Многим известна история о том, как в 637 году нашей эры впервые было применено страшнейшее оружие древности – «греческий огонь». Но немногим известно, чем он был на самом деле…

Шёл 637 год. Византийская империя содрогалась под ударами арабов. Осада Константинополя продолжалась уже третий месяц. Император Ираклий, несмотря на свою доблесть и талант полководца, видя своё бессилие, пал духом и заперся в храме Святой Софии, передав бразды правления эпарху Луцию Септимию.
В городе начинался голод. Им жители были обязаны своей беспечности, ибо, когда пришли вести о вторжении арабов, все посчитали, что государству, которому всего семь лет от роду, не причинить византийскому гиганту ни малейшего вреда. Арабы же, напротив, не были столь самонадеянны и легкомысленны и тут же перекрыли все торговые пути, какие только смогли. А затем принялись остервенело рубить византийские легионы, неумолимо продвигаясь к столице. Когда же константинопольцы осознали всю опасность происходящего, было уже поздно: город был осаждён.

Старшина «синей» димы Авл Сципион Теренций Гракх, прозванный в народе Архистратигом за умение хорошо организовывать сражения, шёл по тротуару в сопровождении своего телохранителя Апполинария, погружённый в мрачные мысли. Он направлялся на совет, куда его, старшин других дим и сенаторов пригласил Септимий.
Септимий был бездарным руководителем, поэтому положение дел с момента ухода Ираклия значительно ухудшилось. Контроль за распределением пищи, установленный императором, перестал существовать; голод обострился; в городе наблюдалось народное волнение; то здесь, то там вспыхивали пожары; по столице прокатилась волна грабежей и убийств. Ни одна военная операция в последнее время не увенчалась успехом. Никто из ушедших за крепостные стены не вернулся обратно. Многие люди, лишь бы не умереть с голоду, переходили на сторону арабов. Хотя мало кому из них удавалось остаться вживых, — большинство беглецов арабы публично казнили напротив городских стен, — даже смерть не пугала людей, и количество беженцев росло с каждым днём. Среди простого народа (да и в определённых аристократических кругах) уже начали поговаривать о свержении Септимия, но горожане ещё не готовы были пойти против императора, а смещение назначенного Ираклием эпарха было бы расценено именно так.
— Уважаемые сограждане, — обратился к старшинам и сенаторам Луций Септимий, — Священная Византийская империя переживает сейчас тяжёлые дни: столица осаждена, армия деморализована, население голодает, пролетариат объединяется в вооружённые банды…
— Кто же виноват?! – прервал его сенатор Юлий Тарквиний Оптимат, — При императоре Ираклии, несмотря на осаду города, люди не готовы были, как сейчас, покориться захватчикам, ибо это лучше, чем пожрать друг друга!
По залу прокатился ропот одобрения.
— Кого же, как не тебя, Септимий, — продолжил Оптимат, — винить нам в этом? Ты, подобно Каталине, совершил страшнейшее преступление против государства! Хорошо ещё, что ты не отворил ворот арабам! Что можешь ты сказать в своё оправдание?!
Надо отдать должное Септимию, он обладал хорошей выдержкой, спокойно слушая столь страшные обвинения.
— Позволь, я отвечу, — сказал он, — Ты обвиняешь меня в том, что я бездарный руководитель. Да, это так, но ведь не я себя назначил на пост эпарха…
— Но почему же ты, видя свою бездарность, не сложил с себя полномочий? – выкрикнул кто-то.
— Мною овладела жажда наживы, — усмехнулся эпарх, — К тому же, я не хотел прослыть слабоумным, отказавшись от поста, открывающего такие перспективы…
Ему не дали договорить. Благородные римские граждане, все, как один, вскочили, обнажая мечи.
Септимий был тут же окружён кольцом телохранителей, готовых, несмотря на численный перевес противника, защищать своего хозяина. Зал огласился звоном мечей и предсмертными хрипами.
— Остановитесь!!! – прогремел вдруг чей-то голос, своей силой перекрывая все другие звуки.
Противники устремили взоры на говорящего. То был император Ираклий, облачённый в боевое одеяние.
— Братоубийственная война – именно то, что нам сейчас нужнее всего! Государство в опасности, а вы грызётесь, как свора собак! Ты, Септимий, будешь казнён, но не раньше, чем мы разобьём нашего врага. Мы не имеем права сводить счёты тогда, когда от нашей общности зависит судьба народа и государства. Рим пал потому, что его властители этого не поняли. Перевяжите раненных, соберите мёртвых, а потом отправляйтесь к своим воинам и готовьтесь к решающей битве.
Среди телохранителей Септимия семеро было убито и пятеро ранено, сам эпарх был ранен в руку. Противоположная сторона потеряла троих сенаторов и двух старшин убитыми, четверо получили ранения.
— Мы выйдем из города и примем последний бой, — молвил император, — если нам суждено погибнуть, значит, так тому и быть…
— О, император, — обратился к Ираклию Септимий, — позволь мне искупить хоть часть своей вины.
— Говори.
— Мне кажется, я знаю другой выход, нежели бой, в котором мы все погибнем…
— Что ты имеешь ввиду?
— Помнишь ли ты, о, царственный, Каллинкоса – некроманта из Гелиополиса, которого должны были казнить в тот день, когда ты низложил Фому? Он великий маг, и лишь слово, данное его прадедом Юстиниану, что его род не причинит нашему городу никакого зла, останавливает его от того, чтобы превратить Константинополь в ад на земле.
— Почему же он до сих пор ничего не предпринял? – спросил всадник Гай Флавий.
— Каллинкоса тяготит клятва, данная не им, но которую он обязан соблюдать, так как дорожит честью своего рода. Поэтому Каллинкос, не имея возможности сделать что-либо во зло столице, не делает ничего ей во благо.
— То есть ты предлагаешь нам, христианам, обратиться за помощью к человеку, поклоняющемуся чёрным богам, и, тем самым, доказать, что они могущественнее нашего Бога?! – побагровев, закричал император, — Ты в своём уме?
— Но ведь я же… — начал эпарх.
— Убейте его, — устало сказал Ираклий и вышел.
Три меча одновременно обрушились на эпарха Луция Септимия, разрубив его на четыре агонизирующих куска окровавленной плоти. Его пальцы, побелев, конвульсивно впились в мраморный пол, а ноги забились в запоздалом беге. Огромное красное пятно медленно расползалось по залу.
Ираклий тем временем сидел на ступенях здания сената и с тоской взирал вдаль. Думы его были тяжёлыми. Септимий был прав: лишь колдун мог избавить людей от никому не нужной кровавой резни. Стоило только попросить его об этом. Но это означало бы отречение от их Бога, того, по чьей воле вершится всё на земле. Но главное, что останавливало императора, — это цена, которую мог назначить проклятый некромант в награду за спасение города. Но другого выхода не было.

