к невзрачному типу людей, если бы не взрыхленное, точно плугом, землистого цвета морщинистое лицо.
— Если вы эксперт, то с вами работать буду,- выдала.
— Старший эксперт Сергей Артурович Гринев. – Отрапортовал.- А вы из какой газеты будите?
Я представилась.
Мужчина скрипнул пружинами на противоположном конце дивана. С интересом раскрыл рот для дальнейшей беседы.
Стремительно, почти вбежал и вмиг умчался не мене колоритный лысый, как побритое киви, персонаж. Единственная мысль, которая угналась за ним, была: «Как он так прытко передвигается на своих коротких ножках?»
— Коллега, Алексей Никол Порфенов. – Представил «остывший след» собеседник.- Он с утра всегда нелюдимый. У нас, как на фронте. Вызовов раз на раз не приходится.
— Надеюсь, их будет достаточно, — ляпнула я, и прикусила язык.
В погоне за «золотой» темой номера каждый хрюкает, в меру своего разбитного свинства.
Сергей Артурович добродушно ухмыльнулся, от чего складки на его лице как-то зловеще зашевелились и, возможно, это была игра моего аудиального воображения – зашуршали.
Те ощущения новизны, энергичного любопытство к случающимся смертям с годами у него переплавились в оцепенение, безразличие и к своей смерти тоже. К живым, которых он за свою сорокавосьмилетнюю жизнь видел меньше чем покойников, интерес еще не остыл. Теплился, подогреваемый некоторыми из таких вопросов: « Эту не собьет тачка? А может быть вот этот, умрет от удара пепельницей по башке, а ту… ». От попадания в палату тишины и спокойствия его уберегал скорее анатомический интерес, нежели сам воображаемый процесс драматической погибели. Гринев привольно потянулся, выплюнув в меня вместе с зевком:
— Позавчера было спокойно. Выезжал шесть раз. Бывает и двадцать раз за смену.
Я приободрилась, надеясь, что сегодняшний день принесет массу впечатлений.
— А самый ужасный случай из вашей практики? – Кровожадно поинтересовалась.
Журналисты – стервятники. Вкусно…
— Много их было,- раздумчиво произнес, — но, знаете, страшнее свое собственное отношения к смерти.
Замолчал. Я, не влезала в раздумья, вовремя сообразив — человек обдумывает что-то важное. Что-то такое сокровенное, чем обычно делятся попутчики, оказавшись вместе в дальней дороге.
— Нет, — заговорил, — к жизни. За десять лет работы навидался. По молодости наизнанку выворачивало. Спать ночами не мог. Расчлененка, изнасилованные и жестоко убитые дети мерещились. Да чего там,- махнул рукой. — Много к нам ребят приходило. Не выдерживали. Тут, чтобы остаться надо понимать: смерть — единственное чего нам не удастся избежать. Каждый имеет право на гибель. Человек ведь погибает или сам учась чему-то или пытается научить своим примером смерти живых. Работа у нас такая. Грубые мы, циничные. По-другому нельзя. Баба с косой из нутрии выест. – Сказал так буднично, что меня передернуло. В первый раз захотелось молчать, не задавая никаких вопросов.
Заглянул санитар, известив о появлении начальника.
Из-за стола поднялся истекающий довольством, точно проткнутая бутыль с рафинированным маслом, субъект.
— Та-кс-сс. Я вас заждался, — объявил, как будто не я ожидала опоздавшего на полчаса его. – Пойдемте лабораторию покажу. Там высококлассные специалисты, между прочим, трудятся. Светлана Афанасьевна Гранцева, заслуженный судметэксперт, между прочим. Сколько она черепов вернула родственникам.
Озадаченное выражение на моей вытянувшейся физиономии стало поводом для дальнейших разъяснений:
— Фотосовмещение черепа с фотографией умершего. Понятно?
Я кивнула.
— В том году что-то около двадцати жмуриков отыскалось. – Продолжил. — Предвосхищаю ваш вопрос, журналист любят статистику, в предыдущем десять случаев. Вот гистологическое отделение.
В помещение столы жались друг к другу, словно их кто-то смертельно напугал. Мерещится, что теснота вызвана не количеством людей работающих в кабинете, а битком набившихся в нее призраков, которые, по законам жанра тихо скуля, взывают к отмщению.
