ЗАКОН ТУНДРЫ ИЛИ ВЕЛИКИЙ ЮКАГИР — 3 .Маленький роман при двух больших эпилогах

СЕМЁН КУРИЛОВ И МАКСИМ КУЧАЕВ

Голова работала чётко , но сердце делало какие-то бешенные толчки. Максим Кучаев подсунул руку под мохнатый свитер , — подарок оленеводов Андрюшкино ! — и потихоньку массировал грудь , успокаивая взбунтовавшийся кровяной насос.
Его движения не ускользнули от Сени Курилова . Он сощурил миндалевидные глазки так , что зрачков вообще видно не стало , проследил за движением кучаевской руки.
— Сердце, Максим ?
— Оно , Сеня. Мотор барахлить начал. Как говорит мой знакомый шоферюга Серёга Гаранин : карбюратор не сосает , маховик земля кидает!
Курилов рассудительно , отделяя слово от слова , произнё , но не укоризненно , а как бы констатируя факты :
— Во-первых , коллега , не надо работать по ночам! Во-вторых , когда полыхает северное сияние , шторы закрывать надобно ! В-третьих …
— Математик! — усмехнулся Кучаев.
— В-третьих , не надо было нам пить по последней .
— Это ты , Сёма , в точку попал !
— И давно сердечко твоё барахлить начало ?
— Вроде , недавно . Пройдёт. Всё с жизнью проходит.
— Это ты точно , Максим , подметил. Пораскинув мозгами, прошуршав извилинами , я тоже пришёл к такому выводу.

Не знал ещё тогда Максим Кучаев , что сердце его давно подаёт сигналы перед трансмуральным инфарктом . Что надобно бы задуматься над этим , в общем – то , не феноменальном явлением.
Но как это !? . Пересмотреть привычную жизнь ? Ограничить себя в желаниях ?.. Конечно , рюмку и сигарету можно и по боку … Но пока колотится сердце , пока гром не грянет , ни от чего не хочется отказываться. Хочется исследовать шарик , на котором живёшь! Хочется писать очерки, рассказы, повести , просидев до утра за письменным столом… Хочется поправить выбившийся локон одинокой женщине , глаза которой печально высверливают полярную ночь … Но до инфаркта ! А после нескольких , да операции на сердце , начнётся совсем другая жизнь: потребности те же, возможности … от характера!

— Семён!
— А?
— Живы будем — не помрём !
— Это точно. А сердце, — Семён улыбнулся, — препаскуднейшая штука! И у меня оно дрожит , как хвостик у брехливого щенка.
— У тебя !? — удивился Кучаев. — Физиомордия у тебя , как говорят на Руси великой , кровь с молоком !
Действительно , моложавое лицо юкагирского писателя дышало свежестью , несмотря на ночное бдение , молодостью и озорством. Коварные морщинки , сводящие физиономию молодецкую на нет , ещё даже не подобрались к широкому лбу ! Ещё не сработана белая краска, которая окрасит его смоляные волосы!
— Однако , у нас говорят: кровь со снегом ! Но прошли годы , Максимушка , и прошлая жизнь вцепилась в загривок голодной волчицей , того и гляди разорвёт!
— Да ты же младше меня на целых четыре года! — не выдержал Кучаев. — Мальчишка, супротив меня!
— Я старше тебя , Максим , старше. В тундре можно смело считать год за пять! Вот и считай!
Семён достал из кармана валидол , одну таблетку протянул Кучаеву , другую — бросил в рот. Протянул рюмку.
— Пожуй и запей коньячком. Сейчас мал – по -малу полегчает. А завтра… Завтра будет паршиво , — отзовётся нам с тобою эта ночь .
После таблетки Максиму действительно полегчало. Во всяком случае, бешенные толчки в сердце несколько усмирились . Но всё равно , там, где-то в глубине груди , что-то поднывало. Но коньяк делал своё дело, успокаивал.
То же , наверное, чувствовал и Курилов. Повеселевшими глазками Семён посмотрел на Кучаева, улыбнулся.
— Готов слушать?
— Всегда готов!
— Вот я и утверждаю , если учесть средний возраст русского с возрастом любого жителя тундры , то счёт….Вот и думай, Максим , кто из нас старше! — у глаз юкагирского писателя появились весёлые ехидные морщинки , видно вспомнил что-то весёлое. — А скажи , Макс , только честно , предупреждал тебя редактор , чтобы ты со мною не просиживал ночами , не заглядывал со мною в рюмку , не хлестал стаканами коньяк!?
— Ну и хлещем мы , — уклонился от прямого ответа Кучаев , — время к утру, а мы ещё с тобою одну-единственную бутылку местного «Наполеона» не прикончили!
Но Семёна на кривой не объедешь.
— А говорил тебе редактор , что Семён Курилов становится несдержанным и нервным?
— Редактор беспокоится о тебе, Семён.
— Да ненавидит меня твой редактор ! Было б тебе об этом известно ! И не взлюбил с той минуты , когда я принёс ему свой первый рассказ , а , когда появился мой первый роман , и когда партийные органы Черского , — из Союза писателей СССР был звоночек ! — посоветовали взять меня в штат, возненавидел ещё больше! Тебе , догор , ещё предстоит об этом узнать!