— Так вы хотите, что бы я спас город, — Каллинкос расплылся в беззубой улыбке, — но с какой стати? Моя религия запрещена, род практически объявлен вне закона, зачем?
— Но ведь если арабы захватят город, то ты погибнешь, как и остальные! – ответил Ираклий.
— Я? – засмеялся маг, — Нет! Ни я, ни моя семья не погибнем, поскольку наши Боги, в отличие от вашего бога, оберегают нас!
При этих словах лицо императора болезненно перекосилось.
— О, я вижу, тебе нечего сказать на это, величественный! Но ладно, мне льстит ваше внимание, поэтому я подумаю. Но учти, я ничего не делаю задаром. Смотри, как бы цена не оказалась слишком велика.
Ночью горожане наблюдали страшное знамение: созвездия на небе как бы разошлись в стороны, уступая место другим – чуждым – звёздам, образующим невиданные комбинации. Вскоре на востоке появилась светящаяся белым точка, быстро увеличивающаяся в размерах, и через несколько минут Константинополь и его окрестности потонули в слепящем зареве молочного цвета. Прошло мгновение. Свет погас, а звёзды приняли привычное для них положение.
На утро Каллинкос созвал всех жителей города на главную площадь – площадь Аркадия.
— Сограждане, — сказал он, — все вы хорошо знаете меня – колдуна и язычника, но вам ещё известно, что я обладаю огромной магической силой, действие которой в этом городе ограничено только данным моим прадедом словом. Но вчера ваш император обратился ко мне с просьбой избавить столицу от гибели. Всю ночь я размышлял и решил, что могу это сделать для вас. Но лишь если вы выполните мои условия. Вот они. Я хочу, что бы мне и моей семье, а также нашим потомкам было разрешено открыто поклоняться нашим Богам и совершать необходимые обряды.
Горожане обратили свои взоры на императора. Тот молча кивнул.
— Но главное, — Каллинкос ухмыльнулся, — я хочу, чтобы за всю ту боль, которую вы причинили нашему роду, и в знак уважения к нашим Богам вы все, включая вашего императора, сейчас встали на колени…
Безмолвствовавшая всё это время толпа взорвалась диким рёвом и устремилась к Каллинкосу. Но тот благоразумно оградил себя заклятьем, и все попытки добраться до мага были тщетны.
— Образумьтесь! – вскричал тогда император.
Медленно он прошёл через замершую толпу к Каллинкосу и со словами «Нет у нас судьбы другой…» рухнул перед ним на колени.
Ошеломлённые люди изумлённо взирали на своего императора. Гнев постепенно начал остывать, и они, понимая, что выбора нет, по-одному начали опускаться на колени, и вскоре весь Константинополь пал ниц перед колдуном.
Это была позорная страница в истории империи. Всем летописцам Византии было запрещено упоминать об этом событии под страхом смерти.
— Что ж, — произнёс Каллинкос, — свою часть обязательств вы выполнили. Теперь мой черёд.
Сказав так, он удалился в свой дом и, запершись, принялся творить колдовство.
Прошло около двух часов. Некоторые горожане, решив, что маг их обманул, уже начали роптать, когда со стороны арабского лагеря раздался оглушительный грохот, за которым последовала ослепляющая вспышка. Город содрогнулся под ударом неведомой силы.
Через некоторое время на площадь примчался запыхавшийся гонец, сообщивший, что враг практически полностью уничтожен, а оставшиеся вживых в панике убегают прочь.
Город ликовал. Наиболее любопытные кинулись смотреть на бывший вражеский лагерь. Их глазам предстало жуткое зрелище. Арабское становище было уничтожено огромным взрывом. В радиусе около пятисот метров всё было выжжено полностью, не осталось абсолютно ничего: ни трупов, ни оружия, ни доспехов. Несколько дальше от эпицентра взрыва начали попадаться первые мертвецы, точнее, то, что от них осталось – куски костей, оторванные конечности, внутренности. По мере приближения к городской черте трупы арабов, изувеченные страшными ожогами и ранами, попадались всё чаще. Горячая земля и лежащие на ней человеческие останки продолжали дымиться, источая жуткое зловоние. Даже вороньё сторонилось места этой бойни.
Никто из людей не смог дойти до эпицентра взрыва. Даже самые выносливые поворачивали обратно на полпути, чувствуя сильное недомогание. Все, кто побывал на том месте, вернувшись обратно, уже на следующий день испытывали сильные головные боли, постоянную тошноту и слабость. Многие страдали от нарушения сна. Некоторые лежали дома в жару, мучаясь от постоянной рвоты и кровавого поноса.
Вскоре радость победы, на фоне всех этих несчастий, начала угасать, и взоры горожан, уже готовых было смириться с его существованием, вновь устремились на Каллинкоса. Но тому было всё равно, что говорят у него за спиной: Каллинкос знал, что, пока потомки будут помнить составленную им магическую формулу, ни один император не осмелится обидеть его род.
Через пару недель в Константинополь стали приходить первые сообщения о том, что многие жители Византии видели арабов, у которых наблюдалась та же болезнь, что и у многих константинопольцев, посетивших проклятое место. Тела многих из них были покрыты отвратительными язвами и кровоподтёками, их дёсны кровоточили, а у некоторых выпали почти все волосы.
Арабский халиф Абу Бекр, узнавший о поражении под Константинополем, хотел было организовать новое выступление, но, увидев тех, кто вернулся обратно, решил отказаться от этого.

