Антарктические льды.

В течение сорока последних лет я бессменно занимал должность главного врача Областной клинической психиатрической больницы, куда пришёл обычным стажёром в начале пятидесятых годов. За всё это долгое время я стал свидетелем многих странных, порою, необъяснимых событий, которые пошатнули мою веру в силу материалистической науки, заставив переметнуться к примитивному мистицизму, с моей точки зрения, более точно отражающему реальное положение вещей в нашем мире.
Я был не первым, кто пошёл по означенному пути. Таковыми до меня были, например, Кант и Гегель, но в отличие от них – теоретиков – я был практиком, изменившим своё годами формировавшееся мировоззрение, в основе которого лежали постулаты материализма, на иные взгляды, придя к ним эмпирическим путём.
Выйдя на пенсию, я сжёг все имевшиеся в моей библиотеке научные книги, как ненужные и лживые. Сейчас моей настольной книгой является «Necronomicon» Аль-Хазреда, а также «Obscura reperta», «De profundis» и даже «Чёрная библия» Ла Вэя, хотя в последней содержится лишь малая толика истинного мистического знания, разбавленная огромным количеством глупых сказок и просто домыслов автора.
Да-да, не удивляйтесь! Я – доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки и почётный член Академии наук, — на старости лет увлёкся оккультизмом и некромантией. Но поверьте, у меня есть на это весьма веские причины.
Благодаря своей длительной врачебной практике, я обладаю поистине убийственным знанием о том, что действительно происходит в нашем мире и на каких законах реально основывается вселенная. Многое из того, что мне известно, я никогда никому не расскажу, пусть лучше это умрёт вместе со мной. Многое не имеет смысла рассказывать, ибо это в той или иной форме уже стало известно широкой общественности (хотя большая часть этой бесценной информации не была воспринята обществом с должным вниманием). Но есть некоторые истории, которые хотя и не произведут эффекта разорвавшейся бомбы, но могут пролить свет на реальное положение вещей, заставить человечество задуматься, а по правильному ли пути мы идём?
Я не боюсь об этом писать, ибо я уже стар и мне нечего терять.
Вот одна из этих историй.

Однажды к нам в больницу привезли некоего Н. (я не могу назвать его имени по этическим соображениям). Усиленная охрана, наручники на руках и ногах (последнее, согласитесь, совсем не характерно для нашей страны) – всё это говорило об особой общественной опасности больного.
Из его личного дела я узнал, что Н. во время припадка расстрелял практически весь персонал полярной станции; в живых остался лишь начальник, да и тот несколько месяцев пролежал в больнице, балансируя на грани жизни и смерти.
Узнанное мной первоначально настроило меня против нового больного (вещь, конечно, предосудительная с позиции врачебной этики) – настоящего маньяка-убийцы.
По началу Н. действительно проявлял себя чересчур агрессивно, но в результате проведённых нами сеансов терапии его состояние постепенно начало улучшаться и вскоре нормализовалось. «Появившийся» как следствие лечения человек в корне отличался от того, кого нам доставили несколько месяцев назад. Несмотря на почти полное отсутствие образования (пять классов сельской школы), Н. просто завораживал всех своими рассказами о различных экспедициях практически во все уголки земного шара, в которых ему удалось побывать. Рассказы эти были интересны не только событиями, происходившими с рассказчиком, но и богатейшим познавательным материалом, приобретённым Н. в этой «школе жизни».
Как-то поздно вечером Н. позвал меня к себе, как сказала медицинская сестра, «чтобы поговорить о чём-то очень важном».
Когда я вошёл к нему, Н. сидел на кровати и задумчиво смотрел в окно.
— А, доктор Сёмин, — сказал он, наконец заметив меня, — Спасибо, что нашли для меня время.
— У меня всегда есть время для моих пациентов, — ответил я.
— Ладно Вам… Вы знаете, зачем я Вас позвал?
— Чтобы о чём-то поговорить…
— Вы читали моё личное дело? – вопрос был задан напрямую и требовал такого же ответа.
— Да, — произнёс я.
— А Вы знаете, что произошло на самом деле? – я понял, к чему клонит Н.: в истории болезни фигурировали какие-то «эскимосы» и непонятные «медузы», о которых в бреду кричал мой пациент.
Я отрицательно покачал головой.