В углу стоял манекен-инвалид, без верхних конечностей. На нем «красовалась», вдрызг исполосованная болоньевая куртка. К ней, важно подкатился Антон Федорович.
— Людмила Кирилловна, — позвал женщину лет за сорок с острым носом и такими же карими глазами. – Ваш предмет исследований? Поведайте о нем журналистке.
— Куртка принадлежала мужчине лет тридцати пяти — сорока, светловолосому. – Монотонно заговорила женщина. – Нанесено сорок восемь ударов, острым предметом двадцати миллиметров. И по тому, как…
— Достаточно, — перебил начальник, увлекая впавшую в столбняк меня к другому столу, -а здесь… здесь… над чем работаете Наталья Андреевна?
— Новорожденный,- бросила, не отрываясь от микроскопа.
— Вот видите, опять ребенок.
Я пришла в себя:
— Опять? – Взвизгнула.
— Как вам сказать… по статистике, детской, прошлогодней, из пятидесяти двух детей до пятнадцати лет, сорок восемь погибли насильственной смертью. А что тут у нас интересненькое Тамара Филипповна? Опять самоубийство, голубушка?
На столе рядом с припавшей к окуляру седовласой женщиной лежали три картонки с наклеенными кусочками чего-то коричнево-серого.
Экспертша подняла голову и улыбнулась. Мне, словно в лоб кувалдой закатали. Не поверилось, что такое лицо, вернее выражение, может встретиться тут, в месте, кишащем смертью. Оно было озарено сострадательным теплом, терпением, одухотворенное внутренним покоем и прочими Боголюбовыми эффектами — жуткая карикатура обыденности.
Скрипучий голос ворвался в сознание, разнося в клочья остатки разума:
— Убийство с изнасилованием шестилетней девочки. Это,- вытащила из-под глаза микроскопа картонку, — фрагменты кожи. Взглянете?
В ответ протяжно икнула. Отвращение и щемящая боль подкатили к горлу. Я почувствовала себя актрисой играющей какую-то дурную роль в мерзопакостном фильме ужасов.
С облегчением рецидивиста, которому по ошибке «впаяли» амнистию, вырвалась на свободу.
*********************
Точно винная пробка, «Жигуленок» продирался в узком горле городских дорог. Застревал, скрежеща тормозами возле светофоров, заставляя пассажиров, нервно морщится.
Никто в салоне не знал, при каких обстоятельствах нашли труп. Даже следователь линейной милиции на транспорте, который трясся тучными телесами на переднем сиденье автомобиля.
Место оказалась подходящим для саммита со смертью. Заброшенная железнодорожная ветка. В паутине рельс, запуталась ржавое тело теплотрассы. Под лестницей, в печально склоненных над чем-то темным камышах, остановились. Спутники разглядывали это молча. В напряженных спинах единственный вопрос, который терзает всех живых, столкнувшихся с трагической смертью: «Почему?» Меня тряхануло. Воображение, пробежав по нервам стовольтным зарядом, нарисовало жестокое убийство. Подошла поближе.
Авторитетного заключения не понадобилось. На распухшей шее висел ободранный кусок веревки, остаток реял на ступени лестницы. Я с трудом оторвала взгляд от выпученных голубых глаз мертвеца, только для того, чтобы он снова приковался к ободранным до кости фалангам пальцев. Буйная фантазия изобразила картину борьбы за жизнь, которую от чего-то перестал любить парень.
— Крысы,- куда-то на студеный ветер бросил следователь.
В животе что-то охнуло, куда-то помчалось, когда Алексей Николаевич — дождавшись пока следователь «обчистит» карманы самоубийцы — проткнул пузо мертвеца чем-то, напоминающее железный прут. Осмотрел. В ворот дубленки буркнул: «вчера».
То ли пронизывающий студеный ветер, а скорее увиденное, услышанное, вызвало нестерпимое желание утопиться в алкоголе.
До конца рабочего дня оставалось пять часов.