Прошло около двухсот лет. Творение Каллинкоса, названное «греческим огнём» не раз спасало Византию от захватчиков, хотя и это оружие не было совершенным. Никакая сила, даже уговоры императора, не могла заставить колдуна и членов его рода покинуть город, так что чем дальше Каллинкос (а в последствие его потомки) располагался от местонахождения противника, тем слабее была мощность «греческого огня». Поэтому многие дальние владения Второго Рима, особенно в Африке, не раз завоёвывались иноземными захватчиками.
В 886 году к власти пришёл Лев Философ. Это событие он ознаменовал эдиктом, запрещающим готовить «греческий огонь» где-либо кроме тайных лабораторий империи. Потомками Каллинкоса этот эдикт был встречен смехом, ибо был чистой фикцией. Хотя летописи и утверждали обратное, формула «греческого огня» никогда не передавалась ни одному византийскому императору. Она передавалась из поколения в поколение в семье Каллинкоса и свято оберегалась от посягательств извне.

Наступил 913 год, и во главе Византийской империи встал Константин VII Багрянородный. Будучи столь же умён и расчётлив, сколь хитёр и коварен, он сразу понял, что для спокойного правления ему необходимо постичь тайну «греческого огня». Но бумага, написанная пурпурными чернилами и скреплённая государственной печатью, не давала ему возможности вырвать её силой у проклятых язычников. Поэтому василевс решил действовать хитростью.
Род Каллинкоса хотя и добился религиозной свободы, но других выгод из спасения столицы не извлёк: он не был знатным и уважаемым (скорее, наоборот, ненависть к потомкам Каллинкоса усиливалась всё больше и больше), не был богатым. Служение чёрному культу было священной обязанностью рода и отнимало всё время и силы, поэтому семейство нищало из поколения в поколение.
На это и делал ставку Константин, подсылая к ним своего дальнего родственника – богатого грека Александра. Его целью была старшая праправнучка чернокнижника, София. В считанные дни уладив всё с её отцом, Александр обвенчался с Софией, став членом семьи язычников. Главным условием этого брака было принятие женихом их веры. Обряд посвящения, а затем, и венчания были столь жутки, что Александр никогда никому о них не рассказывал.
В течение трёх лет Минос, отец Софии, проверял своего зятя и лишь убедившись в его надёжности, наконец, посвятил Александра в семейную тайну, передав ему секрет «греческого огня» — магическую формулу Каллинкоса.
В ту же ночь Александр бежал в императорский дворец, где передал всё Константину. Несказанно обрадовавшись, василевс приказал устроить пир в честь Александра, а сам, тем временем, отдал распоряжение своим воинам уничтожить дьявольское отродье – род Каллинкоса – некроманта.
Жестокость Константина могла сравниться с жестокостью китайских императоров: в соответствие с его приказом язычникам были отрезаны конечности, носы и уши, после чего они, начиная с детей и заканчивая стариками, были забиты палками; их отрубленные головы свалили на площади Аркадия в назидание другим.
Среди них была и голова Александра, поскольку он тоже принадлежал к этому богомерзкому роду.
Получив в свои руки столь грозное оружие, Константин, будучи достаточно умён, применял его только в случае крайней необходимости, что было крайне редко, так как, зная силу «греческого огня», противники империи старались избегать серьёзных столкновений с византийской армией.
Император не стал делать формулу «греческого огня» своей личной тайной. Он придал ей статус государственной, переходящей от одного правителя к другому. И только незадолго до смерти Константин VII Багрянородный приказал вырезать в храме на престоле проклятие на того, кто осмелится передать это открытие чужеземцам.