— Ну так слушайте. И имейте в виду, я не надеюсь, что Вы мне поверите. Мне просто необходимо кому-нибудь выговориться, — сказал Н. и начал рассказ:

«Всю свою сознательную жизнь я посвятил авиации. Конечно, не той макроавиации, которая занимается перевозкой людей или крупными чартерными рейсами. Но всё же я был пилотом, человеком, которому ни секунды не сидится на земле, чья душа всегда парит над облаками, даже если он находится у себя дома.
Я занимался перевозкой грузов для разных экспедиций (провиант, снаряжение и пр.), разбросанных в разных уголках света. За эти годы я повидал столько всего, на что у Вас ушла бы не одна жизнь.
Осенью прошлого года меня перевели на полярную линию снабжения – Антарктида и Северный полюс. Я вполне успешно справлялся с возложенными на меня обязанностями, практически никогда не попадал в экстремальные ситуации, но и в них я чувствовал себя нормально, не терял самообладания и всегда умудрялся доставить груз, не повредив казённой техники.
И вот около полугода назад это случилось.
Если сказать, что погода в тот день была нелётной, значит, ничего не сказать. Над всей Антарктидой бушевал такой буран, что, наверное, даже тюлени с пингвинами чувствовали себя очень неуютно. Несмотря на погоду, необходимо было доставить на полярную станцию груз с провиантом, иначе там началась бы вспышка каннибализма.
Дело это, разумеется, поручили мне, как самому опытному и бывалому.
Мне выделили небольшой «Як», знаете, такой одноместный, из которого даже нельзя катапультироваться, и я полетел.
Сначала всё было хорошо, но когда я уже почти добрался до станции, то оказался в самом центре бурана. Я перестал справляться с управлением, и мой самолёт начал падать. Едва успев передать об этом на базу, я открыл кабину и прыгнул с парашютом.
Приземлился я довольно удачно, чего не скажешь о моём «крылатом коне». Даже посреди бушующей метели я смог различить, как, ломая крылья и пробивая фюзеляж, «железная птица» обрушилась во льды.
Вскоре снегопад прекратился, и я с облегчением вздохнул. Возможно, через часок-другой за мной пришлют спасателей со станции.
И действительно, минут через сорок спасатели появились. Но я поистине не ожидал, что они так будут выглядеть! К месту, где я приземлился, подъехала собачья упряжка (!), в которой сидело четверо мужчин, своей внешностью сильно напоминавших эскимосов. Моё удивление усилилось ещё больше, когда один из них заговорил на довольно хорошем русском языке. Он сказал, что они местные (какие, к чёрту, местные! В Антарктиде ведь нет местного населения! Но тогда я не придал этому должного значения) и что их друзья со станции попросили довезти меня туда.
Я нисколько не возражал, ибо это всё же лучше, чем торчать на таком морозе. Мы взгромоздились на упряжку и тронулись в путь. Причём поехали совсем не в ту сторону, где, по моему мнению, находилась станция. Но я вновь не придал этому значения. А зря!
Часа через полтора пути мои спутники предложили сделать небольшой привал, чтобы немного подкрепиться, так как до станции, по их словам, было ещё порядочно. Я снова не возражал, и именно это стало той роковой ошибкой, которая так круто изменила мою последующую жизнь.
Один из «эскимосов» извлёк из своего мешка литровый термос (видимо, подарок полярников) и, плеснув оттуда в кружку какой-то тёмной жидкости, протянул мне.
— Это отвар из кореньев. Конечно, не чай, но тоже неплохо бодрит и согревает, — сказал он, — только пей быстрее. На таком морозе он быстро остывает, и ты рискуешь примёрзнуть к кружке…
Почти залпом осушив кружку этого странного варева, я открыл было рот, собираясь поблагодарить «эскимоса» за «чай»… и провалился в темноту.
Когда я вновь пришёл в себя, то не обнаружил рядом с собой никого. Мои спутники куда-то исчезли, и я лежал один на снегу, точнее, на льду.
Потягиваясь, я поднялся (несмотря на то, что спал на морозе, я чувствовал себя достаточно бодро), огляделся вокруг… и оторопело замер.