*******************
На кинофестивале ужасов в номинации жутких реквизитов за лучшее исполнение скрипа, наверняка, победила бы приоткрытая мною дверь. Зрение, ничего не разглядев в полумраке — не кинулось в панику, в отличие от мгновенно очумевшего обоняния. Смрадная тугая волна трупного зловония отбросила обратно. «Раз пришла работать, будь добра осмотреться. На ТРУПЫ смотреть!? Я сильная, смелая…И легкая, легкая!! Читателей надо завоевывать. А сомой ту сдохнуть. Прославишься после этого материла. Ага, после смерти». — Пищал внутри меня один тщеславный голосок, а трубил второй циничный басок.
Усилием воли, заставив завтрак не дебоширить, заткнув шарфом нос, я, словно Матросов, на амбразуру, ринулась внутрь.
На каталках лежали лилово-сизые тела. От низа живота до грудной клетки тянулись разрезы, схваченные большими, но аккуратными стяжками. Не до эстетики. Я стремительно понеслась к противоположной двери. Коридор. Без трупов. Душа в припадке счастья заголосила кому-то благодарность, а уши заложило так, будто башка попала в сопло реактивного самолета. Появился санитар:
— Решили осмотреться?! Показать холодильники?!
— Да! – завопила я в ответ. — Что гудит?!
-Кондиционер! Чаще сломан. Летом приходите. Тут черви ковром ползают. Крысы, что такса. Красота! Холодильники как-то полетели! Пригнали рефрижератор! Один! Представляете, что творилось!?
Отняв от носа шарф, кивнула. Запах престал вызывать головокружительную дурноту, хотя по-прежнему подташнивало.
— Помните, в Курортске высокопоставленный чин из Москвы помер?! — Продолжал санитар.- К нам! Я баллонов пять дезика выбрызгал! Вони-ищ-ща! Один холодильник хотели сделать для нормальных. Его туда одного положили. Остальных в общий. До потолка. Теперь кладем не разбирая, кто бомж, кто генерал — вместе!
Он распахнул двери бывшего зала для привилегированных трупов. Я отшатнулась. Посреди тесного помещения, как попало накиданная, высилась гора голых мертвецов.
— Другой холодильник вместительнее! – Довольный произведенным эффектом оптимистично напрягал связки гид, распахивая очередную дверь.
Взгляд, спасаясь от гадких впечатлений, все же наткнулся на искореженный труп неопределенного пола. Во все стороны, точно остежья у изломанного букета, торчали белесые кости. Младший медик, отпихнув ботинком чью-то выпавшую из общей бездны руку, сноровисто взобрался на кучу тел, принявшись энергично рыться в скоплении мертвой плоти. Кошмарные поиски завершились победным возгласом и глухим стуком чьего-то черепа о бетонный пол. Санитар волок добычу к выходу.
Отпрянув, охнула. Краска в истерике покинула лицо. Замутило до черноты в глазах.
Назад шла, не разбирая дороги. Куда?
В узкой комнате виднелись живые. Не молодая женщина за столом, что-то писала. Мужчина в маске, с залитым кровью, хоть выжимай, переднике возился около стола. Он приветливо махнул красно-белой перчаткой, приглашая зайти.
Присмотревшись, над чем трудится трупных дел мастер, я вконец ошалела. Его-то и трупом не назвать. Бесформенная черно-фиолетовая масса. Черепа нет: вместо — сизо-черная масса. Меркнувшее зрение, как назло, озарило вспышкой ясности вылезший на белую простынь змеевик чего-то пакостно бурого.
Зажав рот рукой, я рванула…
На воздухе полегчало. Желудок, пару раз перекувыркнувшись, успокоился. Потрясение, медленно отступало.
*******************
Алексей Николаевич что-то живо карябал в тетради. Сергей Артурович полулежа на диване, читал. Завидев меня, оба выжидательно уставились, наблюдая, как я тяжело брякаюсь на стул.
— Впечатлило до смерти,- изрекла. — Видела, как труп раздел…
-Девушка, — оборвал Парфенов резко развернувшись,- мы не разделываем, мы — исследуем!
Я стушевалась. Умнее не придумав ответа, спросила: «Случаются ли у них веселые происшествия».