Минуло чуть менее трёх столетий, и в 1210 году Алексея III постигла участь большинства византийских императоров – он был лишён престола .
Стремясь спасти свою жизнь, Алексей бежал к султану Ионийскому, охотно предоставившему убежище бывшему василевсу. Ослеплённый жаждой мести, Алексей обещал раскрыть султану тайну «греческого огня», если тот поможет вернуть ему потерянный престол.
Султан начал активную подготовку к широкой военной кампании. Через несколько лет, в течение которых действие «греческого огня» испытывалось на территории близлежащих стран, Византия вздрогнула под ударом с Востока. Толпы религиозных фанатиков, славя Аллаха, рубили своими ятаганами тех, кто уцелел после использования «греческого огня». Захватчики, возглавляемые Алексеем, которого султан Ионийский назначил командующим своей армией, продвигались, как и шестьсот лет назад, к самому сердцу империи – Константинополю.
Встречный огонь был не менее смертоносен, но сам факт того, что враги проникли в тайну «греческого огня», сломил боевой дух византийской армии; нападавшие же, напротив, были воодушевлены и настроены на победу.
Грезя троном и уже ощущая на своей голове царский венец, Алексей передал секрет «греческого огня» придворному магу султана, приставленному к нему специально для этого, что было ошибкой, ибо, узнав о количестве жертв, султан отозвал свои войска, боясь лишиться армии.
Через месяц после этого от неизвестной болезни в страшных муках умер Алексей. Сбылось проклятье Константина.
Вскоре формула «греческого огня» стала известна не только арабам, но и персам, индийцам, китайцам, монголам и многим другим: придворный маг был страстным сребролюбцем. Смертоносное оружие уничтожало множество людей, ещё больше калечило…
Но убивал не только «греческий огонь», но и проклятье Константина, постепенно уничтожая всех, кто знал эту тайну.
Последнее упоминание «греческого огня» встречается в летописи Франциска в 1453 году – при взятии Константинополя Магометом II.

С тех пор секрет этого страшного оружия была утрачена на долгие столетия. Многие алхимики пытались постичь его, но все они терпели неудачу, пока в середине восемнадцатого века во Франции некто Дюпре не добился потрясающих результатов – воссоздал формулу Каллинкоса. Он потратил не одно десятилетие на изучение древних манускриптов и ветхих фолиантов по алхимии, оккультным и другим магическим наукам, пока, наконец, не наткнулся на рукопись, содержавшую фрагменты этого заклинания. Последовали годы усердной работы по восстановлению пробелов, и Дюпре достиг своей цели.
Дюпре был очень беден и поэтому решил продать своё открытие королю – Людовику XV. Последний, весьма наслышанный о «греческом огне», обещал заплатить огромную сумму, если на испытаниях оружие себя оправдает. Дюпре согласился и в назначенный день явился во дворец. Задача его состояла в следующем: победить выставленный против него полк гвардейцев короля.
Не успели скомандовать наступление, как Дюпре обрушил на солдат всю мощь смертоносного огня. Дикий ужас овладел королём и его приближёнными, когда они увидели, что осталось от полка хорошо обученных гвардейцев. Предвидя беды, которые может принести «греческий огонь», Людовик приказал уничтожить все бумаги, содержащие открытие, а самого Дюпре – казнить, чтобы тот не смог никому открыть этого зловещего секрета.
Ибо то, что наши предки называли «греческим огнём», было всего лишь малой частичкой первозданного хаоса, извлечённого из галактики – ядерного взрыва с помощью жутких заклинаний, к счастью, забытых ныне…
1 – 25 декабря 1998 года.