Я стоял посреди огромнейшего обледеневшего водоёма. Несмотря на то, что лёд был чёрен, он был одновременно прозрачен, причём настолько, что при желании можно было различить дно водоёма. Ледяная поверхность была идеально гладкой, лишь кое-где возвышались неровные нагромождения глыб, столь же чёрных, как и всё вокруг. Вдалеке виднелось небольшое белое пятнышко. К нему-то я и направился.
Что бы это ни было, оно находилось очень далеко. Я шёл несколько часов без остановки, но этот предмет или строение не увеличивалось в размерах ни на миллиметр. Однако я не терял бодрости духа и решил во что бы то ни стало добраться до туда. Тогда я ещё не знал, какую высокую цену мне придётся заплатить за моё любопытство.
Вскоре я устал и сделал небольшой привал. Я знал, что оставаться долго на одном месте без движения – смерть, но не мог ничего с собой поделать: я валился с ног от усталости, так как для того, чтобы передвигаться по гладкому, без малейших выступов льду приходилось затрачивать раз в пять больше энергии, чем при обычной ходьбе.
Я снял рюкзак и достал оттуда два термоса – один с чаем, другой с бульоном. Я выпил и того, и другого, почувствовав себя после этого несказанно лучше.
Тут-то всё и случилось.
Запаковывая рюкзак, я слишком сильно дёрнул ремешок, оторвав пряжку. Последняя отлетела в сторону и со звоном покатилась по льду прочь от меня. Неловко поскальзываясь и неуклюже падая, я всё же нагнал её через несколько метров. Накрыв пряжку обеими руками, я случайно посмотрел вглубь льда.
То, что я там увидел, заставило моё сердце рвануться из груди с такой силой, что оно едва не проломило рёбра. Крик застрял у меня в горле, а страх парализовал мои члены. Там, в глубинах чёрного льда, находилось существо, в реальность которого мой мозг просто отказывался поверить. Довольно приблизительно его можно было бы сравнить с восьмиметровой медузой, к которой таинственным образом были приставлены хвост скорпиона и слоновий хобот. Но самым ужасным было то, что внутри этой полупрозрачной студенистой массы пульсировало синее сердце, биение которого, казалось, можно различить даже здесь, на поверхности. Существо было живо.
В смятении я взирал на это ожившее видение из ночного кошмара. С одной стороны, я не мог не верить своим глазам, с другой – поверить означало признать, что подобное может существовать в нашем мире. Наиболее приемлемым – и удовлетворившим меня тогда – предположением было то, что всё это – дурной сон. Это подтверждалось множеством фактов, хотя бы, например, цветом льда. Но даже во сне меня не покидало щемящее чувство страха при виде твари во льду. Если я и сплю, она всё равно выглядит слишком реально, слишком много мелких деталей (столь тошнотворных, что не стоит их и упоминать) можно рассмотреть сквозь толщу льда, что так нехарактерно для сна, где источник ужаса выглядит обычно как нечто размытое, не имеющее определённых очертаний и лишь излучающее флюиды страха, проникающие в вашу душу.
Оглядевшись, я с трепетом обнаружил, что это существо не было единственным в своём роде. Во льду подо мной – насколько хватало глаз – находились сотни, а может, и тысячи таких же отвратительных тварей. Дрожа от страха и омерзения, я, стараясь не смотреть себе под ноги, быстро собрал свои вещи и двинулся дальше. Меня нисколько не прельщала перспектива идти по поверхности этого страшного «холодильника», но я должен был во что бы то ни стало добраться до единственного здесь светлого предмета, который, как мне тогда казалось, воплощает в себе спокойствие и порядок.
Как я не старался, но не мог укрыться от мрачных видений, то тут, то там представавших моему взору. Тяжёлые думы теснились в моей голове, и хоть я пытался отогнать их, они всё равно возвращались. «Что это? – спрашивал я себя, — Откуда взялись эти сюрреалистические создания? Какова их природа? И где, наконец, я нахожусь?» Увы, я не знал ответов на эти вопросы.
Не могу точно сказать, сколько я находился в пути, во всяком случае, больше десяти часов, потому что я смертельно устал и был вынужден сделать несколько длительных привалов. Но, наконец, я приблизился к светлому предмету настолько, что смог разглядеть его достаточно хорошо. Это была огромная белокаменная (возможно, мраморная) лестница, низ которой уходил куда-то в лёд, а вершину венчала обширная смотровая площадка.
