Небесный огонь.

Небо!
Как закрытая дверь.
Словно дверь в никуда.
Небо!
Я не думал тогда
О том, что я знаю теперь.
IFK.

Они пришли с неба.
Деревня ещё спала, когда огненный шар обрушился на неё, разметав ветхие домишки, словно спичечные коробки. Плач, стоны, предсмертные стоны – всё смешалось воедино. Дым пожара застлал небо, но некому было тушить огонь: все, кто остался жив, спасались, побросав свои жалкие пожитки.
Я был среди них. Падение шара застало меня, деревенского пастуха, умывающимся. Лишь только я засунул голову в бак со студёной водой, полыхнул взрыв, и меня, вырвав из бочки, шарахнуло об изгородь. Оглушённый, я лежал на земле и смотрел, как надо мною проносятся брёвна, доски и камни. Секундой позже всё это обрушилось смертельным дождём вниз.
Опомнившись, я вскочил и огляделся. И тут же оцепенел: деревни больше не существовало. В ушах стоял гул, но даже сквозь него я мог разобрать крики людей, рёв покалеченной скотины, треск горящего дерева. Тёмную ночь освещало солнце пламени. А над всем этим нависало бесконечное и величественное звёздное небо.
Увидев спасающихся людей, я, как был – босой, в рубахе и кальсонах, — последовал за ними. В молчаливом ужасе мы выбежали из деревни и направились к ближайшему холму. Взобравшись на него, мы попадали на землю, жадно хватая ртами воздух.
Деревня к тому времени превратилась в однородный сгусток дыма, тянущий свои руки к небу, словно в молитве. Кое-где вспыхивали сполохи ненасытного пламени, но гореть уже было почти нечему. Вскоре пламя угасло, и лёгкий ночной ветерок начал рассеивать дым по долине.
И тут появились Они.
Они возникли из дымки так внезапно, что мы вздрогнули от неожиданности. Но этот первый страх был лишь малой толикой того ужаса, что нам предстояло испытать. Когда мы увидели Их, то многие, даже мужчины, попадали в обморок; сам же я был в предобморочном состоянии.
Это были неземные существа, порождённые чуждой нам вселенной. При одном взгляде на таких пропадало желание исследовать космос: они напоминали крабов, вставших на задние лапы, только на том месте, где у краба находится рот, возвышалась маленькая голова, напоминавшая голову жука.
Когда Они подошли чуть ближе, мы увидели, что за спиной у Них были перепончатые, как у летучей мыши, крылья. По мере Их приближения всё больше и больше мерзостных деталей вырисовывалось в их облике — лоснящаяся слизь, покрывавшая панцирь, мелкие ворсинки по всему телу, непроницаемо-чёрные глазки, постоянно двигающиеся челюсти…
Мне хотелось бежать, но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой: чья-то железная воля сковала моё тело. То же произошло и с остальными. Одно из существ остановилось напротив меня и протянуло свою клешню. Этого я уже не мог выдержать. Мой мозг затуманился и я погрузился во мрак.
Очнулся я на другой планете. В моих руках была кирка, которой я долбил неимоверно твёрдый камень. Я попытался бросить кирку, но не смог. Моя воля была подавлена, и мною управлял кто-то сильнее меня. Я стоял в огромном ущелье, над которым возвышалось тёмное небо с чуждыми созвездиями. Вокруг меня раздавался монотонный стук. Люди разных рас и цивилизаций вгрызались в столь необходимый их хозяевам чёрный камень.
Вот уже много лет я долблю этот камень. Хотя я могу и ошибаться: на планете царит вечная ночь, поэтому счёт времени невозможен. Мы работаем без остановок, не ощущая ни боли, ни усталости. Наши хозяева подавили в нас эти чувства. Лишь изредка, когда наши руки стираются до костей, а мышцы лопаются, нас отправляют на «ремонт». Они в совершенстве овладели процессом восстановления тканей.
Не проще ли Им захватить новых рабов, чем возиться со старыми? Видимо, нет. Пока жив мозг, а значит, и тело, Они ремонтируют нас. Когда же мы умрём (а восстановить мозг не под силу даже Им), Они полетят за новой партией рабов.
Пока мы находимся на реставрации, сила, контролирующая нас, исчезает. Но прежде нам вводят какое-то парализующее вещество, чтобы мы не могли бежать. Хотя мы не сделали этого, даже если б захотели: боль и усталость больше никто не подавляет, и они скручивают наши тела, вырывая из лёгких свистящие стоны.
После окончания реставрации нам дают несколько часов блаженного сна. Во сне я всегда вижу Землю. Воспоминания обрушиваются на меня, подобно ливню: деревня – милый моему сердцу уголок, где я родился и прожил всю жизнь; милая девчушка, чьё имя я не помню, смеясь, убегает от меня; вот мой отец – строгий старец с седыми усами, я сам – мальчишка, я – юноша, я – муж…
Стук кирки вырывает меня из сна. Я снова в ущелье. Снова долблю камень и снова думаю.
Но вот что я заметил: с каждым разом воспоминания о Земле становятся всё слабее и слабее…
Быть может, и не было никакой Земли? Быть может, это – всего лишь сон? Может быть, я всегда долбил камень в этом ущелье?
Как знать, быть может…
4 – 5 ноября 1997 года.