Многим известна история о том, как в 637 году нашей эры впервые было применено страшнейшее оружие древности – «греческий огонь». Но немногим известно, чем он был на самом деле…

Шёл 637 год. Византийская империя содрогалась под ударами арабов. Осада Константинополя продолжалась уже третий месяц. Император Ираклий, несмотря на свою доблесть и талант полководца, видя своё бессилие, пал духом и заперся в храме Святой Софии, передав бразды правления эпарху Луцию Септимию.
В городе начинался голод. Им жители были обязаны своей беспечности, ибо, когда пришли вести о вторжении арабов, все посчитали, что государству, которому всего семь лет от роду, не причинить византийскому гиганту ни малейшего вреда. Арабы же, напротив, не были столь самонадеянны и легкомысленны и тут же перекрыли все торговые пути, какие только смогли. А затем принялись остервенело рубить византийские легионы, неумолимо продвигаясь к столице. Когда же константинопольцы осознали всю опасность происходящего, было уже поздно: город был осаждён.

Старшина «синей» димы Авл Сципион Теренций Гракх, прозванный в народе Архистратигом за умение хорошо организовывать сражения, шёл по тротуару в сопровождении своего телохранителя Апполинария, погружённый в мрачные мысли. Он направлялся на совет, куда его, старшин других дим и сенаторов пригласил Септимий.
Септимий был бездарным руководителем, поэтому положение дел с момента ухода Ираклия значительно ухудшилось. Контроль за распределением пищи, установленный императором, перестал существовать; голод обострился; в городе наблюдалось народное волнение; то здесь, то там вспыхивали пожары; по столице прокатилась волна грабежей и убийств. Ни одна военная операция в последнее время не увенчалась успехом. Никто из ушедших за крепостные стены не вернулся обратно. Многие люди, лишь бы не умереть с голоду, переходили на сторону арабов. Хотя мало кому из них удавалось остаться вживых, — большинство беглецов арабы публично казнили напротив городских стен, — даже смерть не пугала людей, и количество беженцев росло с каждым днём. Среди простого народа (да и в определённых аристократических кругах) уже начали поговаривать о свержении Септимия, но горожане ещё не готовы были пойти против императора, а смещение назначенного Ираклием эпарха было бы расценено именно так.
— Уважаемые сограждане, — обратился к старшинам и сенаторам Луций Септимий, — Священная Византийская империя переживает сейчас тяжёлые дни: столица осаждена, армия деморализована, население голодает, пролетариат объединяется в вооружённые банды…
— Кто же виноват?! – прервал его сенатор Юлий Тарквиний Оптимат, — При императоре Ираклии, несмотря на осаду города, люди не готовы были, как сейчас, покориться захватчикам, ибо это лучше, чем пожрать друг друга!
По залу прокатился ропот одобрения.
— Кого же, как не тебя, Септимий, — продолжил Оптимат, — винить нам в этом? Ты, подобно Каталине, совершил страшнейшее преступление против государства! Хорошо ещё, что ты не отворил ворот арабам! Что можешь ты сказать в своё оправдание?!
Надо отдать должное Септимию, он обладал хорошей выдержкой, спокойно слушая столь страшные обвинения.
— Позволь, я отвечу, — сказал он, — Ты обвиняешь меня в том, что я бездарный руководитель. Да, это так, но ведь не я себя назначил на пост эпарха…
— Но почему же ты, видя свою бездарность, не сложил с себя полномочий? – выкрикнул кто-то.
— Мною овладела жажда наживы, — усмехнулся эпарх, — К тому же, я не хотел прослыть слабоумным, отказавшись от поста, открывающего такие перспективы…
Ему не дали договорить. Благородные римские граждане, все, как один, вскочили, обнажая мечи.
Септимий был тут же окружён кольцом телохранителей, готовых, несмотря на численный перевес противника, защищать своего хозяина. Зал огласился звоном мечей и предсмертными хрипами.
— Остановитесь!!! – прогремел вдруг чей-то голос, своей силой перекрывая все другие звуки.
Противники устремили взоры на говорящего. То был император Ираклий, облачённый в боевое одеяние.
— Братоубийственная война – именно то, что нам сейчас нужнее всего! Государство в опасности, а вы грызётесь, как свора собак! Ты, Септимий, будешь казнён, но не раньше, чем мы разобьём нашего врага. Мы не имеем права сводить счёты тогда, когда от нашей общности зависит судьба народа и государства. Рим пал потому, что его властители этого не поняли. Перевяжите раненных, соберите мёртвых, а потом отправляйтесь к своим воинам и готовьтесь к решающей битве.
Среди телохранителей Септимия семеро было убито и пятеро ранено, сам эпарх был ранен в руку. Противоположная сторона потеряла троих сенаторов и двух старшин убитыми, четверо получили ранения.
— Мы выйдем из города и примем последний бой, — молвил император, — если нам суждено погибнуть, значит, так тому и быть…
— О, император, — обратился к Ираклию Септимий, — позволь мне искупить хоть часть своей вины.
— Говори.
— Мне кажется, я знаю другой выход, нежели бой, в котором мы все погибнем…
— Что ты имеешь ввиду?
— Помнишь ли ты, о, царственный, Каллинкоса – некроманта из Гелиополиса, которого должны были казнить в тот день, когда ты низложил Фому? Он великий маг, и лишь слово, данное его прадедом Юстиниану, что его род не причинит нашему городу никакого зла, останавливает его от того, чтобы превратить Константинополь в ад на земле.
— Почему же он до сих пор ничего не предпринял? – спросил всадник Гай Флавий.
— Каллинкоса тяготит клятва, данная не им, но которую он обязан соблюдать, так как дорожит честью своего рода. Поэтому Каллинкос, не имея возможности сделать что-либо во зло столице, не делает ничего ей во благо.
— То есть ты предлагаешь нам, христианам, обратиться за помощью к человеку, поклоняющемуся чёрным богам, и, тем самым, доказать, что они могущественнее нашего Бога?! – побагровев, закричал император, — Ты в своём уме?
— Но ведь я же… — начал эпарх.
— Убейте его, — устало сказал Ираклий и вышел.
Три меча одновременно обрушились на эпарха Луция Септимия, разрубив его на четыре агонизирующих куска окровавленной плоти. Его пальцы, побелев, конвульсивно впились в мраморный пол, а ноги забились в запоздалом беге. Огромное красное пятно медленно расползалось по залу.
Ираклий тем временем сидел на ступенях здания сената и с тоской взирал вдаль. Думы его были тяжёлыми. Септимий был прав: лишь колдун мог избавить людей от никому не нужной кровавой резни. Стоило только попросить его об этом. Но это означало бы отречение от их Бога, того, по чьей воле вершится всё на земле. Но главное, что останавливало императора, — это цена, которую мог назначить проклятый некромант в награду за спасение города. Но другого выхода не было.