Расстояние до лестницы всё ещё оставалось довольно порядочным. Когда я всё-таки достиг её, я полностью обессилел. Прислонившись спиной к белому камню, я тяжело вдыхал ледяной воздух. От усталости клонило в сон, но я усиленно боролся с ним, так как не хотел замёрзнуть. Смертельно хотелось курить, но в таких условиях это было невозможно.
Немного отдохнув, я с трудом поднялся и принялся изучать лестницу. Я подошёл сбоку, поэтому сразу не заметил большое углубление во льду у самого основания. При ближайшем рассмотрении обнаружилось, что это достаточно глубокая шахта, выложенная чёрным камнем. К северной стене шахты была приложена металлическая лесенка, окончание которой терялось где-то в темноте.
Обнаруженное мной творение рук человеческих наталкивало на мысль о том, что, возможно, где-то рядом находилась полярная станция, ибо в противном случае я не видел смысла в возведении этой постройки, если оно не имело своей целью долговременное её использование.
Необходимо было осмотреться. Смотровая площадка как нельзя лучше подходила для этой цели. Поднявшись по ступеням, я огляделся по сторонам и с удивлением констатировал отсутствие каких бы то ни было строений на горизонте. Я был в замешательстве. Зародившаяся было в моей душе надежда на спасение рассыпалась в прах. Не то что бы я был удручён этим, ведь многочисленные экспедиции, из которых была большая вероятность не вернуться живым, научили меня стойко переносить все лишения, но всё же я никак не мог избавиться от неприятного щемящего чувства в груди.
Озабоченный своими мыслями и переживаниями, я подошёл к краю площадки и – чёрт меня дёрнул сделать это! – посмотрел вниз.
И тут я увидел Его…
С криком я отшатнулся от края, оступился и рухнул на спину. Я лежал посреди площадки, не переставая кричать, парализованный ужасом от того, что мне пришлось увидеть.
В недрах чёрного льда, посреди медузообразных тварей покоилось нечто гигантское, столь отвратительное и жуткое, что один его вид, казалось, способен убить. Оно отдалённо напоминало собой огромного слизня со щупальцами осьминога, конечностями гиппопотама и немного похожей на крокодилью мордой. Это весьма приблизительное описание, конечно же, не способно передать всего того ужаса, который внушало собой это существо. Но я-то видел его реальный облик!!!
Я находился в предобморочном состоянии, поэтому не сразу обратил внимание на какое-то движение позади себя. Когда же я, наконец, среагировал, было уже поздно: три одновременных удара – в висок, по сонной артерии и в область солнечного сплетения – погрузили меня в пучину небытия. Но за секунду до этого я успел заметить каких-то людей в странных нарядах с ярко выраженными монголоидными чертами лица, как две капли воды похожих на моих давешних спутников.
Очнулся я в тепле полярной станции, лёжа на мягком матраце и укутанный в пушистое одеяло. Рядом сидели четверо полярников, которые, увидев, что я проснулся, засуетились, тут же организовав мне завтрак (может, обед или ужин), чай и «полярные» сто граммов.
На мой вопрос, как я здесь очутился, они поведали следующее. Запеленговав мой «SOS», они тут же снарядили спасательную экспедицию, но когда прибыли на место крушения самолёта, ничего, кроме обломков, там не обнаружили. И лишь случайно один из них заметил след от собачьей упряжки, тянущийся вглубь ледяной пустыни. Пройдя по следу километров восемь, они нашли место нашей стоянки. След на этом обрывался, а вокруг не было ни души. Исключив версию о том, что мы покинули стоянку по воздуху, как абсурдную, полярники принялись осматривать окрестности и вскоре наткнулись на вырубленную во льду небольшую шахту, в которую неприминули спуститься.
То, что они там увидели, привело их в полное замешательство: посреди обширной, как будто выплавленной в леднике комнаты стоял огромный алтарь из чёрного камня, на котором лежало моё бесчувственное тело. Вокруг алтаря стояли странные люди, отдалённо напоминавшие эскимосов (но ведь в Антарктиде нет местного населения, это известно даже последнему троечнику!) и распевали что-то на своём, никому не понятном наречии. Один из «эскимосов», одетый в кожаную рубаху, украшенную таинственными символами, сжимал в руке тончайшей работы ритуальный нож, вырезанный изо льда.