Курилов задумался. А , когда он задумывался, на его моложавом лице только тогда проступали морщины, выдавая прожитые годы.
Кучаев впервые увидел эти морщины и ему почему-то стало жалко нового товарища с которым он успел сдружиться. Жалко Кучаеву стало Курилова и всё тут! Уж не выпитый ли коньяк даёт знать о себе?..
Максим Кучаев всегда был несколько сентиментальным , но тщательно скрывал это обстоятельство. Хотя жизнь его тоже не баловала , если не сказать большее!
Над чем всё-таки задумался Великий Юкагир ? На беспристрастном лице ничего нельзя прочесть: ни радости , ни волнения , ни переживаний. Рука его потянулась к сердцу, непроизвольно и привычно .
— Сейчас я пью совсем немножко. Здоровьишко не позволяет. В семнадцать лет признали порок сердца.
— У тебя!?
Кучаеву стало стыдно , что он жалуется на какие-то свои недомогания. На ноющее сердце , — если быть честным, то оно и ноет не всегда, а только после таких «чаепитий» и ночных бдений!
— У меня, у меня, Максимушка ! В семнадцать — порок сердца , а через год ревматизм пошёл в атаку на недобитого юкагира … Ещё чуть , чуть , Максимушка и встречу с тобою я бы поджидал на том свете …
— Что, так серьёзно , Сенечка?
— Так серьёзно , Максимчик . Пришлось бросить работу и , как ты выражаешься , «вкалывать» на более лёгкой .
Кучаев усмехнулся.
— Ты находишь , что став писателем и журналистом , ты оказался на более лёгкой работе ?
— Я ? Нет! Однако , некоторые людишки , из числа известных тебе, руководящих шариковой ручкой , так считает! Максим , не пользуйся шариковой ручкой , ею в Арктике ничегошеньки не напишешь , писать надо карандашом! Покажи же дяде своё стило, и я скажу кем ты станешь!..
Максим вытащил из портфеля шариковую ручку и … кучу острозаточенных карандашей , затем извлёк из этого же портфеля бутылку коньяка и портативную пишущую машинку «Консул». Всё это хозяйство положил на столик перед Семёном.
— Курилов рассмеялся.
— Куриловы хоть и потомственные шаманы , но тут я теряюсь! Или ты станешь первоклассным писателем или не станешь ! Третьего не дано… Однако , на чём мы остановились?..
— Что ты очутился на более лёгкой работе, — писательской и журналистской !
— До моего писательства ещё было далеко, Максим! После пастушества работал секретарём сельсовета два созыва, радистом, электриком…
— Электриком!? И я работал электриком , Сеня ! Я , Сеня , классный электрик!
Кучаев , почему-то обрадовался этому факту общности с биографией родоначальника юкагирской романистики.
Курилов захохотал , весело и заразительно. Умел , умел, этот родоначальник вкусно смеяться !
— До сих пор , Максим , настоящие писатели выходили из врачей. Антон Павлович Чехов, например, Викентий Вересаев…Кто там ещё?…
— Елпатьевский, Крелин, Горин, Арканов , — подсказал Кучаев.
— А мы с тобою, Максимушка, просто обязаны создать династию писателей-электриков , но не сможем, — Курилов вздохнул, — вкалывал я не только электриком , но и киномехаником , и инспектором отдела культуры и…
— Настоящий писательский диапазон !
— Но, работая инспектором отдела культуры , сбежал , не видел перспективы! Перешёл на новую должность — стал рабочим Черского авиапредприятия.
— Каким таким рабочим ? Там что – завод ? Скажи сразу: без отрыва от основной работы, закончил курсы пилотов и стал полярным лётчиком высшего класса!
— Завода там действительно нет, но есть там свиньи и коровы. Вот я и стал свинокоровьим рабочим … Прихожу с утра , а меня встречают голодные мои меньшие братья свинорыльчики и коровушки совершенно голодными. Оказалось, всё это копытное хозяйство называлось «строго засекреченным объектом», — нет, нет, все о нём знали , но сметой эта скотоферма не была предусмотрена… Но проверяющих этот факт мало смущал. Их под разные праздники наезжало множество и , проверяя расходы-приходы авиапредприятия, находили, мягко выражаясь, разные несостыковки не предусмотренные бюджетом , посмеивались: » Ну что ж, дальше будем искать, или ? .. Всегда побеждало «или!» — а на «секретном объекте» одной свинюшкой или окорочком становилось меньше.
— Но при чём здесь твои голодные меньшие братья! До твоего появления их что ли не кормили?
— Кормили, Максим , кормили! Я только продолжил традицию , а после меня, её продолжают другие. Дело в том, я ходил по квартирам и… собирал отходы!
— Заставляли, что ли?
— Да не заставляли , но и не помогали, как ты выражаешься , материально. Но хрюшки не знают, что них смета не выделена и хотят есть как все!
— Н-да, — вздохнул Кучаев, — работёночку, прямо скажем, ты себе подобрал не пыльную. Прямо замечу: сосудосердечноуспокаювающую.