— Так вы хотите, что бы я спас город, — Каллинкос расплылся в беззубой улыбке, — но с какой стати? Моя религия запрещена, род практически объявлен вне закона, зачем?
— Но ведь если арабы захватят город, то ты погибнешь, как и остальные! – ответил Ираклий.
— Я? – засмеялся маг, — Нет! Ни я, ни моя семья не погибнем, поскольку наши Боги, в отличие от вашего бога, оберегают нас!
При этих словах лицо императора болезненно перекосилось.
— О, я вижу, тебе нечего сказать на это, величественный! Но ладно, мне льстит ваше внимание, поэтому я подумаю. Но учти, я ничего не делаю задаром. Смотри, как бы цена не оказалась слишком велика.
Ночью горожане наблюдали страшное знамение: созвездия на небе как бы разошлись в стороны, уступая место другим – чуждым – звёздам, образующим невиданные комбинации. Вскоре на востоке появилась светящаяся белым точка, быстро увеличивающаяся в размерах, и через несколько минут Константинополь и его окрестности потонули в слепящем зареве молочного цвета. Прошло мгновение. Свет погас, а звёзды приняли привычное для них положение.
На утро Каллинкос созвал всех жителей города на главную площадь – площадь Аркадия.
— Сограждане, — сказал он, — все вы хорошо знаете меня – колдуна и язычника, но вам ещё известно, что я обладаю огромной магической силой, действие которой в этом городе ограничено только данным моим прадедом словом. Но вчера ваш император обратился ко мне с просьбой избавить столицу от гибели. Всю ночь я размышлял и решил, что могу это сделать для вас. Но лишь если вы выполните мои условия. Вот они. Я хочу, что бы мне и моей семье, а также нашим потомкам было разрешено открыто поклоняться нашим Богам и совершать необходимые обряды.
Горожане обратили свои взоры на императора. Тот молча кивнул.
— Но главное, — Каллинкос ухмыльнулся, — я хочу, чтобы за всю ту боль, которую вы причинили нашему роду, и в знак уважения к нашим Богам вы все, включая вашего императора, сейчас встали на колени…
Безмолвствовавшая всё это время толпа взорвалась диким рёвом и устремилась к Каллинкосу. Но тот благоразумно оградил себя заклятьем, и все попытки добраться до мага были тщетны.
— Образумьтесь! – вскричал тогда император.
Медленно он прошёл через замершую толпу к Каллинкосу и со словами «Нет у нас судьбы другой…» рухнул перед ним на колени.
Ошеломлённые люди изумлённо взирали на своего императора. Гнев постепенно начал остывать, и они, понимая, что выбора нет, по-одному начали опускаться на колени, и вскоре весь Константинополь пал ниц перед колдуном.
Это была позорная страница в истории империи. Всем летописцам Византии было запрещено упоминать об этом событии под страхом смерти.
— Что ж, — произнёс Каллинкос, — свою часть обязательств вы выполнили. Теперь мой черёд.
Сказав так, он удалился в свой дом и, запершись, принялся творить колдовство.
Прошло около двух часов. Некоторые горожане, решив, что маг их обманул, уже начали роптать, когда со стороны арабского лагеря раздался оглушительный грохот, за которым последовала ослепляющая вспышка. Город содрогнулся под ударом неведомой силы.
Через некоторое время на площадь примчался запыхавшийся гонец, сообщивший, что враг практически полностью уничтожен, а оставшиеся вживых в панике убегают прочь.
Город ликовал. Наиболее любопытные кинулись смотреть на бывший вражеский лагерь. Их глазам предстало жуткое зрелище. Арабское становище было уничтожено огромным взрывом. В радиусе около пятисот метров всё было выжжено полностью, не осталось абсолютно ничего: ни трупов, ни оружия, ни доспехов. Несколько дальше от эпицентра взрыва начали попадаться первые мертвецы, точнее, то, что от них осталось – куски костей, оторванные конечности, внутренности. По мере приближения к городской черте трупы арабов, изувеченные страшными ожогами и ранами, попадались всё чаще. Горячая земля и лежащие на ней человеческие останки продолжали дымиться, источая жуткое зловоние. Даже вороньё сторонилось места этой бойни.
Никто из людей не смог дойти до эпицентра взрыва. Даже самые выносливые поворачивали обратно на полпути, чувствуя сильное недомогание. Все, кто побывал на том месте, вернувшись обратно, уже на следующий день испытывали сильные головные боли, постоянную тошноту и слабость. Многие страдали от нарушения сна. Некоторые лежали дома в жару, мучаясь от постоянной рвоты и кровавого поноса.
Вскоре радость победы, на фоне всех этих несчастий, начала угасать, и взоры горожан, уже готовых было смириться с его существованием, вновь устремились на Каллинкоса. Но тому было всё равно, что говорят у него за спиной: Каллинкос знал, что, пока потомки будут помнить составленную им магическую формулу, ни один император не осмелится обидеть его род.
Через пару недель в Константинополь стали приходить первые сообщения о том, что многие жители Византии видели арабов, у которых наблюдалась та же болезнь, что и у многих константинопольцев, посетивших проклятое место. Тела многих из них были покрыты отвратительными язвами и кровоподтёками, их дёсны кровоточили, а у некоторых выпали почти все волосы.
Арабский халиф Абу Бекр, узнавший о поражении под Константинополем, хотел было организовать новое выступление, но, увидев тех, кто вернулся обратно, решил отказаться от этого.