Старший эксперт, хмыкнув, произнес:
— Следователи развлекают. Что только не пишут. Пришла как-то бумажка: «Прошу исследовать тело на предмет не было ли оно на момент смерти беременным». А погибшей было девяносто лет. Или еще: удар по голове сопровождался синюшным отеком в заднем отделе позвоночника». Чайку хотите? Я изволила покрепче.
Литровый флянец беленькой опростали в рекордное время, словно подгоняло само забвение.
Нетвердо ступая курить, я уловила доносящиеся из соседней кандейки задорные девичьи голоса. Молодость не помнит о смерти — пока та, зловеще хихикнув, не подставит подножку. В пристанище скорби и печали веселился санитар Дима.
На четвертом полустакане я отказалась от дальнейших интенсивных возлияний. Дурнота, как навязчивый ухажер, подкатила внезапно. Пить не пья было просто. Эксперты даже как-то обрадовались, одолевшей меня алкогольной непроходимости.
В дверь просунулась встрепанная голова Дмитрия, которая, глупо ухмыляясь, сообщила о поступившем вызове.
Ехали долго. Молча. В салоном быстро и нещадно завладели сумерки. В них бурлило тревожное ожидание непоправимого.
Показались окраины города. В них, как в омут, нырнул автомобиль. За окном виднелись смутные очертания хижин и полуразвалившихся двухэтажных домов. Автомобиль, всхрапнув, остановился около какого-то дома. Наш хмурый водитель хрипло пробасил: «Приехали».
Бесцеремонно встряхнув нечленораздельного эксперта, он выволок его на улицу. Вид у Алексея Николаевича имелся обвисшей, похожий на намокшее знамя пролетариата.
Квартира, где стряслось преступление: стол, ощетинившийся гаммой масляных красок, три таких же злобных табурета, грязный лохматый матрац в углу – весь интерьер, не беря во внимание кучу отходов и всевозможной рухляди в углу. Но самое примечательное – полуголый труп мужчины в разодранном трико возле окна. Черно-глянцевая масса под ним уже не растекалась. Я ощутила, как алкоголь предательски сбежал, прихватив с собой решимость и дальше знакомиться с работой судмед экспертов.
Обведя нищее великолепие мутным взглядом пропойцы, эксперт рухнул на матрац. Захрапел.
Я растерялась. До фиг знает какого пота прошиб зверский страх. Одна. В мерзкой комнате. Рядом труп, вернее два. Что делать? В размышляющем-замешательстве подошла к столу. На нем во всю резвились всевозможные насекомые. За день наотвращавшись, теперь не почувствовала ничего. Опустившись на стул, все же брезгливо отодвинула его подальше от пиршества местной фауны. Минуты падали, как капли дегтя в бездну неизвестности, все больше наполняя сознание черной безысходностью. Захотелось истошно завыть.
Удрать?
Невозможно.
Водила куда-то умчался. Угрюмо пообещав вернуться. Район — незнакомый, глухой, куда даже самый паршивый пес не забегает, остерегаясь попасть в утробу отбросов человечества. Оставалось ждать приезда стражей правопорядка. Надеяться, что бомжовый бомонд не заглянет на огонек. Верить в расторопность правоохранительных органов.
Хрястнула уличная дверь. Шаги. Приблизились. Я в смятении подпрыгнула, хаотично заметавшись по комнате. Омерзительно холодная жуть склизким червяком вползла в нервы, со смаком жуя каждую струну.
После перекрестного краткого допроса милиционеры, наконец, оставили меня в покое, занявшись Алексеем Николаевичем. После пятого увесистого тычка тот завозился и разлепил веки. Бессмысленный взгляд скользнул по парням в гражданской одежде, нащупал труп.
— А-ааа-аа!- Исступленно заорал эксперт бешено вращая глазами. Он сорвался с лежанки и попытался домчаться до выхода, но удачная подсечка одного из следователей оборвала стремительный забег. — Ты чего? – На лице следака, обрушившего на пол беглеца, проступила высшая степень тупого недоумения. А из дубовой морды напарника можно было колоть чурки. Мы с изумлением глазели на отчего-то свихнувшегося эксперта.
— Эт… это… не я,- едва слышно прошелестел Парфенов, безумно скребя лысую голову.
— Чего не ты? – Откололся от чурбана вопрос.
— Не убивал!