— Верно подметил. Слушай, Максим, накапай из новой бутылки по напёрсточку, а потом подойди ко мне.
Кучаев нацедил коньяк в стаканы малыми порциями , подошёл к Семёну. Чокнулись. Выпили.
— А скажи, брат Максим, нет на моей физиономии некоторой дьявольской печати?
Кучаев подошёл к Семёну вплотную, приложил два пальца к виску.
— Судя по внутренним извилинам , которые прощупываются сквозь височные части черепа , ты станешь самым большим писателем на этой улице и примыкающим к ней тупикам … Позолоти , ручку , красавец, больше и приятней скажу!
— Ты, дружище, не под черепную коробку влезай , а снаружи смотри: нет ли на моём лице уголовной отметины!?
— С чего это ты вдруг? Приворовывал комбикорма , которых не было, у хрюшек , и они капнули на тебя в местком ?.. При нашем всеобщем воровстве , эта такая малость, что и вспоминать не стоит.
— Э… нет , свиньи на меня не могут быть в обиде!.. Вот ты на моей роже не нашёл никакой печати , а наши, — самые лучшие в мире полярные лётчики, — обнаружили сразу же уголовную печать!
— Срок тянул!?
— Какой там срок! Обнаружили и решили, правильно, между прочим, решили: есть во мне что-то воровитое … Если и сам не украду, то жулика, во всяком случае, не выдам!
— Ну ты даёшь, Семён!
Но Курилов будто не слышал, продолжал гнуть своё. Совсем забыл Кучаев, что перед этим разговором , он разливал коньяк «по напёрсточку», и видимо, перекапал, — рука вздрогнула! — пару капель перелил.
— Наши славные летуны воровали сами у себя аккумуляторные батареи , — в тундре это дефицит! — и поручали мне сбывать их в стойбищах , в посёлках … Для этой цели даже персональный вертолёт выделили! Я и сбывал, то есть , выменивал на всякую вкуснятину: чир олеринский , языки оленьи , печёнку, рыбу копченную и вяленую … Так что, согласно уголовного кодекса, меня бы назвали сообщником !
— Брось казниться, за давностью лет …
— Какого шакала, за давностью! Сегодня продолжается то же самое! Лётчики меняются , а промысел процветает и сегодня!
После всех этих передряг, мне и захотелось… писать! Записать всё, что произошло со мною …
— У лётчиков ?
— Нет, нет, вовсе не на авиапредприятии , а в далеком-предалёком моём прошлом . Начал писать о себе , а потом позачёркивал ! Думаю , обо мне и Максим Кучаев напишет , — Семён зыркнул на Кучаева смоляным глазом , — а я напишу о судьбах юкагирского народа. Вот после всех этих передряг, стал я писателем , потом — журналистом…Впрочем, как говорит редактор нашей газеты, журналистом я не стал и по сей день!
— Цену себе набиваешь !?
Но Курилов промолчал, сейчас он был в прошлом.
— Понимаешь, Максим, грамматёшки у меня маловато. Четыре класса с коридором !
— Так уж и четыре! А редактор говорил десять!
— Это я потом, экстерном сдавал. Когда признали во мне писателя.
— Экстерном, не экстерном , это не суть важно.
— Важно, Максим, ещё как важно. Какое там дерево увесистое есть?
— Клюква! — подсказал Кучаев.
— Нет!
— Липа !?
— Вот, вот! Развесистая липа — моя десятилетка!
И снова Максим Кучаев поразился сходству жизненных обстоятельств , — примерно по такому же пути , эта Прекрасная Сука Жизнь протащила Кучаева мордой по асфальту ! Но об этой схожести судьбы , он поделится с Семёном в другой раз.
Максим Кучаев , подначивая , покачал головою:
— Да, для журналиста у тебя, грамоты маловато , а для всемирно известного писателя , в самый раз!
Семён Курилов расхохотался.
— Если б произошло чудо, и я получил высшее образование , то подался бы в науку. Или лингвистикой бы занялся. А то бы космонавтом стал. Первым юкагирским космонавтом.
— Так уж и космонавтом! — снова подначил Семёна Максим, — думаешь, космонавту легче напечататься?
— Ты, Максим, не улыбайся и не подначивай , — но я человек страшно завистливый. Завидовал своим сверстникам с которыми когда-то пастушил — они дотянули до среднего образования , и стали заметными фигурами районного и наслежного масштаба. И я хотел стать выше их на целый портфель из шкуры крокодила …
Засветлело за окном . Семен наклонился над столом, отодвинул пепельницу полную ядовитых окурков , и склонился над газетной полосой — завтрашнего номера «Колымки».
— Ты, Максим, писал? — он ткнул в корреспонденцию , правленную и переправленную редактором — не любил Перевеслов , как он сам говорил , архитектурных излишеств и лирических соплей!
— Я . Но тебе читать не стоит …
— И не буду, я и свои-то не могу перечитывать после редакторской правки… Надо хоть пару часиков поспать, Максим…Ко мне пойдёшь или?..
— Я лучше «или», Семён. А разговоры — продолжим в следующий раз.Лады ?..