Прошло около двухсот лет. Творение Каллинкоса, названное «греческим огнём» не раз спасало Византию от захватчиков, хотя и это оружие не было совершенным. Никакая сила, даже уговоры императора, не могла заставить колдуна и членов его рода покинуть город, так что чем дальше Каллинкос (а в последствие его потомки) располагался от местонахождения противника, тем слабее была мощность «греческого огня». Поэтому многие дальние владения Второго Рима, особенно в Африке, не раз завоёвывались иноземными захватчиками.
В 886 году к власти пришёл Лев Философ. Это событие он ознаменовал эдиктом, запрещающим готовить «греческий огонь» где-либо кроме тайных лабораторий империи. Потомками Каллинкоса этот эдикт был встречен смехом, ибо был чистой фикцией. Хотя летописи и утверждали обратное, формула «греческого огня» никогда не передавалась ни одному византийскому императору. Она передавалась из поколения в поколение в семье Каллинкоса и свято оберегалась от посягательств извне.

Наступил 913 год, и во главе Византийской империи встал Константин VII Багрянородный. Будучи столь же умён и расчётлив, сколь хитёр и коварен, он сразу понял, что для спокойного правления ему необходимо постичь тайну «греческого огня». Но бумага, написанная пурпурными чернилами и скреплённая государственной печатью, не давала ему возможности вырвать её силой у проклятых язычников. Поэтому василевс решил действовать хитростью.
Род Каллинкоса хотя и добился религиозной свободы, но других выгод из спасения столицы не извлёк: он не был знатным и уважаемым (скорее, наоборот, ненависть к потомкам Каллинкоса усиливалась всё больше и больше), не был богатым. Служение чёрному культу было священной обязанностью рода и отнимало всё время и силы, поэтому семейство нищало из поколения в поколение.
На это и делал ставку Константин, подсылая к ним своего дальнего родственника – богатого грека Александра. Его целью была старшая праправнучка чернокнижника, София. В считанные дни уладив всё с её отцом, Александр обвенчался с Софией, став членом семьи язычников. Главным условием этого брака было принятие женихом их веры. Обряд посвящения, а затем, и венчания были столь жутки, что Александр никогда никому о них не рассказывал.
В течение трёх лет Минос, отец Софии, проверял своего зятя и лишь убедившись в его надёжности, наконец, посвятил Александра в семейную тайну, передав ему секрет «греческого огня» — магическую формулу Каллинкоса.
В ту же ночь Александр бежал в императорский дворец, где передал всё Константину. Несказанно обрадовавшись, василевс приказал устроить пир в честь Александра, а сам, тем временем, отдал распоряжение своим воинам уничтожить дьявольское отродье – род Каллинкоса – некроманта.
Жестокость Константина могла сравниться с жестокостью китайских императоров: в соответствие с его приказом язычникам были отрезаны конечности, носы и уши, после чего они, начиная с детей и заканчивая стариками, были забиты палками; их отрубленные головы свалили на площади Аркадия в назидание другим.
Среди них была и голова Александра, поскольку он тоже принадлежал к этому богомерзкому роду.
Получив в свои руки столь грозное оружие, Константин, будучи достаточно умён, применял его только в случае крайней необходимости, что было крайне редко, так как, зная силу «греческого огня», противники империи старались избегать серьёзных столкновений с византийской армией.
Император не стал делать формулу «греческого огня» своей личной тайной. Он придал ей статус государственной, переходящей от одного правителя к другому. И только незадолго до смерти Константин VII Багрянородный приказал вырезать в храме на престоле проклятие на того, кто осмелится передать это открытие чужеземцам.