Внезапно он выкрикнул какую-то гортанную фразу и взмахнул ножом, намереваясь пригвоздить меня к алтарю. Но полярники не стали дожидаться, пока он лишит меня жизни, и, вскинув ружья, открыли огонь, расстреляв всех стоявших перед алтарём. Потом они забрали моё тело и привезли на станцию, где я пролежал в беспамятстве трое суток.
На просьбу отвезти меня на то место, начальник станции, Николай, отрицательно покачал головой и сказал, что двое суток назад начался ужасный буран и теперь мы вряд ли что-либо найдём.
Я не стал рассказывать полярникам о чёрной ледяной пустыне, так как сам не был уверен, не приснилось ли мне это.
Я находился на станции около двух недель, дожидаясь, пока прилетит самолёт, который должен был забрать меня на материк.
В течение этого времени меня терзали ужасные ночные кошмары, раз от разу становившиеся всё реальнее. Постепенно грань между сном и реальностью начала стираться, и я грезил даже наяву. Станцию наводнили медузообразные твари и полчища «антарктических эскимосов». Все они преследовали меня, пытаясь принести в жертву своему ненасытному богу. Они перебили всех полярников, и теперь я остался с ними один на один. Несколько дней я прятался в самых тёмных и недоступных этим тварям местах, пока однажды не наткнулся на небольшой оружейный склад. Вот тогда-то и произошло то, за что меня упекли сюда. Вооружившись до зубов, я выбрался из своего укрытия и расстрелял всех – и «медуз», и «эскимосов». Для верности я решил ещё раз обойти станцию. Пол и стены были забрызганы кровью «эскимосов» и слизью, повсюду валялись отстреленные конечности медузообразных созданий и трупы, трупы, трупы…
Неожиданно краем глаза я уловил какое-то движение. Вскинув ружьё, я выстрелил в том направлении. Пытавшийся бежать «эскимос» рухнул с простреленным боком. Он был ещё жив и умолял меня о чём-то на своём тарабарском языке. Направляя на него дымящийся ствол ружья, я невольно прислушался к его речи и вдруг осознал, что понимаю его.
— Нет! – кричал он, — Пощади меня, пожалуйста! У меня дома жена и трое детей!
«Эскимос» говорил на чистом русском языке! Я тряхнул головой и зажмурился, а когда вновь открыл глаза и посмотрел на «эскимоса», то увидел перед собой корчащегося от боли Николая.
В недоумении я окинул взглядом комнату, где я находился, и с ужасом обнаружил лежащие вокруг меня трупы других полярников с многочисленными огнестрельными ранениями… И никаких «медуз» или «эскимосов».
Вот, собственно, и всё», — закончил свой рассказ мой собеседник.

Прошло несколько лет, и я почти забыл про этот странный рассказ, когда совсем случайно мне в руки попала одна редкая книга. Она называлась «Nomena obscura» и датировалась приблизительно началом нашей эры. В книге были собраны легенды о каких-то неизвестных мне богах, про которых я никогда раньше не слышал. Нгхтур, Эз-а-Сот, Гха – эти имена мне абсолютно ничего не говорили, хотя я довольно неплохо разбирался в мировой мифологии.
Каково же было моё удивление (и ужас!), когда, листая «Nomena obscura», я наткнулся на гравюру с изображением – кого бы вы думали? – мерзкой медузообразной твари с хоботом и скорпионьим хвостом. Другая гравюра изображала множество этих тварей, замурованных в толщу чёрных льдов. Пытаясь унять участившееся сердцебиение, я, внутренне содрогаясь, принялся изучать текст, сопровождавший эти гравюры. С трудом разбирая архаичную латынь, я вдруг погрузился в таинственный мир эпохи Возвышения Древних. Я узнал, что когда-то, в Дни Седой Старины, двое Чуждых Богов – Амин-Тохтартр и Гха – Забытый Бог Эль-Дохарт Великий, решив проникнуть в некий Мир Пустоты, вступили в неравный бой с Древним Богом – Мрачным Нгхтуром, Хранителем Ключа. Война продолжалась не одно тысячелетие, но «антингхтуровской коалиции» так и не удалось сломить Хранителя. Нгхтур разбил их наголову. В результате Амин-Тохтартр был изгнан за пределы Бытия, «где от глада в ужасных мученьях томиться», Гха – низвергнут на Землю, где ныне пребывает в некотором подобии летаргического сна, а Эль-Дохарт и его народ – «сыны Эль-Дохарта» — заточены в Чёрных Льдах Пустыни Хртинха, куда, по преданию, можно попасть из замка Лларда в центре Антарктиды.