Минуло чуть менее трёх столетий, и в 1210 году Алексея III постигла участь большинства византийских императоров – он был лишён престола .
Стремясь спасти свою жизнь, Алексей бежал к султану Ионийскому, охотно предоставившему убежище бывшему василевсу. Ослеплённый жаждой мести, Алексей обещал раскрыть султану тайну «греческого огня», если тот поможет вернуть ему потерянный престол.
Султан начал активную подготовку к широкой военной кампании. Через несколько лет, в течение которых действие «греческого огня» испытывалось на территории близлежащих стран, Византия вздрогнула под ударом с Востока. Толпы религиозных фанатиков, славя Аллаха, рубили своими ятаганами тех, кто уцелел после использования «греческого огня». Захватчики, возглавляемые Алексеем, которого султан Ионийский назначил командующим своей армией, продвигались, как и шестьсот лет назад, к самому сердцу империи – Константинополю.
Встречный огонь был не менее смертоносен, но сам факт того, что враги проникли в тайну «греческого огня», сломил боевой дух византийской армии; нападавшие же, напротив, были воодушевлены и настроены на победу.
Грезя троном и уже ощущая на своей голове царский венец, Алексей передал секрет «греческого огня» придворному магу султана, приставленному к нему специально для этого, что было ошибкой, ибо, узнав о количестве жертв, султан отозвал свои войска, боясь лишиться армии.
Через месяц после этого от неизвестной болезни в страшных муках умер Алексей. Сбылось проклятье Константина.
Вскоре формула «греческого огня» стала известна не только арабам, но и персам, индийцам, китайцам, монголам и многим другим: придворный маг был страстным сребролюбцем. Смертоносное оружие уничтожало множество людей, ещё больше калечило…
Но убивал не только «греческий огонь», но и проклятье Константина, постепенно уничтожая всех, кто знал эту тайну.
Последнее упоминание «греческого огня» встречается в летописи Франциска в 1453 году – при взятии Константинополя Магометом II.

С тех пор секрет этого страшного оружия была утрачена на долгие столетия. Многие алхимики пытались постичь его, но все они терпели неудачу, пока в середине восемнадцатого века во Франции некто Дюпре не добился потрясающих результатов – воссоздал формулу Каллинкоса. Он потратил не одно десятилетие на изучение древних манускриптов и ветхих фолиантов по алхимии, оккультным и другим магическим наукам, пока, наконец, не наткнулся на рукопись, содержавшую фрагменты этого заклинания. Последовали годы усердной работы по восстановлению пробелов, и Дюпре достиг своей цели.
Дюпре был очень беден и поэтому решил продать своё открытие королю – Людовику XV. Последний, весьма наслышанный о «греческом огне», обещал заплатить огромную сумму, если на испытаниях оружие себя оправдает. Дюпре согласился и в назначенный день явился во дворец. Задача его состояла в следующем: победить выставленный против него полк гвардейцев короля.
Не успели скомандовать наступление, как Дюпре обрушил на солдат всю мощь смертоносного огня. Дикий ужас овладел королём и его приближёнными, когда они увидели, что осталось от полка хорошо обученных гвардейцев. Предвидя беды, которые может принести «греческий огонь», Людовик приказал уничтожить все бумаги, содержащие открытие, а самого Дюпре – казнить, чтобы тот не смог никому открыть этого зловещего секрета.
Ибо то, что наши предки называли «греческим огнём», было всего лишь малой частичкой первозданного хаоса, извлечённого из галактики – ядерного взрыва с помощью жутких заклинаний, к счастью, забытых ныне…
1 – 25 декабря 1998 года.