Чем дальше я читал, тем хуже становилось у меня на душе. Мифология производила весьма гнетущее впечатление, особенно те места, где описывались ритуалы жертвоприношения упомянутым богам. Когда я дошёл до описания жертвоприношения Эль-Дохарту, меня едва не вырвало. Бог, «один вид которого способен убить», требовал сообразного своей внешности ритуала. Я не буду вам его описывать, вы сами можете прочесть о нём, если, конечно, захотите, на странице 324 «Nomena obscura».
Можете себе представить мои ощущения, когда в описаниях Эль-Дохарта я узнал ту богомерзкую тварь, о которой рассказывал мне Н. Когда же я добрался до того места, где говорилось, кто из ныне живущих народов (естественно, современных автору книги) поклоняется этому богу, и обнаружил среди прочих упоминаний о некоей «антарктической расе», нервы мои не выдержали. Я с криком отшвырнул эту ужасную книгу и заметался по комнате. Так значит то, что рассказал мне Н., не было плодом его воспалённого мозга! А следовательно… Нет, на самом деле из этого ещё ничего не следует! Как и я, Н. мог где-либо найти эту книгу и… Но нет, мой друг, работающий в музее, откуда, собственно, и была эта книга, предупредил меня: «Будь с ней предельно аккуратен, ведь во всём мире насчитывается не более пяти экземпляров «Nomena obscura», включая рукописные копии более позднего времени». Н. при всём желании вряд ли мог достать экземпляр столь редкой (к тому же, в своё время запрещённой церковью) книги. Кроме того, элементарное анкетирование Н., проведённое в больнице, показало, что его интересы не выходят за рамки приключенческой литературы в духе Майна Рида и Буссенара.
На следующий день я беседовал с моим приятелем из музея. «А, тебя заинтересовала легенда об Эль-Дохарте Великом, — сказал он, выслушав меня, — Тогда возьми вот это, большего на интересующую тему, к сожалению, я предложить тебе не могу». Он протянул мне потрёпанный журнал «Советский этнограф» середины тридцатых годов. «Да, ещё, — крикнул он напоследок, — Если тебе удастся их где-нибудь раздобыть, хотя навряд ли, полистай «Carmen horrendum», «Magnum ignotum», «Odor mortis» и подобные им книги».
«Советский этнограф» разочаровал меня своей скупостью на нужную мне информацию. Небольшая статья рассказывала о том, как советская экспедиция обнаружила в Австралии несколько наскальных рисунков (фотография одного из них, изображавшая, конечно же, «сына Эль-Дохарта», была напечатана рядом), датируемых примерно третьим тысячелетием до нашей эры, подобные которым были обнаружены в Южной Африке. Через сходство изображаемых тем (особенно, частое присутствие среди африканских и австралийских рисунков медузообразного существа) автор статьи пытался доказать возможную связь между Африкой и Австралией в тот период.
Другие книги, как и предполагал мой друг, мне найти не удалось, зато я сумел побеседовать с рядом учёных, чьи кандидатские и докторские диссертации были защищены именно по интересующей меня теме. Все они, как один, были убеждены, что за эль-дохартовской мифологией стоит нечто большее, чем стояло за любой другой, не практически чистый вымысел, а какие-то реальные и в силу этого необъяснимые с позиции современной фундаментальной науки события.
Поэтому, несмотря на рациональный научный склад мышления, мне пришлось смириться с мыслью о том, что, по всей вероятности, рассказанное Н. было чистой правдой. Он действительно видел это…
Но настоящий ужас мне ещё предстояло пережить.

В 1963 году после успешной защиты докторской диссертации на тему «Параноидальный бред: понятие, сущность и методика лечения» я был назначен на должность главного врача психиатрической больницы. Спустя полгода я получил допуск к секретной информации, связанной с некоторыми больными, содержащимися у нас. Относительно них у меня всегда возникало множество вопросов, поскольку официальные версии и досье касательно их заболеваний не выдерживали никакой критики. Эти больные находились под строгим присмотром сотрудников госбезопасности, поэтому у меня хватало благоразумия не озвучивать свои подозрения.
Но, ей-богу, я никогда не думал, что вся правда об этих людях окажется столь шокирующей!
Разумеется, я дал подписку о неразглашении и с головой окунулся в бездну тайн, ревностно охраняемых спецслужбами. Надо сказать, я благодарен правительственным агентам за то, что они скрывают всё это от широких масс. Позвольте правде открыться, и обрушатся небеса.
Работа свела меня с одним прекрасным человеком, полковником Рамзиным. Сейчас он уже умер, поэтому я могу назвать его имя. Именно Сергей Петрович организовал экспедиции по поиску профессора Ольги Васнецовой и Родиона Абельцева, пропавших в Африке, проводил спецоперации в мексиканских Кордильерах, участвовал в вербовке агентов и мн. др. Мы много общались и поэтому скоро сдружились.
И вот однажды я не выдержал и рассказал Рамзину историю Н. Я поделился с ним своими соображениями по этому поводу и был очень удивлён, когда мой друг отказался что-либо говорить об этом. «Не делай скоропалительных выводов», — только и сказал он.
Через два дня нам доставили новых «спецбольных», как мы их называли, а с ними – и новые истории болезней. Среди них я обнаружил две папки с грифом «Совершенно секретно». Такие папки нам никогда не привозили, и я сделал два не очень-то приятных для себя вывода. Во-первых, папки попали в общую массу случайно. Во-вторых, их содержание явно не предназначалось для моих глаз, поэтому, ознакомившись с ними, я подвергну свою жизнь смертельной опасности.
Но человеческое любопытство страшнее страха смерти.
Оставшись после работы, я уединился в своём кабинете и дрожащими руками раскрыл первую папку.
На следующее утро я взял больничный и неделю просидел дома, перемежая приёмы успокоительного огромными дозами алкоголя.
Конечно, многое из того, что я узнал, работая врачом, пугало меня своей иррациональностью, полным противоречием законам здравого смысла, но эти откровения буквально выбили у меня почву из-под ног. Я понял, что реальное положение вещей значительно хуже и страшнее, чем мне казалось до этого.
Первым документом, подшитым в папку, был отчёт об обнаружении в Антарктиде останков неизвестной науке формы жизни. Экспертиза показала, что входящие в состав тканей элементы на Земле отсутствуют даже в виде соединений.
Далее приводились расчёты возраста находки (около четырёх тысяч лет), а также высказывалась гипотеза о происхождении останков. Всё это подтверждалось сложными физико-математическими выкладками, поэтому, честно говоря, я так и не понял, почему учёные указали на галактику 5128 по «Новому общему каталогу».
Генетический анализ выявил сверхсложную структуру ДНК, причём молекулы кислоты располагались таким образом, что у исследователей была широкая возможность для генетического моделирования.
Следующим документом была докладная записка, в которой один профессор, заслуженный деятель науки, опираясь на цитаты из упомянутых мною «Nomena obscura», «Carmen horrendum», «De profundis» и другие, обосновывал вывод, что родиной Эль-Дохарта Великого как раз является галактика 5128. Основываясь уже на других цитатах, он предлагал просчитанную электронно-вычислительной машиной пространственную модель Эль-Дохарта и его «сынов». Здесь же высказывалась мысль о создании упомянутых тварей как оружия массового поражения на базе имеющегося генетического материала. Виза высокого военного начальника задавала старт проекту «Эль-Дохарт II, Величайший».
Я отложил папку и закрыл лицо руками. Боже мой! Неужели это правда? Как далеко может зайти человек, ослеплённый гонкой вооружения? Кому нужно мировое господство, доставшееся такой ценой?
Отчёт по проекту следовал за докладной запиской. Вкратце, его содержание сводилось к следующему. В ходе пяти лет кропотливой работы Эль-Дохарт Второй, Величайший, и один из его «сынов» были-таки созданы в одной из секретных лабораторий страны. В течение этой пятилетки проводилась специальная подготовка сотрудников по обслуживанию вольеров с тварями. Это были дети-сироты из детских домов Крайнего Севера. История об Эль-Дохарте и его «сынах» преподносилась им как достоверная, и их готовили служить «воскресшему богу». Всё это делалось во избежание людских жертв со стороны сотрудников лаборатории.
Читать об этом без содрогания я не мог: как же всё-таки дёшево ценилась человеческая жизнь людьми в погонах, если человек не был специалистом в какой-либо стратегической области!
Но произошло непредвиденное. Новоявленная «антарктическая раса» настолько уверовала в своего «бога», что превратилась в расу религиозных фанатиков, устроивших кровавый мятеж, в ходе которого на волю вырвался образец «сынов Эль-Дохарта».
Когда в лабораторию ворвались отряды спецназа, она буквально кишела «сынами Эль-Дохарта», которые, как выяснилось, размножались с бешенной скоростью при помощи деления. Попытки уничтожить их всеми видами оружия, какие только были известны, не привели ни к каким результатам: регенеративные способности существ были просто фантастическими. Поэтому было принято решение залить подвалы лаборатории жидким азотом, а входы туда забетонировать до тех пор, пока не будет найден выход из сложившейся ситуации.
Заслуживает внимания тот факт, что ни среди тел убитых в подвалах, ни наверху не было обнаружено трупов представителей «антарктической расы». Все они – новоявленные «антарктийцы» — бежали в неизвестном направлении.
На этом заканчивалась первая папка.
Переваривая прочитанное, я достал пачку сигарет, которую держу для посетителей, поскольку сам не курю, и выкурил семь сигарет подряд.
Я уже не раз описывал вам своё состояние, поэтому не буду этого делать снова. Все те мысли, что пришли мне в голову, я уверен, придут на ум любому здравомыслящему человеку.
Немного успокоившись, я открыл вторую папку.
Из неё я узнал, что выход был найден через полгода. В ходе проекта «Чёрные льды» был разработан специальный материал на основе кремния, в который предполагалось поместить замороженные особи «сынов Эль-Дохарта» и самого Величайшего. После чего застывший «чёрный лёд» транспортировался в Антарктиду и помещался вглубь ледников, ибо в этом случае, во-первых, была ничтожно мала вероятность его обнаружения, а во-вторых, вечный холод Антарктики поддерживал бы постоянное состояние анабиоза мерзких тварей.
Как ни странно, даже замурованные в «чёрные льды», существа продолжали оставаться живыми.
Последним документом в папке был рапорт об успешном выполнении задания.
Чтобы успокоить нервы, я снова закурил и проанализировал всё узнанное.
Во-первых, папки попали в стопку историй болезней неслучайно. Их туда положил Рамзин. Что ж, в долгу не останусь.
Во-вторых, то, что видел Н. в Антарктиде, не было параноидальным бредом. Это было правдой.
В-третьих, я ошибался по поводу того, что Эль-Дохарт, о котором говорилось в древних мифах, — реальное существо. То, что видел Н., — творение рук человеческих.
В-четвёртых, внеземная жизнь существует.
В-пятых, и это – самое главное, наши недалёкие в некоторых вопросах спецслужбы самое страшное, то, что страшнее Эль-Дохарта и его «сынов». Они сотворили народ религиозных фанатиков, которые поклоняются жутким тварям и вершат во имя них свои ужасные ритуалы. Кроме того, я сделал один пугающий вывод: поскольку Н. видел и Эль-Дохарта и «чёрные льды», значит, «антарктическая раса» работает над вызволением своего хозяина и его слуг из заточения, и это не несёт нам ничего хорошего.
Все эти долгие годы я был связан обязательствами хранить молчание и свято хранил его. Но вы не представляете, каких душевных мук это стоило! Теперь же, в преддверии собственной смерти, я хочу снять со своей измученной души этот тяжкий груз.
Я верю, что мои откровения не будут гласом вопиющего в пустыне, и, услышав меня, люди сделают правильные выводы. С мыслью об этом мне намного легче умирать, потому что я всё-таки выполнил свой долг и открыл людям глаза на правду. Страшную правду о том, что самым ужасным творением на Земле является человек, в невежестве своём возомнивший себя богом, способным безнаказанно создавать то, суть чего ему не дано осмыслить.
Опомнитесь, пока не поздно!
Осень 1998 года – 17 января 2003 года.